Посреди долины виднелось огромное темное здание с высокими трубами, из которых валил густой черный дым. Это и была фабрика. Из тележки несчастные узники видели лишь окна, которые то темнели, то светлели, словно кто-то внутри то зажигал фонарь, то снова гасил его. Внутри мелькали темные силуэты ласок, которые тащили на себе что-то тяжелое, сновали туда и сюда. Их темные фигуры двигались, словно в театре теней.

— Рабы, — пробормотал Грязнуля.

— Что? — переспросил Плакса, но Грязнуля не ответил — он не хотел пугать своего друга.

Вскоре тележка въехала во двор, по сторонам которого тянулись длинные бараки. Повсюду виднелись высоченные, как горы, кучи угля. У одной из них работал конвейер с корзинами, который через отверстие в стене отправлял корзины на фабрику. На угольной горе копошились ласки, которые быстро наполняли корзины. На секунду они остановились, чтобы посмотреть на тележку с впряженным в нее псом, но удары надсмотрщика-норки тотчас вернули их к работе. Самое ужасное, что ласки, казалось, даже не обратили на эти удары внимания. Они двигались так апатично, равнодушно ко всему происходящему вокруг, что становилось ясно — их ничто уже не интересует.

Тележка остановилась. Из здания фабрики вышел еще один надсмотрщик-норка.

— Тут тебе пополнение, — сообщил пес.

— Вылезайте! — скомандовал норка. — Живее!

Грязнуля и Плакса послушно выполнили приказ. Они неловко спотыкались на каждом шагу, потому что слишком короткая цепь мешала им двигаться. Пес, не промолвив больше ни слова, развернулся и отправился прочь. Грязнулю и Плаксу провели на фабрику — это место напоминало ад. Там были такие же тьма и жар. Посреди зала высилась громадная печь. Огонь пылал в ней так ярко, что глазам было больно. Поблизости суетились ласки, которые, швырнув в печь уголь из корзины, стремительно отскакивали в сторону. Из печи вырывались сверкающие потоки искр, которые иногда попадали на мех ласок. У большинства рабочих тут и там на шубках виднелись проплешины, а по залу плыл отвратительный запах паленой шерсти.

Другие ласки таскали куски металла к печи, где третьи закидывали эти куски в огромный котел, где кипел металл. Смотреть на это было и интересно, и страшно одновременно. Плакса буквально не мог отвести глаз от этого зрелища — не каждый день увидишь кипящий металл, который играет всеми красками — белой, желтой, красной и оранжевой, затем темнеет и становится вишневого цвета, чтобы потом снова раскалиться добела.

— Шевелитесь, — приказал норка-надсмотрщик, подталкивая Плаксу. — Не зевай по сторонам.

— А что мы будем делать? — поинтересовался Грязнуля. — Чем мы будем заниматься? Должен вас предупредить, что непременно расскажу властям об этом местечке, и вам придется провести в тюрьме не меньше сотни лет. Мне вас жаль. Но если нас немедленно отпустят, я готов замолвить за вас словечко.

Надсмотрщик ткнул его палкой:

— Пошевеливайся! Я не собираюсь терять время на глупую болтовню! — А потом, обращаясь к Плаксе, добавил: — Вижу, тебе понравилось смотреть на металл, так что поднимайся, будешь кидать куски железа в большой котел. Но берегись. Это — самая опасная работа. Если на тебя попадет раскаленный металл, он прожжет в тебе здоровенную дыру, и к утру ты помрешь. Это как заработать пулю, только пуля маленькая, а дыра от металла будет куда больше.

— Я не хочу, — задрожав, заскулил Плакса. — Лучше я буду грузить уголь.

— Ты будешь делать то, что тебе прикажут, — отрезал норка. — Иначе получишь палкой по спине.

— Я буду бросать металл в котел, — прорычал Грязнуля. — Я пойду наверх. А он пускай грузит уголь. Думаю, он вполне может поднять корзину. Только постарайся не подходить к нам слишком близко, чтобы я не вылил тебе на голову немножко жидкого железа.

Норка вытаращил глаза и побледнел, видимо представив, как ему на голову выливается расплавленный металл.

— Только попробуй сделать что-нибудь подобное, и ты сильно об этом пожалеешь.

— Может, и пожалею, только ты-то это уже вряд ли увидишь, — ответил неугомонный Грязнуля.

И ласки приступили к работе. В цеху было невыносимо жарко, но никто из рабочих не жаловался. Если кто-то пытался выразить недовольство, неумолимый горностай-надсмотрщик тотчас пресекал подобные попытки своей дубинкой. Плакса попытался разузнать, как сюда попали другие.

— Мы попали сюда через работный дом, — объяснил один из ласок, оглядевшись по сторонам, чтобы надсмотрщик не заметил, что он болтает. — Мы все обнищали, но однажды утром к нам пришли горностаи и предложили «подходящую работу». Подходящую! Ха! Посмотри, чем это закончилось!

— Но как вы оказались в такой нищете?

— Все очень просто. Я работал в порту, но на мое место взяли племянника одного из начальников, а меня выкинули на улицу. А потом я уже никак не мог найти работу, как ни старался. Мне угрожала долговая тюрьма, так я и попал в работный дом. А оттуда на эту проклятую фабрику. И теперь я отсюда никуда уже не денусь.

— Ужасно, — пробормотал Плакса.

— Ну, моему брату пришлось еще хуже. Он настолько оголодал, что пошел и украл кусок хлеба. За это его отправили на остров Южный, где серные рудники. Хуже тамошней работы и быть ничего не может. Пыль все время летит в глаза, забивается в нос и рот и разъедает их. Так что лучше уж быть рабом тут, чем заживо гнить на серных рудниках.

— Наверное, — сказал Плакса, яростно вонзая лопату в уголь, — к ним как раз приближался надсмотрщик. — Только я бы предпочел сидеть у себя дома в Туманном.

— Можешь распрощаться со своими мечтами. Отсюда выбраться невозможно. Нигель и Синтия никому не позволят ускользнуть.

Плакса перекидывал уголь и злился. Он то и дело посматривал на Грязнулю, который работал наверху, вываливая куски металла в котел. Плакса видел, насколько это опасно. В нескольких местах мех Грязнули уже дымился. И Плакса чувствовал себя виноватым — ведь из-за него Грязнуля попал на такую опасную работу.

В другом конце огромного цеха ласки собирали паровые и заводные механизмы. Тут были и снегоуборочные, и поливальные машины, плуги и бетономешалки, и многое другое.

Удивительно, но, несмотря на то что ласки были здесь рабами, они точно так же соперничали, как и свободные приверженцы пружинных и паровых механизмов в Туманном. Ласки-сборщики постоянно спорили и ругались, выясняя, чьи механизмы лучше.

Это соперничество перешло, казалось, даже на сами машины, хотя они и были неживыми. Иногда какая-нибудь из машин как бы сходила с ума и начинала крушить своих соперников. Плакса и Грязнуля сами видели, как одна из паровых машин для перемешивания патоки взревела, словно раненый зверь, и, разбрызгивая горячий сироп, бросилась на пружинные механизмы, давя их. Это продолжалось до тех пор, пока более крупная и тяжелая пружинная машина не положила конец бесчинству, просто-напросто раздавив назойливого врага.

— Ну и глупость, — проворчал Плакса, глядя, как хлещет пар из труб, трубок и трубочек раздавленного механизма. — Кто только придумал это соперничество? Совершенная ерунда.

Когда их смена наконец закончилась, ласок сковали друг с другом и отвели в длинный барак. Оттуда как раз выходили те, кому предстояло работать в ночную смену. Выглядели они такими же утомленными и изнуренными, как и их только что закончившие работу товарищи по несчастью. Через весь барак у самого пола тянулся длинный металлический прут, к которому пленников приковали на ночь.

На полу валялись нагретые ушедшими в ночную смену тонкие соломенные матрасы и жалкие одеяла. Плаксе и Грязнуле приказали сесть на «кровати» и ждать ужина, который подавал механический повар.

— Прекрасно, — сказал Грязнуля, взяв в лапы миску с баландой. — Просто отлично.

— Шутишь? — осведомился один из норок-надсмотрщиков. Он недоуменно посмотрел на второго своего товарища, но тот лишь пожал плечами.

— Шучу? Вовсе нет. Я совершенно серьезен. Мне довелось побывать в таком месте, по сравнению с которым это покажется настоящим раем. Там было в тысячу раз хуже. Так что я весьма рад, что оказался в этом санатории.