— Почему вы так говорите? — удивился Бенжамен, направляя свет фонаря в лицо товарищу, чтобы увидеть его выражение.

Брат Бенедикт, пытавшийся стереть с сутаны известку и паутину, натянуто улыбнулся:

— Потому что мы собираемся согрешить, брат мой. Можно считать, что в этот самый момент мы покидаем монастырь без разрешения.

— Но мы еще в монастырской ограде! — уточнил молодой человек, пожав плечами.

— Вы совершенно правы… и я уверен, что отец Антоний, обнаружив нас здесь, будет совершенно с вами согласен!

Бенжамен, в лицо которому бил свет от фонаря монаха, бросил на последнего кипящий от возмущения взгляд.

— Оставьте в покое отца Антония! Мне с трудом верится, что он спит. Пожалуйста, не пугайте меня еще больше неуместными замечаниями. Чего вы, в конце концов, добиваетесь? Хотите от меня отделаться? Поверьте, это бесполезно. Я прекрасно знаю, где мы находимся и что делаем, и готов в случае неудачи нести ответственность за свои поступки. Если вам доставит удовольствие, могу даже сказать, что силой заставил вас сопровождать меня. Ну что, мы идем или нет? Мне казалось, что вы меня ждете.

Внезапный приступ гнева, охвативший послушника, заставил большого монаха открыть рот от удивления.

— Ну и ну! Наверное, вы очень взволнованы, если так внезапно переходите от смеха к гневу. Прямо электрическая батарейка! Я говорил просто для того, чтобы разрядить атмосферу…

— Прекрасно! — устало ответил послушник. — Теперь, когда мы успокоились, предлагаю продолжить путь, что скажете?

Прежде чем ответить, большой монах внимательно посмотрел на своего спутника:

— Отлично! Пойдем рядом. Вы будете светить на левую стену, а я — на правую. Первый, кто заметит любую неровность в кладке, предупредит другого. Идет?

Бенжамен, не говоря ни слова, двинулся вперед. Он решительным шагом устремился по коридору, чтобы старший товарищ не обогнал его. Они молча двигались вперед, исследуя каждый свою стену. Несколько раз молодой человек спотыкался о камни, валявшиеся на влажном полу, но его вскрик так и не заставил монаха обернуться.

Они прошли метров сто пятьдесят или двести, как вдруг юноша воскликнул:

— Там! Видите, там лестница!

Он немного обогнал брата Бенедикта, и его фонарь первым высветил быстро сужающийся коридор и чуть далее по ходу ступеньки, обозначавшие конец туннеля. Лестница была такая же, как та, что вела в крипту: крутая, она поднималась прямо вверх. Бенжамен подумал, что, как и говорил брат Бенедикт, подземный ход кончается где-то в лесу, но скорее всего все еще на землях монастыря.

Он поспешил вперед, даже не осмотрев как следует оставшуюся часть стены, в которой до сих пор не заметил ничего необыкновенного. Подбежав к подножию лестницы, он повернулся к своему спутнику и вопросительно посмотрел на него.

— Поднимайтесь, если хотите, — предложил монах, не дожидаясь вопроса.

Подойдя к юноше, он бросил быстрый взгляд на длинный ряд ступенек, которые, очевидно, вели на поверхность. Лицо его выражало глубокое сомнение.

— Вы не пойдете? — удивленно спросил Бенжамен.

— Премного благодарен! Лучше поберегу силы для другой лестницы, той, по которой нам скоро придется взбираться обратно. Я и так уже устал. К тому же я не питаю никаких иллюзий… Выход должны были тщательно заделать сверху. Но вы ступайте, ступайте. Я подожду здесь, а вы мне потом расскажете.

— А если альков выходит на лестницу?

— Ну, в этом случае… вы меня позовете… и, будьте уверены, тогда я соглашусь подняться.

Послушник увидел, как здоровяк прислонился к стене, согнувшись, чтобы отдышаться. Может быть, он действительно устал, но еще больше был разочарован тем, что до сих пор они ничего не нашли. Оставив своего спутника строить все новые и новые предположения, Бенжамен решительно двинулся вверх, все еще не теряя надежды. Но очень скоро высокие крутые ступеньки вынудили его замедлить шаг: они вырастали перед ним, словно препятствия, как бы желая еще раз испытать волю беглеца.

— Свободу надо заслужить, — прошептал он сам себе, запыхавшись, — как, впрочем, и истину.

Добравшись до верхней площадки, Бенжамен обнаружил, что большой монах снова оказался прав. Плита, закрывавшая выход, не просто лежала: кто-то умело замазал ее раствором, таким же крепким, как тот, что удерживал камень, открывавший доступ в подземный ход. Можно было поклясться, что это тот же самый раствор. Кроме того, огромные корни, проложив себе дорогу по обе стороны плиты, оплели ее, и она, когда-то подвижная, казалась навечно заключенной в объятия двух десятков могучих властных рук. Прежде чем пытаться ее поднять, потребовались бы часа два упорного труда. И все равно успеха никто не гарантировал, потому что прямо над плитой вполне могло расти какое-нибудь столетнее дерево.

— Зачем? — прошептал он. — Сегодня, благодарение Богу, никому нет нужды бежать.

Молодой человек повернулся и направил фонарь на головокружительную лестницу, чтобы посмотреть на того, кто благоразумно остался внизу.

— Вы были правы!.. — крикнул он, уверенный, что большой монах если и не увидит его, то, во всяком случае, услышит. — Выход заделан… Намертво!

Он начал спускаться, продолжая говорить:

— И судя по всему, никакого алькова здесь тоже нет!

Голос отразился от стен и пола и через некоторое время, показавшееся ему бесконечно долгим, вернулся слабым эхом, а брат Бенедикт не счел нужным ответить.

— Брат Бенедикт! Вы меня слышите?

Послушник застыл, но ответа так и не услышал. Осторожно продолжив спуск, он улыбнулся, думая, что понял:

— Вы дуетесь, брат мой? Из-за меня или из-за этого чертова алькова? — Выражение оказалось настолько удачным, что Бенжамен рассмеялся: — Вам не смешно? Ну же, брат мой! Еще не все потеряно! Мы его найдем. Кстати сказать, с некоторого времени вы мне кажетесь странным… Чем дальше мы продвигаемся в нашем расследовании, тем больше вы…

Ужасный шум заглушил последние слова юноши, и он замер. Потом резко обернулся, думая, что обрушился кусок стены. На самом деле звук, отражавшийся от стен тупика, вполне мог прийти снизу, может быть, издалека. Он показался ему бесконечным и одуряющим, как барабанная дробь…

Послушник тревожно замер, широко раскрыв глаза. Потом, одним махом проскочив десятка три ступеней, отделявших его от подземного хода, задыхаясь, направил фонарь прямо перед собой. На какое расстояние он светил? Сто, сто двадцать метров? Впереди не было видно ни одной движущейся тени. Не веря себе, он бросился вперед сломя голову, выставив светильник, словно копейщик, идущий в атаку. Но очень скоро луч задрожал и начал качаться из стороны в сторону в ритме руки, державшей фонарь. Ярость придала сил, и он закричал:

— Брат Бенедикт! Брат Бенедикт!

Отбежав метров на шестьдесят от лестницы, Бенжамен на полном ходу споткнулся обо что-то, что страх помешал ему вовремя заметить. Словно чья-то невидимая рука схватила его на лету. Молодой человек заорал и упал ничком, выронив фонарь, по инерции улетевший вперед, продолжая погоню уже без своего хозяина. Фонарь пролетел еще несколько метров и погас. Бенжамен лежал ничком в абсолютной темноте, чувствуя под собой какую-то жирную холодную глину, в которую он достаточно глубоко вляпался, и никак не мог отдышаться.

— Брат Бенедикт! — прошептал он едва слышно. — Прошу вас, вернитесь!

После первого глубокого вздоха послушник зашелся сухим обжигающим кашлем, а сквозь сжатые веки потекли слезы, которые он не сумел сдержать.

— Ну и гвалт вы тут подняли! — сухо бросил неизвестно откуда появившийся большой монах.

Свет его фонаря заметался по распростертому телу — брат Бенедикт пытался отыскать голову в этой куче рук, ног и задравшейся одежды.

— Ну и видок у вас! — насмешливо воскликнул он. — Завтра в этом одеянии будете иметь успех на заутрене!

Загоревшая до локтя рука помогла послушнику высвободить лицо из глубин капюшона. От резкого света глаза Бенжамена, все еще мутные и влажные от страха, резко сузились, и взгляд стал похож на сверкающий взгляд застигнутой ночью врасплох кошки. Он был просто великолепен!