Отцу Рене было семьдесят два года, из которых более пятидесяти он прожил в монастыре. Библиотекарь осторожно носил свое щуплое сгорбленное тело, и создавалось впечатление, что он тщательнейшим образом себя оберегает. Никогда не откидывал капюшон, так что никто достоверно не знал, как он выглядит. Тихая тень, казалось, никогда не ела, не спала и не двигалась больше, чем то было необходимо. А длинные ниспадающие складки широченной сутаны древнего, как предполагалось, покроя придавали его и без того экономным движениям странную вялость.

Когда кто-нибудь обращался к отцу Рене за книгой, почтенный брат выказывал раздражающую всех медлительность. Не спеша он заносил название требуемой книги в маленькую черную записную книжку, которую поначалу никак не мог найти, потом, после бесконечных выражений глубокого почтения, словно старая горбатая гейша, притворяющаяся покорной, медленным скользящим шагом исчезал в закоулках своего персонального лабиринта. Надо было уметь ждать, потому что нередко он возвращался обратно лишь через час.

Иногда с пустыми руками, подозрительно извиняясь. Все его поведение, его странные симпатии и антипатии и переменчивое настроение наводили на мысль о тайной цензуре, столь же необъяснимой, сколь непредсказуемой.

Впервые увидев, с какой скоростью старик носится между библиотекой и лужайкой, кое-кто стал задаваться вопросом, не нарочно ли библиотекарь заставлял их ждать так долго, надеясь отбить у потенциальных читателей всякое желание его беспокоить. Конечно, уверенности не было никакой, однако невысказанный вопрос легко читался на полускрытых капюшонами лицах, поскольку всем было совершенно ясно, что брат Рене вряд ли стал бы так суетиться, если бы из воды пришлось спасать не книги, а невинные души.

К закату солнца треть томов была перенесена на лужайку. Большой кусок полиэтилена, которым обычно укрывали от заморозков овощи, нашел себе иное применение. Брат Рене нежно закрыл им свои сокровища, как мать, укутывающая простудившееся дитя.

Всеобщая мобилизация и жара, стоявшая все последующие дни, позволили сократить время, проведенное бесценной библиотекой под открытым небом. Утром четвертого дня брат Рене, проверив состояние своих сокровищ, отправился к аббату сообщить о том, что основная работа закончена. «Стадо» было высушено, и ему срочно требовалась крыша.

Отец Антоний, подгоняемый старым библиотекарем, метеорологические прогнозы которого были столь же тревожны, сколь и маловероятны, приказал немедленно собрать все имевшиеся в монастыре полки и стеллажи и временно разместил выстиранную и высушенную библиотеку в большой пустой комнате над трапезной.

При беглом осмотре выяснилось, что безвозвратно утрачено не более пяти сотен книг, и монахи подумали, что легко отделались. С архивом, на который вылилась большая часть воды, дело обстояло иначе.

Часть манускриптов — некоторым было более восьмисот лет — стала практически нечитабельной.

Вот это была катастрофа: бесценная память, казалось, растворилась в воде.

Спустя два месяца строительные работы уже подходили к концу. Монастырь принял прежний вид, так что никто не смог бы заметить ни малейшего следа недавней катастрофы. Надо сказать, что деревенский плотник, которого наняли, несмотря на не вполне приличное его поведение, выполнил все работы очень хорошо и за разумную плату.

Поврежденные книги к этому моменту были самым тщательным образом отреставрированы, и библиотека могла вернуться на законное место. Разумеется, брат Рене желал бы восстановить все в прежнем виде, однако на сей раз отец Антоний, повинуясь молчаливому давлению братии, проявил твердость и сообщил библиотекарю, что следует воспользоваться непредвиденным переездом для того, чтобы внести в существующий порядок кое-какие изменения.

Как-то раз после полудня настоятель отозвал библиотекаря в сторонку и после тщательно продуманных изъявлений признательности за многолетний труд заговорил о простоте, удобстве и даже о современности. Он дал понять брату Рене, что отныне все хотят иметь свободный доступ к книгам и что, таким образом, следует подумать о том, какую роль теперь должен играть библиотекарь в общине.

Ясно было, что роль эта должна измениться.

Брат Рене воспринял известие как отставку. Он не смог скрыть растерянности и никак не соглашался поверить, что больше не сможет единовластно править в созданном им книжном королевстве. По его словам, у него отняли единственный смысл земной жизни.

Аббат, предвидя, какие страдания причинит его решение старому монаху, тотчас заговорил о новой, еще более ответственной миссии, которую он собирался возложить на него взамен. Он постарался представить брату Рене его новые обязанности как дело первостепенной важности, способное в будущем принести неоценимые выгоды обители. Принимая во внимание опыт и знание латыни, его назначали ответственным за восстановление и реставрацию монастырского архива. Он должен был во что бы то ни стало постараться спасти все, что еще могло быть спасено.

Отец Антоний не лгал. Поручение было важным, и только человек, обладающий познаниями и опытом брата Рене, мог восстановить то, что казалось утраченным навсегда. Манускрипты, испорченные пролившейся на них водой, необходимо было перебрать поштучно, восстановить, расшифровать и по возможности переписать заново. Работа предстояла огромная, но отцу Антонию удалось очень удачно польстить самолюбию старого библиотекаря. Тот забыл о своем отчаянии и с удивительной легкостью согласился заняться новым делом.

Настоятель был весьма удивлен, что так дешево отделался. Он прекрасно знал тяжелый характер брата Рене и не ожидал, что его предложение будет так хорошо принято. Кроме того, он и в самом деле был убежден, что для этого многотрудного дела брат Рене подходит как нельзя лучше. Он не стремился обмануть старика, просто нашел нужные слова.

В помощь брату Рене был откомандирован брат Бенжамен, послушник, поступивший в монастырь за несколько месяцев до описываемых событий. Отец Антоний полагал, что такая работа станет идеальным средством интеграции новоприбывшего в жизнь обители. Для того чтобы укрепить веру и помочь человеку найти собственное место в монастырском сообществе, невозможно было придумать ничего лучше, чем изучение истории ордена. Но вообще-то на его выбор повлияли прежде всего несколько иные соображения. В свои двадцать пять лет блестящий молодой человек с несколькими университетскими дипломами был бесподобным латинистом.

— Другого такого нет на свете! — заверил настоятель брата Рене.

Как и ожидал аббат, старик поначалу принял предложение в штыки. Он так долго трудился в полном одиночестве, что не представлял себе, как можно делать дело бок о бок с кем-то другим. Библиотекарь не отвергал такую возможность в принципе, просто она его пугала. Брат Рене не давал себе поблажек и следил за тщательным соблюдением устава, однако знал свои слабости. Он любил поговорить и опасался, что постоянное присутствие рядом кого-то из братии введет его в соблазн нарушать обет молчания чаще, чем того требует необходимость.

Но настоятель, как обычно, сумел представить дело в весьма выгодном свете. Он подчеркнул, что лучший способ обеспечить преемственность в соблюдении устава — это поручить заботу о послушниках тому, кто лучше всех его соблюдает.

Настоятелю были известны принципы, которые исповедовал брат Рене, и он был уверен, что привел весомый аргумент. Сознание ответственности за судьбу молодого монаха, полностью отданного на его попечение, могло помочь старику забыть о «единственном смысле земной жизни» и о власти, которую он утратил.

Наутро настоятель вызвал обоих к себе в кабинет. Взглянув на них, стоявших рядом перед его письменным столом, он, возможно, усомнился в правильности принятого решения. На первый взгляд не могло быть двух менее похожих друг на друга людей, чем эти двое. И это вызывало тревогу и рождало сомнения в возможности совместной работы. Что, в самом деле, могло родиться от столь странного союза? Один — маленький согбенный, если не сказать горбатый, старец, словно наспех засунутый в широченную сутану. Другой — высокий, безукоризненно одетый молодой человек с гордой осанкой, излучавший мужественное благородство. По крайней мере так казалось со стороны. Отец Антоний, имевший с новичком долгую беседу, знал, что он наделен бесконечным смирением. За внешним высокомерием скрывалась одна только преданность делу и готовность помочь.