Бенжамен не стал возражать, поскольку любая дежурная фраза прозвучала бы фальшиво.

Инцидент был исчерпан, и молодой человек весьма удачно разыграл немой восторг. Впрочем, ему не пришлось для этого слишком лицемерить, поскольку — и это было очевидно — он до сих пор не знал, насколько прекрасно это помещение.

В предыдущий раз от волнения он больше смотрел на часы, чем по сторонам.

Настоятель и послушник протиснулись в крипту и принялись не торопясь расхаживать между надгробиями. Говорил только настоятель. Он то и дело останавливал Бенжамена то около одной, то около другой плиты, напоминая о знаменательных событиях, которыми было отмечено время правления лежащего под ней аббата. Бенжамен гадал, найдет ли отец-настоятель, что рассказать у могил де Карлюса и Амори. По мере того как они приближались к ним, юноша все больше волновался.

Но его тревоги оказались напрасными. Настоятелю нечего было сказать ни о жизни «могильщика», ни о судьбе его преемника. Судя по всему, он не помнил о них ничего, достойного внимания. Молодому человеку показалось, что аббат прошел мимо их надгробий, даже не взглянув на них.

Когда они вышли в центральный неф и уже направлялись к выходу, Бенжамен, так и не открывший рта с той самой минуты, как покинул архив, решился наконец задать своему провожатому вопрос. Вопрос возник внезапно, без всякого умысла, почти спонтанно, и он скорее выдохнул его в ухо настоятелю, чем произнес вслух.

Сначала аббату показалось, что он не расслышал, и он попросил брата Бенжамена повторить свою просьбу. Тот в замешательстве, словно сожалея о содеянном, едва слышно прошептал:

— Отец мой, нельзя ли мне прийти сюда ночью — помолиться за упокой души покоящихся здесь святых отцов?

На сей раз старик понял, чего от него хотят. Он удивленно нахмурился, замедлил шаг и озабоченно взглянул на своего спутника. Так они и шли некоторое время — медленно, молча, сосредоточенно. Потом аббат остановился и огласил свое решение:

— Весьма удивительная просьба, сын мой, но я даю вам свое разрешение. Если подумать, это верное доказательство вашей решимости вступить в орден.

Остается только договориться о дне, чтобы я оставил вам дверь открытой. На этой неделе, если хотите… Скажем, в среду. Вам удобно?

— Очень удобно, отец мой, — ответил Бенжамен, даже не пытаясь скрыть свою радость.

Показное рвение молодого человека произвело на аббата такое впечатление, что он позволил себе последнее и весьма неожиданное замечание:

— Обещайте, что не попытаетесь сбежать! — шепнул он, лукаво улыбаясь.

— Как это — сбежать? — удивился Бенжамен.

— Шучу, мой мальчик, шучу. Я сказал так из-за старинной легенды, все еще бытующей у нас…

Таким веселым Бенжамен своего аббата еще никогда не видел. Отец Антоний положил ему руку на плечо и насмешливо-доверительным тоном произнес:

— Представьте себе, говорят, что когда-то отсюда начинался подземный ход, который вел… прямиком в ад!

И он быстро и решительно двинулся к выходу, весьма довольный собой, так и не успев заметить, сколь высоко послушник оценил его юмор.

Бенжамен вернулся в архив, все еще не веря, что оказался способным на такую рискованную выходку. Идея понравится большому монаху, думал он, весьма довольный собой. Оставалось только предупредить последнего о том, что их планы переменились. Брату Бенедикту не требовалось изображать озабоченного строителя и настаивать на необходимости осмотреть крипту. Надо было обязательно помешать ему обратиться к настоятелю с этой просьбой, чтобы не вызвать ненужных подозрений. Скорее всего настоятель счел бы его визит случайным совпадением, однако внезапный интерес к крипте, провести ночь в которой только что напросился послушник, мог показаться старику весьма занятным, если не хуже.

В это время брата Бенедикта нельзя было застать в монастыре: он пропадал в парке на очередной стройке, занимался ремонтом кровли старых конюшен. Бенжамен решил перехватить его у кабинета настоятеля.

Вот только, несмотря не все предпринятые меры предосторожности, он недоучел непредсказуемость всего этого дня.

Послушник заступил на свой пост заранее, чтобы не пропустить своего собрата, но неожиданно был застигнут отцом-настоятелем, который решил, что молодой человек поджидает у двери именно его. Отец Антоний поспешно впустил юношу в свой кабинет и попросил простить его за опоздание.

Простить его! Молодой человек был добрым христианином, и ему стало неловко.

Смущенный и уставший ото всех этих неувязок, Бенжамен положил ключ на место и стоял теперь перед аббатом, моля Бога о том, чтобы старик не стал его дольше задерживать. Поскольку в тот день они провели вместе достаточно много времени, он очень надеялся на это.

Но настоятель предложил молодому человеку присесть, явно намереваясь вернуться к разговору о предстоящем ночном бдении. Как минимум им надо было решить проблему доступа. Сначала аббат предложил послушнику взять ключи от кабинета, но тут же передумал и сказал, что просто не станет запирать дверь на ночь.

Бенжамен молча кивнул, скорее рассеянно, чем послушно: все его мысли были заняты молитвой. Он молился о том, чтобы большой монах забыл о назначенной встрече.

Но он должен был знать, что подобная забывчивость не свойственна его старшему товарищу. Мгновение спустя брат Бенедикт громко постучал в дверь кабинета. Момент был выбран идеально, если бы, конечно, все шло по плану.

Бенжамен приготовился к худшему, но и день, и судьба, видимо, решили быть милостивы к заговорщикам до конца. Именно упущение, вкравшееся в первоначальный план, и спасло положение.

Отец настоятель, верный привычке и уставу, никогда не принимал в своем кабинете двух монахов одновременно. Поэтому он встал, извинился и пошел узнать, кто пришел, не открывая двери.

— Это брат Бенедикт, отец мой! — ясно услышал со своего места Бенжамен. — Я хотел бы попросить вас…

— Подождите немного, сын мой, — прервал его аббат, которого Бенжамен мысленно поблагодарил за это. — У меня сейчас здесь один из братьев. Через несколько минут я приму вас.

Большой монах, кляня себя за забывчивость, не нашелся, к счастью, что ответить и не смог придумать повода, чтобы настоять на своем. Наверное, он там, в коридоре под дверью, ругается на чем свет стоит, думал послушник, успокаиваясь. Ничего не зная об открывшихся им новых возможностях, здоровяк, должно быть, сожалел, что их план сорвался, даже не догадываясь, что следовало не досадовать, а радоваться неудаче.

Настоятель вернулся к столу и продолжил разговор с того места, на котором остановился. Но Бенжамен больше не слушал его — он был занят тем, что пытался придумать, какой знак подать сообщнику, когда они встретятся с ним в дверях. Ведь даже если их изначальный план имел целью предоставить возможность им спуститься в крипту одновременно, нельзя было исключить того, что в конце концов брат Бенедикт все же окажется там вдвоем с отцом-настоятелем. Значит, следовало тем или иным способом дать ему понять: не следует не только пытаться проникнуть в крипту, но даже упоминать о ней.

Когда настоятель закончил говорить, Бенжамен постарался опередить его. Он быстро встал и сам открыл дверь, чтобы хоть на секунду оказаться лицом к лицу со своим сообщником. Но когда он шагнул за дверь и увидел перед собой большого монаха, настоятель шагал за ним следом, готовый пригласить заждавшегося собрата.

Пришлось быть предельно кратким.

Прижать палец к губам и широко раскрыть умоляющие глаза — вот все, что смог передать Бенжамен брату Бенедикту.

Этот мимолетный сигнал все же дошел по назначению, что было главным, и Бенжамен, удовольствовавшись этим, удалился, даже не обернувшись. Оставалось надеяться только на догадливость брата Бенедикта и на то, сможет ли он правильно истолковать жест младшего напарника.

В тот вечер за столом они одновременно потянулись к кувшину с вином. Оба сгорали от нетерпения.