А следует отдавать себе отчет, что римские памятники больше всего пострадали не от захватчиков и даже не от пожаров, а от небрежения, отсутствия должного ухода, а особенно из-за погони за легкой наживой и дешевым, готовым материалом. При возведении новых зданий, частных и публичных, разбирали и обдирали детали отделки со старых. Особенно печальную славу здесь снискали христиане, которые все более нагло использовали для своих целей языческие храмы и прекрасные старинные строения, будто это каменоломни или склады стройматериалов. Указ Грациана, как и последующие на эту же тему, никакого заметного эффекта не имел.

К сентябрю 376 г. Грациан уже вернулся в Тревир. Следующий год был годом триумфа Авзония и его семьи. Сам он стал префектом претория Галлии, а позднее также Италии и Африки, исполняя эти высокие должности вместе со своим сыном, Гесперием. Да и другие его ближние и дальние родственники назначались на высокие посты. Можно без всякого преувеличения сказать, что авзониев род постепенно заполонил администрацию западной части империи.

А с Востока, из балканских провинций, подвластных Валенту, стали поступать все более тревожные вести. Вытесняемые гуннами и пропущенные на земли Фракии готы начали волноваться и не подчинялись римским властям. Чтобы помочь дяде Грациан отправил часть войск из Галлии и Паннонии.

Уход этих легионов был немедленно замечен алеманнами. Считая, что граница ослаблена, они в феврале 378 г. перешли замерзший Рейн — и жестоко ошиблись, ибо дважды потерпели поражение от полководцев Грациана.

Сам он отправился из Тревира в поход в июне. По пути он еще раз разбил алеманнов за Верхним Рейном, что стало последней экспедицией римского императора за эту реку. Грациан сразу же уведомил Валента о своей победе и попросил его не принимать сражения с готами, пока войска обоих цезарей не соединятся. Но эти известия и просьба вызвали прямо противоположный результат.

Стремясь продвигаться быстрее, император велел обозам ехать по суше, а сам с отборными частями поплыл по Дунаю на лодках; повторив удачное решение, придуманное ранее Юлианом.

Потом перебрались в Сирмий на Саве. В нем оставались только четыре дня и снова двинулись на восток, хотя Грациана мучили приступы лихорадки. Здесь встретили полчища иранских аланов, и пришлось с ними сражаться. А несколькими днями позже — это было уже, вероятно, после 10 августа — к императору явился Виктор, начальник кавалерии Валента. Он стал первым вестником катастрофического поражения под Адрианополем, случившимся 9 августа.

Тревожные известия начали доходить до римских постов на Нижнем Дунае: где-то севернее Каспийского моря появились орды степных кочевников, сеющих смерть и разрушения среди местного оседлого населения. Этих захватчиков называли гуннами. Шли они — о чем римляне, конечно, знать не могли — аж от китайских границ. Им надолго предстояло стать самыми страшными врагами империи в Европе. Гунны стронули с места и погнали перед собой многочисленные народы и способствовали падению империи на западе.

Опережали нашествие степняков ужасные рассказы об их отвратительной внешности, странных обычаях и нечеловеческой жестокости. Повторяет их и Аммиан Марцеллин. И хотя можно догадаться, что это несколько искаженный образ, ряд фактов представляется вполне достоверными, а сами рассказы служат подлинным свидетельством того, что думало и переживало то поколение европейцев, которому первым пришлось столкнуться с угрозой столь мощного нашествия племен из глубин Азии.

Вот пересказ аммиановой реляции, помещенной в XXXI книге.

Гунны делают на щеках мальчиков железом насечки, и так глубоко, чтобы шрамы не позволили пробиться щетине. И поэтому они стареют бет бороды, подобно евнухам. Они сильные и коренастые, с короткой шеей и кривыми ногами. Они поразительно уродливы и походят на двуногих бестий или на те топорно вырезанные столбы с человеческими лицами, что встречаются при перилах мостов. Им не нужно ни огня, ни приправ к еде, а питаются они кореньями дикорастущих растений и полусырым мясом всевозможных животных, помещая его между своими бедрами и лошадиным хребтом, и таким образом немного его разогревают. Они никогда не входят под крыши домов, избегая их, будто гробниц. Поэтому у них не найдешь даже шалаша из тростника. И блуждают они по горам и лесам, с колыбели привыкнув терпеть голод и жажду. Но и на чужбине они не войдут в дом, разве что принуждены будут к этому крайними обстоятельствами, ибо не чувствуют себя под крышей в безопасности.

Одежду они носят из льна или сшитую из шкурок лесных мышей и не имеют отдельного платья для дома, а отдельного на выход, и если наденут рубаху серого цвета, то снимут ее или сменят не раньше, чем она сама не расползется на куски от грязи. Головы они прикрывают колпаками, а волосатые ноги козлиными шкурами, а обувь их, не обработанная на сапожной колодке, не позволяет им ступать свободно. Поэтому они не сильны в пешем бою и воистину как бы приросли к своим лошадям, очень, правда, выносливым, но безобразным. Садятся степняки на них иногда по-женски и так занимаются всеми повседневными делами: покупают и продают, едят и пьют, а склонившись к конской шее, засыпают крепким сном. Если же случается им совещаться даже по наиважнейшим вопросам, делают это таким же образом, то есть верхом на лошадях. Над ними нет никакой твердой царской власти, ее вполне заменяет временное предводительство знати.

На своем пути они легко преодолевают любые преграды. В битвах атакуют клиньями, дико воя при этом на разные голоса. Чрезвычайно быстрые и проворные, они могут быстро рассеяться, чтобы ударить неожиданно, а поскольку они не наступают сомкнутым строем, то способны рассыпаться на все стороны и бесчинствовать на огромных территориях. Не случалось, однако, чтобы эти кочевники штурмовали укрепления или грабили лагерь неприятеля — столь важна для них быстрота.

Воины они опасные. Сначала, еще издалека, метают копья с костяными наконечниками, которые прикреплены с поразительным искусством, затем гало-ном преодолевают расстояние, отделяющее их от противника, и вступают в рукопашную схватку с абсолютным презрением к собственной жизни. А когда враг все свое внимание сосредоточит на остриях их мечей, они вдруг набрасывают на него веревочные сети, лишая его возможности двигаться.

Никто из гуннов не пашет, никто даже не прикасается к плугу. Не имея постоянного места жительства, они как бы всегда в бегах. Жилищем служат им повозки. Там их жены шьют одежду, вызывающую отвращение, там они занимаются любовью и воспитывают детей, пока те не подрастут. А посему ни один из них не в состоянии сказать, откуда он родом, ибо в одном месте был зачат, в другом родился, а еще где-то воспитывался.

Словно у тупой скотины, у них нет понимания добра и зла. Речь их темна и нечленораздельна, а элементы какой бы то ни было религии или хотя бы суеверия ни в чем их не сдерживают. При этом они охвачены страстной жаждой золота.

Вот такой образ гуннов передал потомкам Аммиан, основываясь на услышанных от других рассказах. Археологические исследования пролили некоторый свет на материальную культуру гуннов, в основном благодаря захоронениям, обнаруженным на землях Украины и на Карпатской дуге. Но в большинстве случаев невозможно с уверенностью определить, имеем ли мы дело с самими гуннами, или с племенами, от них зависящими и странствующими вместе с ними.

Не существует практически никаких памятников языка гуннов. Известны, правда, некоторые отдельные слова, в основном имена, однако и тут трудно сказать, в какой мере они собственно гуннские, а в какой заимствованы от покоренных и соседних народов: германцев, иранцев, а может, и славян.

Первыми под власть гуннов попали аланы, иранский этнос, обитающий на Северном Кавказе. Им пришлось идти вместе со своими поработителями на остготов, занимавших земли между Нижним Днестром и Дунаем. Те также были покорены в 375 г. и вынуждены были в своем большинстве присоединиться к гуннам. Постепенно все племена между Черным морем и Карпатами начала охватывать паника.