Добавим, что Грациан был набожным и даже ревностным христианином, чем отличался от своего отца, скорее равнодушного к религии. Он общался с медиоланским епископом Амвросием, который как раз по его настоянию написал трактат «О вере». Сохранилось также письмо молодого императора, приглашавшего епископа в Тревир. Грациан охотно принимал участие в дискуссиях на сложные и спорные темы тогдашнего богословия. Позднее он издал ряд указов против прежних культов, а значит, язычникам неприятных, но никогда не прибегал к суровым преследованиям.
Все свидетельства и факты приводят нас к выводу, что это был приятный и культурный юноша с типичным гуманитарным образованием, скромный и благонравный. Единственной его страстью, впрочем вполне простительной, была охота и стрельба из лука. Однако ему не по силам оказались те трудные задачи, которые поставили перед тогдашними правителями внутренний кризис и давление врагов извне. Грациан не умел действовать быстро и решительно, чем так славился его отец. Политика, по большому счету, его не интересовала, как и военное дело. Он добросовестно исполнял все насущные обязанности, налагаемые на него должностью, не уклонялся от походов, отважно сражался, но не являлся той личностью, которая влияет на ход событий и определяет будущее. В письме к епископу Амвросию юноша сказал о себе: «Ego infirmus et fragilis»(«Я слаб и непрочен»). Он относил эти слова к своей вере, но в некотором смысле они отражают и всю его индивидуальность.
К счастью, в первые годы правления Грациана положение в западных провинциях не требовало энергичных действий. Можно было даже позволить себе великодушные жесты, чему способствовал и его собственный характер, и влияние ближайшего окружения молодого цезаря.
Многообещающие благие вести, свидетельствующие о новом курсе внутренней политики, стали во множестве поступать уже с самого начала 376 г. Вот реляция из Рима:
«Было 1 января. Прежде чем ясный день разогнал ночную тьму, мы, сенаторы, в массовом порядке явились в здание заседаний. Распространился слух, что глубокой ночью доставлен текст речи возлюбленного императора. И это оказалось правдой, ибо рядом стоял гонец, утомленный ночным путешествием. А посему мы все собрались, хоть еще даже не рассвело. При зажженных факелах огласили нам будущее нового века. К чему много слов? Мы узрели свет, на который лишь уповали».
Так сенатор Симмах описал впечатление, произведенное на него и его коллег, посланием Грациана. Высказывание, конечно, риторическое и не без преувеличения, поскольку писал это Симмах в письме к Авзонию, одному из ближайших советников цезаря и, скорее всего, соавтору послания. Но фактом является то, что оно, несомненно, вызвало радость, так как давало понять, что новый властитель намерен порвать с враждебной политикой своего отца по отношению к сенату.
Эта смена ориентации и стиля правления были заслугой именно Авзония. Как воспитатель Грациана, он уже многие годы оказывал влияние на его взгляды, теперь же императорский наставник мог непосредственно участвовать в принятии важнейших политических решений. Весьма редкий случай, когда учитель и поэт, а таков и был Авзоний, достигал такого положения в государстве, что получал реальную власть в делах огромной империи!
Родился он в 310 г. в городе Бурдигала, теперешнем Бордо. Отец его был врачом. Получив образование в прославленной местной школе и в Тулузе (тогда Tolosa), Авзоний около 30 лет работал в родном городе, поначалу как профессор грамматики, а потом риторики. Сочинял он и небольшие поэтические произведения. Вероятно, он пользовался хорошей репутацией и даже некоторой славой в Галлии, раз Валентиниан доверил ему воспитание своего единственного сына. Таким образом, Авзоний оказался при дворе в Тревире и даже поучаствовал в походе против алеманнов, но при этом все же находил время заниматься любимой поэзией. Именно к этому периоду относится его самое крупное и, одновременно, самое удачное произведение — поэма, воспевающая очарование реки Мозель и ее берегов.
В эти же годы Авзоний познакомился с Симмахом, молодым римским аристократом, который некоторое время в качестве комеса находился при Валентиниане, и подружился с ним. Основой этой дружбы стала искренняя любовь к литературе, и разница в возрасте — Симмах был моложе лет на тридцать — здесь не имела значения, как, впрочем, и религия. Римлянин, как большинство столичной знати, был рьяным приверженцем веры предков и древних культов и даже сам являлся языческим жрецом. Авзоний же принадлежал к последователям христианства, правда, не особо ревностным. Дружба эта выдержала испытание временем, доказательством чему служат также сохранившиеся письма Симмаха к Авзонию. Фрагмент одного из них мы приводили выше.
К концу жизни Валентиниана Авзоний получил титул комеса и стал квестором святого (то есть императорского) дворца. А с самого начала правления Грациана его влияние росло со дня на день.
Прежде всего, попытались обеспечить молодому правителю общественную поддержку путем демонстративного разрыва с так характерной для Валентиниана I чрезмерно жесткой политикой. Отсюда и упомянутое послание к сенату. Аннулировали также просроченные налоговые платежи, сожгли прилюдно списки должников в государственную казну, запретили пытки при взимании задолженности, урегулировали ход судебного разбирательства в отношении сенаторов, позволили вернуться изгнанникам, освободили находящихся под следствием, вернули имения, конфискованные у семей осужденных.
Весной 376 г. огромное впечатление произвело снятие с должности, а вскоре и вынесение смертного приговора всемогущему префекту претория Галлии, Максимину. Народная молва считала его главным виновником всех бед при Валентиниане I, в том же обвинял его и сенат. Максимину отсекли голову, а его место занял Клавдий Антоний, человек большой умственной культуры из круга Авзония и Симмаха.
По Максимину никто не плакал, но приблизительно в это же время, то есть в начале или весной 376 г., неожиданно был осужден и казнен Феодосий, самый выдающийся и прославленный полководец Валентиниана, побеждавший врагов в Британии, на Рейне и Дунае, в Африке. Его заключили в тюрьму в Карфагене, и там же состоялась казнь. Правда, перед смертью приговоренному позволили принять крещение.
Некоторые полагают, что приговор Феодосию незадолго до своей смерти вынес еще Валентиниан, а Грациан только подтвердил его. Но истинные причины трагедии были, и по сей день остаются, неразгаданной тайной. Возможно, Феодосий участвовал в каком-то заговоре против императора? Или он стал жертвой чьих-то происков и придворных интриг? А может, ведомый честолюбием полководец решил воспользоваться случаем, который представился в связи со смертью Валентиниана, и вознамерился облачиться в пурпур, но был предан? Нам остается только гадать.
Сын Феодосия, носящий то же имя и уже прославившийся победами в боях с сарматами на Дунае, оставил карьеру и поселился в фамильных поместьях в Испании.
Летом 376 г. Грациан месяца на два-три приехал в столицу империи. Последние десятилетия визиты цезарей в Рим случались крайне редко, так как властители, как правило, устраивали свои резиденции в других, в основном пограничных городах. Поэтому уже сам факт, что Грациан соизволил сюда прибыть, да еще в самом начале своего правления, являлся знаменательным жестом уважения традиций и сената.
С этим кратким пребыванием наверняка связан императорский указ 376 г., представляющий в интересном свете проблему охраны памятников и строительства в столице.
«Пусть никто из префектов города и иных чиновников не начинает нового строительства в славном городе Риме, а заботится о поддержании старых строений. Если же кто хочет возвести в городе новое здание, пусть делает это за свои деньги и из своих материалов. А не использует для этого прежних построек, не подрывает фундаментов прекрасных сооружений, не пользуется общественным камнем, не выламывает кусков мрамора, уродуя здания таким грабежом».
