Спаслась лишь часть армии, еще утром столь мощной и многочисленной. Из высших командиров в живых остались только Рихомер и начальники кавалерии — Сатурнин и Виктор. Погибли же командующие пехотой — знаменитый Себастьян и Траян, а вместе с ними тридцать трибунов, среди которых и молоденький Потенций, сын славного некогда полководца Урсицина.

А что же стало с Валентом? Его тело так никогда и не нашли, поэтому версий его смерти несколько. По одной из них он погиб в сумерках, всеми покинутый, даже личной охраной. Цезарь якобы сбросил свой пурпурный плащ, надел одежду рядового солдата и, никем не узнанный, принял бой вместе с остатками пехоты. Все были перебиты, а поскольку на Валенте не было никаких знаков императорской власти, никто не смог бы догадаться, кто он такой, даже если бы его тело и искали сразу после сражения, но никто цезаря не искал.

И все-таки более достоверной представляется другая версия. Императору, раненному стрелой и истекающему кровью, удалось покинуть поле брани. Вместе с людьми своего ближайшего окружения он остановился в доме неподалеку. Тот был построен в местном стиле так, что второй этаж был немного шире первого и как бы нависал над ним.

Вскоре дом окружили готы, даже не подозревавшие, кто там укрылся. Они пытались выломать дверь, но та оказалась крепкой, а защищавшиеся со второго этажа метко разили каждого, кто отважился приблизиться к стенам. А поскольку варвары торопились вернуться на место побоища за трофеями, они быстро собрали сухие ветки и солому, обложили ими дом и подожгли. Тем не менее никто из римлян не вышел. Все сгорели заживо. Говорят, только один офицер выскользнул из огня в последнюю минуту, он и рассказал готам, что у них был шанс схватить самого императора.

А ведь осажденные могли спасти свои жизни, дай они знать, кто с ними! Однако это были римляне и воины не только по названию. Мужественно и сознательно они предпочли умереть в огне, нежели предать монарха на поругание варварам. Таково оказалось одно из последних поколений настоящих римлян, людей гордых и отважных, о каких рассказывали анналы древней истории.

Когда вечером 9 августа над полем брани под Адрианополем сгущались сумерки, остатки разбитых римских войск уже разбежались, гонимые страхом, куда глаза глядят. Победители-вестготы провели ночь, обирая трупы, а на рассвете двинулись к городу, где, как им было известно, находились высокопоставленные сановники с казной и императорскими регалиями Валента.

Прямо под стенами города разбили лагерь солдаты и прислуга, так как их не пустили внутрь из-за отсутствия места и запасов продовольствия. Брошенные на произвол судьбы, они несколько часов храбро отражали яростные атаки готов, как внезапно триста из них перешли на сторону противника. Но варвары с презрением переловили предателей и перебили на месте. С этого момента в Адрианополе уже никто не помышлял о сдаче.

Ближе к вечеру сильная гроза прервала сражение. Готы послали защитникам письмо, полное угроз, но обещающее жизнь всем, если город капитулирует. Ответом стала лихорадочная работа по укреплению стен.

Варвары попытались пойти на хитрость. Некие солдаты из личной охраны Валента, кажется, германцы по происхождению, уже раньше перебежавшие на их сторону, сейчас якобы снова перешли к римлянам. Их заданием было устраивать пожары, чтобы вызвать панику и отвлечь защитников со стен. Когда же эти двойные перебежчики, принятые поначалу весьма доброжелательно, начали путаться в показаниях, к ним применили пытки. Они во всем признались и были казнены.

Штурм начался во время третьей ночной стражи и продолжался до конца следующего дня. Обороняли город все: солдаты, сановники, горожане Толпа атакующих была столь густа, что даром не пропала ни одна стрела, ни один снаряд, пущенные даже вслепую. Но больше всего поразила нападавших варваров машина, называемая скорпионом и метавшая огромные камни.

К вечеру германцы отступили в свой лагерь; они понесли большие потери и жалели, что не послушали своего предводителя Фритигерна, который не советовал штурмовать город. А на рассвете варвары двинулись от Адрианополя на юг, к морю, грабя и сжигая все вокруг.

Защитники сначала подозревали, что снятие осады — это только уловка, и враги вернутся. Но разведчики донесли, что окрестности свободны. Только тогда, под покровом ночи, часть сановников и солдат вышла из города, и горными тропами, избегая дорог, одни двинулись на запад, к Сердике, а другие на юг, в Македонию. Они забрали с собой казну и спешили, что было сил, надеясь, что встретят где-нибудь Валента; ведь никто еще не знал о его гибели.

Тем временем германцы подошли к Перинту, богатому приморскому городу, но, наученные горьким опытом, даже не пытались его осаждать. Затем они вдоль берега потянулись к самому Константинополю. Варвары были потрясены мощью его стен, величием строений и множеством жителей; все это они отлично могли наблюдать, кружа некоторое время поблизости.

Случались только мелкие стычки, когда отряды городского гарнизона совершали вылазки. В один из дней сарацинские, то есть арабские, всадники ввязались в бой с одной из готских шаек. Обе стороны уже расходились, когда внезапно из рядов восточных наездников вырвался вперед человек с длинными полосами, совершенно нагой, если не считать набедренной повязки, и с кинжалом в руке. С диким криком он ворвался в строй ошалевших готов, ударом в шею повалил одного из них и набросился на лежащего, чтобы напиться крови из раны. Потрясенные германцы отступили от городских стен, и с тех пор наглости у них поубавилось. А вскоре они через балканские провинции, не спеша, отошли к Юлийским Альпам, разоряя обширные пространства на своем пути.

Таким образом, Константинополь не подвергся штурму и сумел одним видом своих мощных укреплений защитить лежавшие южнее многолюдные и богатые страны: Малую Азию, Сирию, Палестину и Египет. Именно благодаря этому, восточная часть империи, хоть и понесла такие большие потери в результате разграбления балканских земель, по-прежнему обладала огромными людскими и материальными ресурсами для борьбы. Так продолжалось и в следующие столетия.

Весть о поражении и опустошительном походе готов потрясла римский мир. Иногда это приводило к отчаянным эксцессам. К примеру, Юлий, командующий войсками восточных провинций, отдал офицерам в городах и военных лагерях секретный приказ уничтожить поголовно всех наемников готского происхождения. В соответствии с ним готов повсеместно под предлогом выплаты жалования выводили в определенные места, где их окружали, разоружали и убивали. Аммиан Марцеллин с удовлетворением отмечает, что акцию удалось провести быстро, организованно и без сбоев, так как все офицеры были римлянами, «что ныне редко случается». Показательное замечание!

И таково последнее событие, упомянутое этим историком. Рассказом о битве при Адрианополе и ее последствиях завершается великое произведение, которому мы обязаны таким богатством информации о IV в. Последнее предложение звучит так: «О том, что случилось дальше, пусть напишут более способные люди в расцвете сил и таланта». Но в латинской культуре у Аммиана не было равных ему последователей; позже появляются уже только хронисты. Он стал последним действительно выдающимся римским историком; Таким образом, последнее столетие существования западной империи, с 378 по 476 гг., не имеет своего летописца. Не нашлось никого, кто бы сумел в назидание потомкам правдиво и во всей полноте описать падение Рима — одну из величайших и поучительнейших драм в истории человечества.

Подобным образом заканчивает свою «Хронику»378 г. — на адрианопольском поражении — святой Иероним, также современник событий, но несколько моложе Аммиана. Она является латинской дополненной переработкой «Хроники»Евсевия и кончается так: «Последующий период я оставляю для широкого исторического исследования. И не потому, что боюсь свободно и правдиво писать о ныне живущих людях — ибо, кто боится Бога, не боится людей! — но по той причине, что покуда варвары еще бесчинствуют на наших землях, ни в чем нельзя быть уверенным».