– И что сказать? – поинтересовался молодой да скорый.- Тук-тук?
– Здоровья пожелать.
– А! Это можно,- согласился он.- Эй, служивые, здоровеньки были.
Ответом ему послужил лишь стон.
– И ладно.- Лексей поправил русый чуб и не стал настаивать на соблюдении формальностей.
Я вопросительно фыркнул, переведя взгляд со стражников, укрывшихся в целях конспирации под металлической створкой, на изучающих дело своих рук богатырей. Уж этих-то я сразу узнаю, хотя и не по походке.
– Это братья мои названые,- угадав невысказанный мною вопрос, представил новоприбывших Добрыня Никитич.- Илюша Муромец из Карачарова, что под Муромом, и Алеша Попович из Ростова, что в по… э-э-э… да, точно! В позапрошлом году у хана Челом-об-пол-бея отбили.
– Девица нас рыжая прислала,- пояснил свое появление Муромец.- Говорит, неправедно богатырей русских в темницу бросили.
Покончив с процедурой обоюдостороннего знакомства, мы вышли из подземелья навстречу Свободе, радостно помахивающей транспарантами с цитатами из Конституции.
Напрасно я думал, что мы потихоньку забьемся в глушь и там пересидим княжий неправедный гнев. Ага, сейчас…
Былинные богатыри по кустам не прячутся. Особенно под теми, где кого-то перед этим прослабило. Они идут к князю искать справедливости.
По дороге мы заскочили в корчму с изображенным на вывеске конем и надписью «Три поросенка» и приняли для храбрости. Налили и мне…
А если вспомнить научно доказанную истину: «Капля никотина убивает лошадь», то представьте себе, на что способен литр плохо очищенного «зелена вина» местного производства.
Некоторые детали этого похода за справедливостью начали проясняться (со слов участников) через неделю после его окончания. Уже здесь, в моем имении, куда меня привезли на подводе, поскольку самостоятельно я мог двигаться лишь на двух ногах (моторные рефлексы), и то чисто гипотетически.
Вся процедура борьбы за права человека разделилась на два этапа. Первый – принятие стимулирующих мыслительную деятельность напитков. Второй – выдвижение ультиматума князю.
К хоромам местного удельного князя с плохо запоминающимся именем, у которого остановился по пути Владимир с родней, мы подошли в несколько увеличенном составе. Присоединились сознательные граждане из числа завсегдаев питейного заведения.
Сразу к князю Владимиру на прием ломиться не стали. Постояли под окошком, подождали. Выкрикивая время от времени призывы:
– Выходи, собака-князь, морду бить будем!
Бойкий трактирщик, опережая научно-технический
прогресс, навьючил всех трех своих официанток корзинами с выпивкой и последовал за борцами за права человека в нашем лице.
Наших рядов прибавилось. Как за счет горожан, так и стражников, которые пост у дверей не оставили, но от предложения выпить не отказались.
– Ик! – С трудом сохраняя равновесие, к Ламиире подошел тайный поклонник.- Потанцуем?
– Нет!
– Ууу, ты какая…
Илюша Муромец вздохнул, сжевал пучок петрушки и строевым шагом направился к княжим хоромам.
– Поберегись! – предупредил он, раздвинув стражников, и, взявшись за кольцо, постучал в дверь.- Ой!
Повертев в руках оторвавшееся кольцо, богатырь отдал его на хранение ближайшему караульному, а сам, прислонив дверь к стене, вошел внутрь.
Спустя пару минут окно на втором этаже поспешно раскрыли.
Когда звон стекла стих, а поднятая упавшим телом советника пыль осела, в проеме окна показалось лицо Владимира Красное Солнышко. Действительно красное от распирающей его злости.
Откашлявшись, он объявил:
– Повелеваю невиновных простить и наградить примерно. На то моя воля княжья.
Под восторженные крики он помахал рукой и исчез.
Народ, довольный торжеством справедливости, до утра гулял и славил князя, так и не дав ему ни на минуту сомкнуть глаза.
Едва рассвело, он велел запрягать коней и больше в эти края не наведывался.
Правду говорят, аль брешут, но с той поры на карте появился город с названием Херсон.
По Указу князя, переданному через Илью Муромца, мне пожаловали в вотчину поселение Горелуковое, девицу Ливию в жены (и не позднее чем первого числа того месяца, а это уже следующий понедельник) и звание богатыря, с припиской к собственной вотчине. «Кордонами которого мне надлежит ходить, дабы от врагов огородить и при надобности голову в битве сложить». С чем остановки не должно было случиться ввиду повышенной беспокойности степных соседей.
Наиболее неприятные минуты я пережил, когда попытался принять облик человека – безрезультатно. Обождал денек-другой, давая организму очиститься от бродящего по венам алкоголя. Протрезвел, но с обликом расстаться не смог – тот прилип, словно единственный данный от рождения. Знакомая Баба Яга внимательно осмотрела меня и, многозначительно хмыкнув, дала, словно не подлежащий обжалованию приговор, однозначный ответ: воздействовать на меня магией бесполезно – единороги нечувствительны к ней.
Вот и стою на пороге, а в горнице, примостившись у оконца, портной проворно дошивает мне свадебную попону. С бубенцами и золоченой уздечкой.
В женской половине заперлись мои подружки, лишь сенные девки шастают туда-сюда, да долетает смех. А мне не до смеху. И не беспричинно…
Во-первых, сегодня суббота, и приехавший вчера утром отец Дормидонт, усиленными темпами наведший в местной церквушке порядок, используя для этой цели приходского священника, ждет нас к десяти.
Во-вторых, в паре километров к северу расположилась ставка князя Владимира Красное Солнышко, решившего самолично поздравить молодоженов. Под его началом семь сотен конников и две с половиной тысячи пеших ратников (наверное, подарок больно тяжел, меньшим числом не донести). А это ставит под сомнение возможность пересмотра сроков выполнения его Указа.
В-третьих, Ливия прекрасна. Возможно, повторяюсь, но в тот миг сказать это ей я не мог – разве что фыркнуть…
А «в-четвертых» сейчас отражается в луже у крыльца. Нет, не свинья, она просто принимает грязевые ванны, а парнокопытное, лиши которое витого рога посреди лба – и его будет внешне не отличить от коня.
– Молодой человек, прошу вас на примерочку! – высунувшись в окно, позвал портной, при этом не забывая односторонне кривить лицо, удерживая бровью монокль.
Вздохнув, я вернулся в терем, осторожно ставя копыта и стараясь не размахивать хвостом.
– Да не крутитесь вы! – в сердцах воскликнул виртуоз иглы и нити, в очередной раз пытаясь пристроить на рог пестрый бант, который настойчиво сползает к переносице, сокращая кругозор.- Право, словно жеребец какой…
– Он такой,- прыснула, возникнув на пороге, Фрося.- Я ленточку принесла.
– Зачем? – удивился портной.
– Тетя Лами говорит -для гомро… геморо… горомоничности.- Справившись с труднопроизносимым словом, девчушка протянула сложенную по типу пресса «баксов» (была раньше такая мода – скатать и перехватить резинкой, а что в середину газетные листы подкладывали – так это для куражу, со стороны не увидишь) ленту шелковой ткани нежного зеленого цвета. И уточнила: – В хвост и в гриву.
Я лишь вздохнул – делайте что хотите. Просунувшийся в окно Дон Кихот бодро отрапортовал:
– Пора выходить. Невеста уже в храме.
– В каких условиях приходится трудиться! – всплеснул руками местный кутюрье.- Сплошная спешка…
– Пропустим все самое интересное,- испугалась Фрося, переводя взгляд с меня на приоткрытую дверь, сквозь которую доносится гомон гостей, разбавленный
редкими выкриками запарившихся поваров.
– Скоро вы там? – прокричал с улицы Добрыня Никитич, по случаю такого события сменивший будничную кольчугу на праздничную – новенькую и сияющую серебряным напылением.
Сбив хвостом на лету настойчивую муху, я вышел на крыльцо, вдохнул напоследок глоток свободного воздуха и направился к поджидающим меня у входа в церковь родственникам. При моем появлении они оживленно замахали руками – мол, скорей!
Лада, вся в белом, и вправду выглядит богиней любви и красоты, но в отличие от Ламииры, даже тех времен, когда ее звали Афродитой, ее облик более зрел и мягок, и веет от нее той по-славянски одухотворенной нежностью, от которой щемит сердце. По правую руку от нее, с ивовым прутиком в руках, сестрица Полеля. По левую- Дид, в чьи обязанности входит подброска дровишек в семейный очаг. Ну там пару страниц из камасутры на сон грядущий навеять, сушеных листьев дикорастущего эквивалента виагры в заварку натереть или еще с чем для укрепления семейных уз подсуетиться. Из-за их спин озорно подмигнула мне Дидилия и принялась задумчиво загибать пальцы: сперва на одной руке, затем на второй. Интересно, количество чего прикидывает древнеславян-ская покровительница материнства, поглядывая на мое движение, к семейной жизни?
