Распластанная на земле фигура рыцаря пошевелилась, он поднял вверх правую руку, затем левую, согнул ноги в коленях.

«Аэробика»,- всплыло из темной, хорошо забытой, стороны моей памяти.

Издавая душераздирающий скрежет, с помощью ослиного наездника мельницеборец поднялся на ноги и провозгласил:

– Враг повержен. Виктория!!! Коня мне, коня!

Верный слуга бросился ловить коня, который, исполнив свое назначение – доставив рыцаря до мельницы, отбежал к ближайшему заливному лужку и принялся неспешно набивать.свою утробу. Даже не пытаясь выплевывать случайно подвернувшуюся живность, как то: кузнечиков, гусениц и прочее.

И тут то ли ветер подул слишком резко, то ли до мозга уничтожителя ветряных мельниц наконец-то дошли последствия падения, но, покачнувшись, он плашмя рухнул на землю.

Слуга заметался, не зная – бежать за конем или поднимать хозяина. Видимо, придя к выводу, что господину не повредит отдых, он отправился за конем.

Добрыня, а вслед за ним и я приблизились к грозе мельников и, подняв, поставили на ноги. Глаза горемыки были мутны и смотрели куда-то невидящим взглядом.

– Эй, камрад, вам плохо? – поинтересовался я.

В ответ лишь ветер прошелестел в изрубленных мельничных крыльях.

Подведя коня, упитанный слуга помог господину взобраться на него и подал оброненные на землю копье и меч.

– Благодарю вас, благородные сеньоры и сеньориты.

Кого это он имеет в виду?

Покрутив головой по сторонам, удостоверяюсь, что, кроме нас, здесь никого нет.

Сжав копье, больше напоминающее плохо оструганную мачту для натяжки бельевых веревок, рыцарь округлил глаза и наконец-то заметил наше присутствие:

– Санчо, представь нас.

Толстяк прочистил горло, снял помятую шляпу и склонился в почтительном поклоне. Все это он проделал, не слезая со своего флегматичного осла.

– Благородный идальго Дон Кихот Ламанчский, по борник справедливости, защитник всех униженных и оскорбленных, бесстрашный победитель драконов, освободитель плененных прекрасных дам и… э-э-э…

– Добрыня Никитич, товарищ Бармалей,- представились мы, придя на помощь забывшему слова герольду.

– Санчо Панса,- качнув копьем в направлении на ездника на осле, сообщил Дон Кихот.- Мой верный оруженосец.

Как же меня зовут на самом деле? Шутка с Бармалеем начинает надоедать… тем более что непонятная какая-то. Может, смеяться надо, а я тут сидю на олене, вернее сижу.

– Теперь, когда мы имели честь быть представленными друг другу, я хочу заявить следующее: донна Дульсинея Тобосская – образец женской красоты и ангельской чистоты. Кто посмеет оспорить это, с тем мырешим наше противоречие, как подобает двум мужам благородных кровей.

– Я в свою очередь,- высокопарно произнес я (икто меня за язык тянул?),- готов сразиться со всяким, кто будет оспаривать тот факт, что Кикимора Страхолюдова самая ужасная ликом и нравом.

– Я го… – воскликнул было «поборник справедливости», но постепенно часть сказанного мною проникла в его закаленные рыцарством мозги, и он сбился на

невнятный Лепет.- Э… о… но, может…

– Как хорошо, что вам не придется сражаться с этими добрыми господами,- всплакнул от умиления Санчо.- А то эти траты на кузнецов совсем истощили наш кошелек…

Договорить ему не дали.

Из леса, где осмотрительно окопались мельники, раздался дикий крик.

Санчо Панса побледнел и перекрестился. Дон Кихот опустил копье и, оглашая окрестности громкими восклицаниями, ринулся на шум.

Мы припустили следом.

Да что там такое случилось?

Влетев на опушку, идальго крикнул:

– Защищайтесь! – и погнал свою клячу вперед.

Мой олень радостно фыркнул и, опустив рога, устре мился на невидимого врага.

Дон Кихот то ли от усердия, то ли из-за последствий давешнего падения налетел на первое же дерево. Скрежет металла, треск ветвей, и вот уже конь с пустым седлом неторопливо отправляет в свою утробу листья лещины, а его всадник неподвижной грудой металлолома блестит среди кустов. Лишь пика вызывающе смотрит в небо.

Вокруг с воплями носятся мельники и какие-то подозрительные личности в звериных шкурах и с дубинками в руках.

– Разбойники!

Так сразу и сказали бы…

Пока я выхватывал меч, мой проворный Рекс успел догнать одного и, приложившись рогами бандиту пониже спины, сбил его наземь. Не дав подняться, ухватил зубами за ухо и стал трепать, дергая из стороны в сторону, словно охотящийся крокодил.

Вопли потерпевшего огласили поле битвы, свидетельствуя о том, что охотники поменялись местами с жертвами.

Разбойники разом оставили в покое мельников и скопом бросились на нас.

Всего полтора десятка?

– Ха!

Они совсем не уважают моего Рекса. Да ему это на один зубок, так… побаловаться.

Добрыня остановился у телеги и, выдернув жердь, которой наращивали борт, несколько раз взмахнул ею. Видимо, решив не пачкать богатырский меч.

Хлоп! И грабитель, раскинув руки, плашмя опускается на землю. Дзынь! Шлеп!!! Нож летит в кусты, а обезоруженный бородач с ярко-красной повязкой на правом глазу, перевернувшись в воздухе несколько раз, отлетает в противоположную сторону. Попытки встать он не предпринимает – понимает, чем ему это грозит.

Уклонившись от мощного, но бестолково широкого замаха корявой дубины, позволяю оленю заняться противником. Он не тратит времени напрасно. Поддев рогами, перебрасывает бандюгу через себя, лягнув вдобавок идущее на посадку тело.

– Живыми брать! – кричу я.

Трещит ветка над головой. Рекс резко прыгает вперед. Я едва успел удержаться на его спине. А на то место, где мы только что находились, плашмя падает тело. Гуп! Подскочившие мельники проворно втрамбовывают его в землю, не жалея ног и лаптей. ' Оставшиеся бандиты дружно бросаются наутек.

– Ура!!! – голосят мельники.

– Господин, что с вами? – квохчет Санчо, склонив

шись над грудой металлолома.- Вы ранены?

Добрыня опускает импровизированный «демократи-затор».

– Свяжите их покрепче и сложите в телегу, пускай

власти разбираются,- велит он.

Мы обратили врага в бегство. Мы победили. Ура!!!

Вот только моему кровожадному оленю этого мало, он, сверкая красными глазами, упорно преследует разбойников, оглашая лесную чащу злобным фырканьем.

– Тпру…

Рекс словно не слышит меня, он опьянен погоней.

Чаща становится все гуще, шипы и колючки на кустах – все острее, и ветви все настойчивее появляются именно на уровне моего лица и прямо по курсу следования моего лихого скакуна.

Чудится мне, леший не забыл моего намерения изловить его и проучить, чтобы боле неповадно было озорничать.

Вставив в уши наушники, кликнул «ПУСК».

Сквозь ритмичный бой барабанов и искусственно созданный шум шквальным ураганом прорвался голос Егора Летова.

Солдатами не рождаются, Солдатами умирают…

После того как от тряски капелька наушника выскочила из уха в третий раз, я вздохнул и, выключив плеер, задумался.

Интересно, что чувствуют разбойники, слыша за своей спиной яростное сопение разъяренного оленя?

Бандитское логово

Какие люди! И как раз к обеду.

Аборигены- Куку

Как вы думаете, чем можно заниматься, сидя верхом на озверевшем олене, мчащемся через не очень проходимые дебри?

Я не придумал ничего лучшего, как попробовать восстановить детали произошедшего сражения и определить количество уцелевших бандитов.

Нет, сперва-то я по своей глупости пытался влиться в процесс погони, но, получив несколько раз крепкой ветвью по лбу, поумнел и позволил инстинктам самостоятельно заботиться о сохранении моей личности. Дело сразу пошло лучше. Видимо, именно инстинкты позволили человеку выжить в трудные времена, а совсем не разум. Как тут не вспомнить жидкую прослойку интеллигенции, которая обладает вторым качеством в куда более крупной пропорции, чем первым, и вот вам результат: кто в первую очередь страдает во время любого катаклизма? Правильно, тот, кто оказывается между молотом и наковальней. Без разума не выжить нации, а без инстинкта – человеку. И как хорошо, что всегда находятся умные безумцы (тавтология, конечно, но так ближе к сути вопроса), для которых благо отечества важнее личного благополучия. Честь нам и хвала!