– Или он перепутал место привала своей орды с чужой, а с его-то везением – наверняка враждебной… или не знаю что.

Прислушавшись к выкрикам, отсеяв брань и ругань, смысл которых в основном понятен (вот уж не знал, не ведал, что знаю язык степняков), и сопоставив их с горами мусора, окружающего стоянку по периметру, я уяснил причину столь бурной встречи. Оказывается, вместо одного дня вылазки нашего героя не было почти неделю. Не удивительно, что его заждались – удивительно то, что орда стояла на месте все это время и не предпринимала никаких действий…

– Что они там так долго… – нетерпеливо заворочался богатырь, имея в виду пребывание шпиона в шатре хана, бая или кто там у них главный.

– Слушают его подробный доклад. Не зря же все начальство собралось.

– Можно подумать, они десять лет не виделись…

Я в сотый, наверное, раз поменял позу; все конечности затекли и онемели. Как бы какой глазастый дозорный чего не досмотрел… Вон разъезжают группами по трое, охраняя лагерь и не давая разбредаться табуну. Смотрю на них и чувствую, как ярость благородная вскипает у меня в крови.

Наконец-то хоть что-то начало происходить.

Из ханского шатра выбежал кривоногий, в лисьей шапке и ярко-красном кафтане мужичок и, пронзительно выкрикивая что-то, наверное приказы, вскочил в седло и помчался прочь.

Остальные вышли не столь стремительно, но времени тоже не стали терять, разъехались по своим ставкам.

Даже тот, кому пройтись от силы метров тридцать, все равно залезет на коня и проедет их верхом.

Всколыхнулась орда, ударили барабаны, завыли горны. Задрожала степь.

Несколько мгновений, и шатры опали, еще минута, и вся нехитрая утварь погружена на коней.

– У-ля-ля!!! – взвыла орда и, оставив за собой горы мусора, серую проплешину вытоптанной земли и поднятую в воздух пыль, дружно устремилась прочь от Руси,

в свою дикую степь.

Лишь ставка визгливого краснокафтанника осталась на месте. Они собрались столь же стремительно, как и остальные, но с места пока не трогались, наверное, ожидали чего-то…

– Не нравится мне все это,- признался Добрыня.- Чую, не уйдут они подобру-поздорову. Учинят-таки набег.

– Нужно что-то делать!

– Нужно.

– Так, может, нападем на них? Взмахнешь мечом – улочка, булавой ударишь – центральная площадь образуется.

– Да их там полторы тыщи будет, не меньше. Мы к ним и приблизиться не успеем, стрелами утыкают, будем тебе что те ежики, только совсем мертвые.

– Что же делать? – Видение вновь прокладываемых улочек и обустройства площадей растаяло перед безжалостной прозой жизни.

– На кого они нападут, как ты думаешь?

– Не знаю.

– К городу не сунутся, там дружина в две сотни копий, да ополчение, да портовая стража, да купецкие эскорты, да стража складская – все мужики неробкого десятка, на лесную артель тоже – взять, кроме ягод да кореньев разных, нечего, а дровосеки дрекольем уйму нападающих положат. Остается Заречный хуторок.

– Нужно предупредить их.

– Вот ты и отправишься туда. Пускай в лес уходят, там схоронятся до поры до времени. А я на заставу, дружину приведу, авось перехватим супостата, пока они

хуторок грабить да жечь будут. По коням!

– Только я не знаю, как туда проехать,- слезая с дерева, признался я.

– Значит, так.- Выведя из лощины Гнедка, Добрыня указал на едва заметную звериную тропу.- Езжай по ней до брошенной избушки, там ручеек будет, так вот пойдешь вдоль него, по течению, он выведет тебя куда

нужно. Только поспешай, хуторянам времени нужно дать побольше. До встречи!

– До встречи.- Оседлав своего оленя, я направил его в нужном направлении.

Тропинкой, по всей видимости, последнее время пользовались разве что мыши, так основательно она заросла. Ветви хлещут как по рогам моего оленя, так и по моим собственным, точнее будет сказать – моего шлема, а то возникают всякие нездоровые ассоциации… Про свое семейное положение я не могу сказать ничего плохого, равно как и хорошего. Не помню. А кольца на пальце, чтобы намекнуть, нет.

Дабы скрасить поездку, отвлечься от нудного ничегонеделания, я извлек из-за пазухи наушники и, закрепив их в ушах, привычно нажал на воспроизведение.

Я на лесоповале сотни пил затупил И под шепот кандальный по ночам чифирил. У кормушки не пасся, как последний шакал. Я пронюхал, где трасса, и однажды бежал. Кругом тайга, а бурые медведи Осатанели – стало быть, весна.

Подпевая Чижу, язатылком почувствовал чей-то взгляд. Резко развернулся, подозрительно вглядываясь в обступившие меня со всех сторон деревья. Только если среди листвы кто-то и скрывается, то рассмотреть его почти невозможно. Здесь и днем-то не очень светло, а уж сейчас… разве что уловлю неосторожное резкое движение наблюдателя.

Скользнула с ветки на ветку рыжая белка; высунулся из-под листа жук-рогач, повел усами и спрятался обратно; заухала, просыпаясь, сова… Кажется, все спокойно.

А вот и избушка.

Деревянный сруб, одну сторону которого густо покрыл бледно-зеленый мох, а другую оплел плющ, вон даже из покосившейся трубы пробился молодой побег, жадно подставляя свои листочки под лучи заходящего солнца в извечном стремлении к теплу и свету.

Где же ручеек?

Выключив плеер, прислушался.

Вроде журчит.

Сейчас мы тебя мигом найдем.

Ориентируясь на звук, углубляюсь в лес.

Десять шагов, двадцать… трудно точно сосчитать их у четвероногого друга. А Добрыня говорил, что он совсем близко.

Звук стал вроде бы громче, но доносится правее.

Странно. Резвый какой-то ручеек.

Солнце село за горизонт, и мгновенно густой сумрак накрыл лес. Повеяло прохладой.

Зябко поежившись, я сделал еще несколько шагов в сторону, где журчит.

Нет ручейка.

Олень нервно дернул рогами и навострил уши.

Вот только волков мне и не хватало…

– Ау, ручеек, ты где? – перестав различать журчание, крикнул я. Надеясь не услышать ответ. А то неудобно получится: кто-то до ветру отошел, а тут я ломлюсь… приняв звуки, сопровождающие процесс его жизнедеятельности, за звон веселых струй ручейка.

– Здесь, здесь, зде-э-эсь,- донеслось со всех сторон.

Странное какое-то эхо.

– Ты кто? Что это за баловство? – схватившись за рукоять меча, грозно выкрикнул я в пустоту.

– Дед Пихто в кожаном пальто.

«Какой-то ненормальный»,- сообразил я.

Над головой пронзительно ухнула сова, скользнув в небе черным силуэтом.

– Покажись!

– Поймай…

– Некогда мне.

– Торопыга какой…

Деревья зашелестели, словно смеясь удачной шутке моего невидимого собеседника.

– Не спеши,- продолжал он.- Тебе уже спешить некуда, да и незачем…

Будь у меня время, я попытался бы изловить зловредного старика – не по злобе, а чтобы впредь неповадно было пут кам голову морочить. Нужно вернуться к избушке и попробовать еще раз найти ручеек.

Вот тут-то мне стало и в самом деле не по себе. Я заблудился.

Стараясь сохранить остатки самообладания, окликаю странного собеседника:

– Эй, дедушка Панас… то есть Пихто… отзовись!

– Ау… ау… ау… – Сперва крик раздался справа, затем сзади, спереди, донесся из-под земли.

– А можно без шуток? – попросил я.

– Не-а… скучно…

– Может, повеселишься в другой раз? Мне спешить нужно.

А в ответ только вздохи-охи со всех сторон. Да скрип колышущихся ветвей.

– Не укажете дорогу к ручейку?

– Укажу. Иди за мной.

– А где вы? – озираясь, поинтересовался я.

– Здесь.- Голос раздался совсем рядом, в какой-то паре метров, но, сколько я ни таращился в том направлении, рассмотреть что-либо мне не удалось.- Сюда…сюда…

Делать нечего, двигаюсь на голос.

Пофыркивая, дорогу перед самым носом моего олешка пересек матерый еж, который, как известно, самый страшный зверь в лесу.

Через десять минут мне в голову закрались первые сомнения, а еще через десять я остановил «скакуна» и окликнул проводника: