– А кто вон тот коротышка?

– Чем он привлёк твоё внимание?

– Глазами, – объяснила Настя. – Как угли. Он их прячет за полуопущенными веками.

– Марсель Мериваль. Он возглавляет крупную юридическую фирму и здешний благотворительный фонд. По неподтверждённой информации, он руководит криминальным бизнесом. Поговаривают, что на его руках столько крови, что граф Дракула в сравнении с ним – невинный младенец. Впрочем, это лишь слухи, доказательств нет, и никто не ищет их. Людям нравится сплетничать. Мериваль очень влиятелен. Имея такого человека в друзьях, можно решить любые проблемы.

– Ты с ним дружишь?

– Мы знакомы. Эта формулировка правильнее.

– То есть ты не можешь решить с его помощью свои проблемы?

– Настя, у меня нет проблем. Возможно, я единственный человек во Франции, у которого нет проблем.

– Совсем-совсем?

Де Бельмонт улыбнулся.

– Одна есть.

– Какая?

– Ты. Боюсь потерять голову из-за тебя.

– Сладкий льстец!

Играла музыка, гудели голоса, гости переходили друг от друга, говоря о каких-то пустяках, смеялись, веселились.

– Жан-Пьер! Здравствуйте!

Возле них остановился молодой человек с длинными прилизанными волосами.

– Джордж Кингсли, – представил его де Бельмонт. – Художник.

– Завтра вернисаж. Жду вас.

– Где?

– В Каннах.

– Не знаю, сможем ли мы…

– Жан-Пьер! Умоляю вас! Как же можно без вас? – на лице художника появилось выражение глубокого отчаянья.

– Где вы были раньше, Джордж? Мы отдыхаем. Неужели нельзя было предупредить заранее?

– Но Жан-Пьер, я отправил вам приглашение! – с нескрываемой обидой воскликнул Кингсли.

– Возможно, я пропустил его. Вы же знаете, их так много… Ладно, мы с Настей попытаемся приехать. Но не обещаю.

– Почему ты так строг с ним? – полюбопытствовала Настя, когда художник отошёл.

– Терпеть не могу его. И его картины тоже. Так называемая современная живопись вызывает у меня зевоту. Выливают краску из ведра на холст и называют это творчеством!

– Он так рисует?

– Завтра там соберутся десятки таких «творцов».

– А мне было бы любопытно взглянуть на его картины.

– Ты серьёзно? – не поверил де Бельмонт. – Тратить время на эту мазню?

– Но я же должна знать…

– Ладно, будь по-твоему. Прокатимся.

В Настиной сумочке зазвонил телефон. Она быстро достала его, взглянула на него, пожала плечами и поднесла к уху.

– Алло?

Несколько секунд она слушала, затем испуганно отключила мобильник.

– Что случилось? – спросил де Бельмонт.

– Это он…

– Кто?

– Тип какой-то… Он иногда звонит мне. То чаще, то реже… Обещает испортить мне лицо, а иногда просто дышит в трубку… Помнишь, когда мы встретились в первый раз? Я уже собралась уходить, и он позвонил. Ты ещё спросил, что случилось, почему я в лице поменялась…

– Помню, дорогая. Я помню всё.

– Я боюсь его, он маньяк…

– Ты так и не заявляла в полицию? – посерьёзнел Жан-Пьер. – Его легко вычислить. С какого номера он звонит?

– Не со своего. Набирает всегда с уличного таксофона. Как его вычислишь?

– Зачем же ты отвечаешь на незнакомый звонок?

– Потому что может набрать кто-нибудь по делу. Например, ты. Ведь я не знала твоего телефона, но ответила. Понимаешь? Мало ли по какому делу. Откуда мне знать.

– Тебе надо сменить номер.

– Я пробовала один раз. Потом замучилась обзванивать всех, чтобы новый номер сообщить…

***

Появление де Бельмонта на вернисаже вызвало оживление. Джордж Кингсли метнулся к журналисту, а за ним всколыхнулась целая стая ярко накрашенных женщин, среди которых были и нимфетки и зрелые матроны. Казалось, что все они составляли часть картин Кингсли – непомерно яркие, угловатые, подчёркнуто неуклюжие.

Среди гостей был русский художник Иван Матвеенко. На плохом английском он громко ругал современную Россию, то критикуя политиков, то набрасываясь на своих коллег по цеху.

– Создаётся впечатление, что вы чересчур нетерпимы, – крутилась вокруг Матвеенко какая-то грудастая женщина в багровом платье и такого же цвета губами.

– Знаете, мадам, есть два способы говорить о недостатках. Первый – поливать грязью. Этим занимаются мерзавцы всех мастей. Второй способ – диагностика, разбор ситуации с целью её исправления. Этим занимаются патриоты. Но патриотов всегда ненавидят мерзавцы и стараются вывернуть всё так, будто именно патриоты поливают грязью свою родину. Мне плевать, что напишут обо мне критики и что будут на каждом углу кричать мои недруги. Мои картины – это моя твёрдая позиция.

– Ваши картины похожи на карикатуры.

– Так и есть. Я высмеиваю.

– Что именно высмеиваете?

– Всё!!! Слишком много порочных людей пришло во власть, – самозабвенно выкрикивал Матвеенко. – Это во-первых. А во-вторых, эти порочные люди не стыдятся своих пороков, а наоборот выставляют их напоказ. Есть ли будущее у такой страны? Да, есть, как у всякой иной страны. Вопрос лишь в том, какое это будущее. Мне бы хотелось гордиться моей родиной, но пока у меня нет для этого достаточно оснований. Мечты о лучшем – это лишь мечты.

– Простите, но разве не верите вы, что с этими пороками можно справиться? – спросил де Бельмонт.

– Всё эгоистичное, всё враждебное человечеству, как писал Достоевский, все дурные страсти человечества – за них. Как им не восторжествовать на гибель миру!

– У вас апокалиптическое настроение, – усмехнулся Жан-Пьер.

– Вы тоже так думаете? – агрессивно повернулся Матвеенко к Насте. – Вы тоже против меня? Вы же русская!

– Я считаю, что люди должны быть добрее. И даже оправданная критика не должна быть злой.

– Я не злой! – воскликнул Матвеенко. – Я громкий. Хочу, чтобы меня услышали!

– Везде хватает таких крикунов, – сказал Жан-Пьер, отводя Настю в сторону. – Жалкий тип. Не терплю бесполезную критику, она похожа на тявканье.

– Но ведь он имеет право высказаться.

– Он высказался, – ответил де Бельмонт, – и не доставил никому удовольствия… Ему место на площади, среди демонстрантов, там его слова будут иметь эффект. А здесь собралась буржуазия, которой нет дела не только до проблем России, но и до проблем своей собственной страны. Здесь собрались для отдыха… Ты не устала? Хочешь побыть здесь ещё или поедем домой?

– Хочу прогуляться по набережной.

Тут кто-то осторожно коснулся де Бельмонта. Жан-Пьер обернулся. Перед ним стоял невысокий мужчина, одетый в мятый костюм.

– Здравствуй, Жан-Пьер. Не ожидал? – глаза мужчины смотрели осоловело.

– Здравствуй, Тибо, – сказал де Бельмонт.

Последний раз де Бельмонт видел Тибо Демьяна лет шесть или семь назад. Они вместе начинали в журналистике, затем Тибо стал специализироваться на военной тематике, сотрудничал с каким-то военным журналом, ездил неоднократно в Африку и на Ближний Восток, а потом исчез.

– Ты вернулся в богему? – спросил де Бельмонт.

– Да… В каком-то смысле… – замялся Тибо и нервно взлохматил волосы надо лбом.

– Выглядишь немного помятым, – и Жан-Пьер нарисовал пальцем в воздухе неровный овал, изображая кривой портрет Тибо Демьяна. – Похоже, ты пьёшь сегодня с утра.

– Единственная теперь для меня радость, – прозвучал невесёлый ответ. – Знаю, ты не любишь пьяных, но уж потерпи, прости старому другу его единственную слабость.

Видя, что Жан-Пьер не представляет ей собеседника, Настя тихонько отошла в сторону.

– Меня пригласил сюда Кингсли, – сказал Тибо. – Случайно столкнулись на днях. По-моему, пригласил из жалости. Уловил запах водки, увидел мои заспанную рожу, услышал мою невнятную историю…

– Ты на мели? – де Бельмонт провёл рукой по мятому лацкану пиджака Тибо.

– Пишу для одного швейцарского журнала. Там заправляют гомосексуалисты. Представляешь – я пишу для голубых? Раньше я плюнул бы в глаза тому, кто нарисовал бы мне такое будущее. Меня же тошнит от них!