– Вся история, – повторил Жан-Пьер. – Вы сказали это так, будто всё заняло у вас несколько часов.

– Три года, из них два в Париже.

– Вот видите. И вам нечего рассказать? Как отнеслись к вашей профессии родители? Кто они?

– Папа был против. Он до сих пор считает, что здесь только проститутки. Он играет на контрабасе, музыкант в симфоническом оркестре. Раньше я жутко стеснялась его контрабаса. Мне казалось, что это самый дурацкий инструмент. Вот если бы скрипка или виолончель! А мама моя, сколько помню её, работала администратором в театре.

Жан-Пьеру нравился её голос. Она хорошо говорила по-французски, но с небольшим акцентом.

– Настя, вы довольны своей жизнью?

– Да, теперь довольна.

– А раньше?

– Ужасно было, денег не хватало катастрофически. Знаете, агентство всё отбирало, мне выдавали на руки по сто евро в неделю. За квартиру вычитали, за телефонные разговоры, в общем всё, что они вложили в меня, я должна была им вернуть. Многие девочки не выдерживают, уезжают домой. И вообще…

– Вы скучали по дому?

– Очень. К маме хотелось. Сначала здесь казалось хорошо. Всюду Париж!… Но уже через месяц волком выла. Шесть девчонок в одной квартире! Представляете? Каждая мечтает стать звездой, все умирают от усталости, у всех истерика. Поначалу дружили, потом переругались… Никакой возможности уединиться. Словом, общежитие – это кошмар…

Настя говорила и говорила. Её мобильник то и дело звонил, но она не обращала внимания на телефон. Казалось, она решила выплеснуть из себя всё, что накопилось в душе за два года работы во Франции. Первые трудности остались позади, Настя начала наконец зарабатывать реальные деньги, на которые снимала небольшую квартирку на Сан-Жермен. Известность позволяла ей теперь не тратить время на кастинги, Насте сразу предлагали контракты на конкретную работу.

– Фотографы поняли, как можно работать со мной, – сказала она с удовольствием. – Только не подумайте, что фотосессии – это легко!

– Я и не думаю.

– Все думают, что быть моделью – ерунда. Мужчины – в первую очередь.

– Уверяю вас, Настя. У меня есть знакомые фотографы, я бывал у них на съёмках, видел, сколько сил тратится, чтобы добиться нужного результата. Однажды при мне девушке, которая позировала для журнала, стало плохо от усталости. Так что можете не объяснять, насколько тяжёлый это труд.

– И хорошо, что не надо объяснять, – обрадовалась Настя. – Я не умею объяснять.

Жан-Пьер любовался её сияющими глазами.

Она взяла лежавший на столе IC-recorder и с любопытством повертела его в руках.

– Какая миленькая штучка. Вы весь разговор записываете? По-моему, я говорю всякие глупости.

– Я найду, что выбрать, – заверил Жан-Пьер. – Если надо, то присочиню чего-нибудь. Журналистика – профессия лгунов.

Она взглянула на него внимательно, испытующе.

– И часто вы лжёте?

– Не верите? – пошутил он.

– Нет, просто вы… – Она замялась, подыскивая нужное слово. – Вы обаятельны. И глаза честные.

– Даже так? Что ж, будем считать, что мне удалась роль хорошего парня. Раз так, мне бы хотелось продолжить нашу беседу. Позвольте пригласить вас сегодня на ужин?

– Сегодня? – Она подняла лицо к потолку, прокручивая что-то в голове. – Да, я свободна. Куда пойдём?

– Предлагаю ресторан «Клозери де Лила». Вас устроит?

– Никогда не бывала там. Наверное, роскошный.

– Там хорошо.

– Тогда я побегу. Мне надо привести себя в порядок.

Настин телефон опять зазвонил, и она поднесла его к уху.

– Слушаю… Что? Что? Да кто вы такой в конце концов?

Она вдруг побледнела и отключила телефон таким резким движением, что чуть не уронила его на пол.

– Что случилось? – спросил Жан-Пьер. – Неприятности?

Девушка не отвечала.

– Настя? Вам плохо? – забеспокоился де Бельмонт.

– Нет.

– Но вы заметно побледнели!

– Пройдёт.

– Неприятный звонок?

– Да, неприятный… Уже не первый раз… Кто-то глупо шутит… Очень глупо… Знаете, известность имеет много отрицательных сторон, о которых мы и не подозреваем в начале пути. А потом всё прорывается наружу.

Она с опаской скосила глаза на свой телефон.

– Всякие звонки бывают… Всякие… – Настя посмотрела на Жан-Пьера. – Простите, что я так повела себя. Понервничала из-за этого человека… Он пугает… Впрочем, не хочу об этом… Итак, во сколько мне ждать вас?

Она стиснула телефон в руке с такой силой, будто хотела раздавить трубку и притаившегося где-то там опасного незнакомца, пресечь все его дальнейшие звонки.

– Заеду за вами в девять, – сказал Жан-Пьер.

– До встречи, месье де Бельмонт.

Она назвала адрес, выпорхнула из-за стола и почти бегом направилась к двери. Жан-Пьер заметил, что все посетители кафе – не только мужчины, но и женщины – проводили восхищёнными взглядами её стройную фигуру.

***

Ровно в девять он подъехал к её дому. Тёплый майский воздух принёс откуда-то запах цветов. В девять пятнадцать Настя вышла на улицу.

Она была в облегающем шёлковом платье густого синего цвета. Вокруг глаз темнела умело наложенная краска, из-за чего серый цвет зрачков приобрёл какой-то новый оттенок, взгляд сделался пронзительным и колдовским. Сочная красная помада на губах добавляла магии, делавшей Анастасию неузнаваемой. Девушка, с которой Жан-Пьер обедал, не имела ничего общего с той, которая подошла сейчас к его спортивному «мерседесу». Первая была наивным ребёнком, вторая – женщина-вамп, вынырнувшая из фантастического мира ярких красок и клокочущих страстей.

– Вы неотразимы, – сказал он, распахивая перед ней дверь автомобиля.

– Спасибо…

Их появление в ресторане не осталось незамеченным. Настя умела притягивать взгляды. Величественной походкой она вошла в зал. Де Бельмонт смотрел на неё снизу вверх, и это казалось ему непривычно, потому что его женщины всегда были ниже, чем он. Метрдотель, хорошо знавший Жан-Пьера, ждал возле зарезервированного для них столика.

– Добрый вечер. Вы прелестны, мадмуазель, – проговорил он.

Они посмотрели меню и сделали заказ.

– Здесь красиво, – сказала Настя.

– Ваша красота затмевает всё, – ответил Жан-Пьер. – Я видел ваши фотографии и мог бы не удивляться, но вы сразили меня.

– Спасибо. Мне нравятся комплименты, – призналась она, улыбаясь уже знакомой ему детской улыбкой. Только сейчас эта улыбка смотрелась по-другому. Обрисованная ярким контуром помады, она приобрела чувственный оттенок. Слишком много соблазна таилось теперь в её губах, глазах, лице. – Вы часто бываете здесь?

– Случается.

– Ваш друг уже звонил мне, – вспомнила она.

– Кто?

– С которым вы были сегодня в кафе.

– Роже? Зачем?

– Приглашал ужинать. Меня все приглашают.

– Вот негодяй. И вы согласились?

– Знаете, я обычно соглашаюсь, но не прихожу.

– Обманываете? Вам нравится играть поклонниками?

Она пожала плечами. В свои пятьдесят лет Жан-Пьер знал много женщин, которые в большинстве своём изображали несуществующие чувства, кокетничали без надобности, расставляли сети для мужчин не столько по необходимости, сколько по привычке. Но в Насте он впервые видел такую естественность, природную непосредственность.

– Я не играю. Просто мне не хочется идти с ними.

– Зачем же обещаете?

– Жалко их. Они так радуются, когда я соглашаюсь.

– Однако вы не приходите.

– И что? Это никого не убивает. Мы свободные люди, не так ли? Я не девочка по вызову. Им хочется одного, мне – другого. Я хочу любить, а они хотят секса.

– Почему вы не обманули меня?

– Вы мне понравились, – засмеялась она.

– Чем же?

– Спокойствием. Уверенностью.

– Мне всегда казалось, что я самый неуверенный человек на планете, – ответил он. – Из большинства моих знакомых самоуверенность буквально через край прёт, а я часто сомневаюсь.

– Самоуверенность и уверенность – не одно и то же. Или я что-то не понимаю?