– Что? Почему ты такой?

– Ничего. Всё в порядке.

Она проследила его взгляд и оцепенела. Выпученные глаза незнакомца вперились в неё. Он сглотнул, и было видно, как шевельнулся его кадык.

– Господи… – прошептала она.

Наконец рыжеволосый двинулся вперёд. Де Бельмонт поднялся, распрямится, стискивая столовый нож. Парень остановился в трёх шагах от них и чуть заметно поклонился. По крайней мере, его движение напоминало поклон.

– Простите! – почти прокричал он. – Простите, синьорина! Вас зовут Анастасия Шереметьева?

Настя кивнула. На лице рыжеволосого расплылась широкая улыбка. Де Бельмнот сделал шаг вперёд и бросил нож на стол.

– Один из твоих обожателей, – вздохнул он с облегчением.

Незнакомец вытащил из кармана блокнот и протянул его перед собой.

– Напишите мне что-нибудь на память, – взмолился он и двинулся к Насте, не опуская руки с блокнотом. Его глаза сияли влюблённостью. – Меня зовут Энрике. Напишите: «Энрике на вечную память». Я буду счастлив.

Настя смотрела на него и никак не могла сбросить с себя оковы ужаса, охватившего её минуту назад. Она смотрела радостно, но всё ещё не шевелилась.

– Чёрт возьми! – проговорила она наконец. – Почему вы так ведёте себя? Давайте же!

Она чуть ли не вырвала блокнот из его рук и стала быстро писать по-итальянски.

– Вот, возьмите, Энрике!

– Спасибо, божественная! Спасибо! Этот листок будет висеть в красивой рамке на стене! Спасибо!

Молодой человек попятился, не сводя взора с Насти, и послал ей воздушный поцелуй.

– Простите, что потревожил вас!

Он развернулся с явной неохотой и скрылся в толпе.

– Боже, а я-то подумала, что это маньяк! – расхохоталась Настя.

– Я тоже, – сказал де Бельмонт и посмотрел на нож, которым готов был защищать свою спутницу.

Париж встретил их шумом, который после Венеции казался нестерпимым.

– Это пройдёт, – заверил де Бельмонт. – Уже завтра этот автомобильный гул станет привычным.

Они сели в такси, и в эту минуту Настин телефон зазвонил. Девушка взглянула на номер, и губы её сжались. Де Бельмонт сделал подбадривающий жест.

– Ну что же ты?

– А вдруг это опять тот тип? У меня нет больше сил на него.

– Ответь ему, поговори с ним. Мы должны схватить его за руку!

Настя поднесла трубку к уху. Де Бельмонт наклонился к Насте и весь превратился в слух. Ему показалось, что он различил вкрадчивый голос. Настя говорила спокойно, пыталась даже придать своему голосу оттенки дружелюбия.

– Почему вам нравится пугать меня? Кто вы? Много раз я задавала вам этот вопрос, но вы отказываетесь называть себя. Зачем же вы звоните? Вы же не хотите никаких отношений? – краем глаза она посматривала на Жан-Пьера, он одобряюще кивал. – Вы почему получаете удовольствие, когда говорите мне неприятные вещи… Что? Да-да, пугаете меня… Пытаетесь напугать…

– Скажи ему, что ты чувствуешь, что он на самом деле добрый, – одними губами подсказал Жан-Пьер.

– Вы же не злой человек, – продолжала Настя. – Что? У вас голос добрый… Чего вы хотите? Бритвой изрезать мне лицо?

Её голос дрогнул, и она опустила руку с мобильником.

– Я больше не могу, – сказала она внезапно изменившимся голосом.

– Ты отключила? – де Бельмонт выхватил трубку из её руки.

Настя кивнула.

– Жаль… Ну да ладно. Надеюсь, Этьен записали ваш разговор… Настя, успокойся.

– Он псих! Он псих! – заплакала она. – Я сойду с ума!

– Успокойся. Скоро его упекут в клинику.

Настя отрицательно покачала головой. Жан-Пьер прижал девушку к себе. Весь оставшийся путь они проделали молча.

Дома Настя сразу пошла на кухню и включила чайник. Пока она заваривала чай, де Бельмонт позвонил Этьену.

– Ты очень вовремя, мой друг, – раздался в трубке бодрый голос Этьена. – Мы всё записали. Передай мадмуазель Шереметьевой мои комплименты. Она держалась молодцом. Кстати, ты очень правильно поступил, продиктовав мне в прошлый раз номер, с которого ей звонили. Этот кретин набирал сейчас из того же района. Вероятно, он живёт где-то там. Студенческий квартал… Вы уже в Париже?

– Только что прилетели.

– Завтра жду вас в моей конторе. Жан-Пьер, пожалуйста, не откладывайте. Я нарушаю закон, занимаясь прослушиванием телефонных разговоров без санкции прокурора. Официально у меня нет никаких оснований для этого. Ты меня понимаешь, надеюсь.

– Завтра мы будем у тебя…

Де Бельмонт остался у неё в квартире. Они допоздна просидели за столом. Жан-Пьер быстро вывел Настю из угрюмого настроения, довольно ловко заставив её вспомнить дни, проведённые на лазурном берегу.

– А помнишь, как этот… ну, на выставке художник был лысый, с длиннющими усами… Он ещё твердил, что искусство должно перевешивать любую сторону нашей жизни, – Настя закрывала глаза ладонью и смеялась чему-то.

– Но он прав, дорогая, он прав! В искусстве важно искусство, оно должно перевешивать всё остальное, иначе получается публицистика. Если острые темы поднимаются только ради злободневности, то произведение всегда проигрывает. Искусство поднимает человечество до божественного уровня, выдёргивает нас из болота повседневности, – де Бельмонт говорил довольно агрессивно, уводя Настю всё дальше и дальше от беспокоившего её маньяка.

– А как же всякие триллеры, которые становятся блокбастерами?

– Блокбастеры далеки от искусства. Ну как ты не понимаешь этого? Они всегда подстраиваются под спрос толпы. Они имеют отношения только к бизнесу.

– А почему ты так уверен? – протестовала Настя.

– Потому что я выражаю собственное мнение. У тебя есть собственное мнение по поводу искусства?

– Нет.

– Поэтому ты повторяешь чужие мысли… Впрочем…

– Что «впрочем»? – спросила Настя.

– Может, человечество и не нуждается в собственном мнении отдельных людей? Я давно пришёл к выводу, что человечество – это толпа.

– Прости, но я не желаю быть толпой.

– Неужели?

В эту минуту зазвонил Настин мобильник.

– Это он, – прошептала Настя, и де Бельмонт знал, что она права. Что-то подсказывало ему, что в телефонной трубке будет звучать неугомонный вкрадчивый голос.

– Я отвечу, – сказал он.

– Алло? – проворковала трубка.

– Алло? – прошептал Жан-Пьер в ответ. – Вам кого?

– Мне? – удивился голос, сразу извинившись. – Простите, я ошибся.

Раздались короткие гудки. Де Бельмонт сразу отключил телефон.

– Теперь не дозвонится. Теперь и не нужно. Пусть думает, что ты вне досягаемости. Завтра поговорим с Этьеном. Кстати, он сказал, что парень звонит из студенческого квартала. Ты знаешь кого-нибудь там?

Настя взглянула на него почти удивлённо.

***

Комиссар Этьен Мулен долго расспрашивал Настю о её знакомых. Его вопросы были настолько умелыми, что она сама удивлялась себе, какие детали порой вспоминались ей.

– Да-да, бывала я там… Нет, точно знаю, что нет… Похоже, начинаю вспоминать что-то про это…

Этьен дымил сигаретой и не переставал извиняться за дым.

– Не могу без табака, мадмуазель. Надеюсь, вы простите мне мою слабость. У нас не положено курить, но я старый грешник. Табак – моя единственная слабость…

– Настя, -встрял де Бельмонт в разговор, – я вдруг вспомнил про одного твоего парня.

– Моего парня?

– Ну… Ты ещё нос разбила ему, помнишь?

– Ах да! Идиотская история… – смущённо опустила она глаза. – Неловко даже рассказывать об этом.

– Что за история? – заинтересовался Этьен. – Расскажите подробно…

И он принялся забрасывать её наводящими вопросами о первой встрече, о внешности, о манере говорить, обо всём подробнейшим образом. Потом включил запись телефонного разговора. Настя слушала, наморщившись.

– Его голос? – спросил комиссар.

– Не знаю. Я слышала его давно… Этот мне знаком, а тот… Теперь не скажу…

– Ладно, рассказывайте, где происходило ваше знаменательное свидание,