– Почему знаменательное?

– Потому что вы нос расквасили парню.

– Ты думаешь, это он? – наклонился де Бельмонт к Этьену.

– А почему нет? Выясним сейчас адрес.

– Да, он жил в студенческом квартале, – кивнула Настя, и глаза её сделались испуганными.

– Диктуйте адрес.

– Я не помню точно. Только визуально.

– Тогда поедем, покажете. Мы установим за ним наблюдение. Если будет звонить, возьмём его с поличным…

Весь день де Бельмонт провёл с Настей и Этьеном. Лишь к вечеру они освободились.

– Теперь остаётся ждать. Не отключайте ваш телефон, мадмуазель, -потребовал Этьен. – Чутьё подсказывает мне, что уже завтра мы сцапаем этого телефонного террориста.

– Мне бы очень этого хотелось, – улыбнулась Настя, пожимая Этьену руку.

***

Утром Жан-Пьер проснулся у себя дома от телефонного звонка. Он вцепился в трубку так, словно она могла взорваться, если бы он не поднял её. Звонила его бывшая жена.

– Приезжай, – произнесла она тихо.

В этом единственном прозвучавшем слове он услышал столько чувств, что не посмел спросить, что случилось. Это были плохие чувства – острые, горькие, болезненные. Он быстро спустился по лестнице и сразу же вернулся обратно, потому что обнаружил, что впопыхах забыл ключи от машины.

– Что с тобой, Ирэн? – повторял он один и тот же вопрос, пока ехал к ней.

Когда он подъехал к её дому, он уже знал ответ, но боялся верить в правильность своей догадки…

Дверь отворила незнакомая женщина в медицинском халате. У неё было мягкое округлое лицо без признаков конкретного возраста, карие глаза-пуговки, тонкие губы.

– Проходите, месье, – сказала женщина тем тоном, которым обычно успокаивают. – Она в спальне.

– Что случилось?

И не дождавшись ответа, де Бельмонт почти бегом пронёсся в спальню.

Ирэн лежала в кровати. На прикроватной тумбочке лежали блистеры с таблетками, флаконы и чашка с горячим чаем. Ирэн Она улыбнулась, обрадованная его появлением, и протянула к Жан-Пьеру обе руки. Её осунувшееся лицо серого цвета заставило сжаться срдце де Бельмонта.

– Мне плохо, – сказала она. – Я умираю, Жан-Пьер.

– Что ты говоришь! – он вздрогнул, услышав неподдельный испуг в своём голосе.

– Не надо бояться, любимый. Я и раньше говорила тебе. Но теперь и слов не надо. Я просто умираю. Доктора сказали, что мне отпущено несколько дней.

Он осторожно присел на кровать и поцеловал поочерёдно обе руки Ирэн.

– Почему так внезапно? – растерянно спросил он.

– Потому что болезнь… Самое большое богатство человечества – его болезни. Их так много, они такие разные, такие непредсказуемые.

Она замолчала. Де Бельмонт тоже молчал. Он не выпускал пальцы Ирэн. Сидеть было неудобно, потому что он весь искривился, однако Жан-Пьер боялся шевельнуться.

– Пересядь на стул, – улыбнулась Ирэн. – Ты так долго не выдержишь.

«Долго? – спросил себя де Бельмонт. – А сколько я пробуду рядом с ней? Час? Два? Сутки? Что теперь? Она угасает на глазах. Господи, сколько же ей отпущено? Неужели человек может измениться так стремительно? Когда я уезжал на Лазурный берег, она имела цветущий вид. И вот… Кто-то над нами издевается. Нас заставляют играть какую-то абсурдную пьесу. Бог что-то перепутал, сотворяя наш мир, ведь жизнь должна быть прекрасной, а она сбрасывает нас с лестницы на каждом шаге, ломает, топчет, насмехается… Это же насмешка, жестокая насмешка над благополучием и личным счастьем: вот так изменить человека – как по взмаху волшебной палочки… Болезнь? Откуда она взялась? Почему ударила так подло и внезапно? Подло? А разве бывает болезнь не подлой? Ии это расплата? Если так, то за что? В чём провинилась Ирэн? Ничего не понимаю…»

Он передвинул стоявший у окна стул к кровати, и стул этот показался ему неподъёмным – руки де Бельмонта словно лишились сил.

– Дорогой мой, – успокаивающим тоном проговорила Ирэн, – вижу, что застала тебя врасплох. Ну, что ж, хоть чем-то удалось удивить тебя.

– Прекрати эти дурацкие шутки, Ирэн! – сдавленно произнёс он. – Ничего себе сюрприз!… Послушай, ты же была внимательна, занималась здоровьем постоянно. Как же так? Неужели ты пропустила что-то? А врачи куда смотрели?

– Некоторыми процессами невозможно управлять, любимый.

– Ирэн! – ему стало больно от того, как она произнесла слово «любимый». – Прости меня… Наверное, во всём этом есть и моя вина.

– Мы все в чём-то виноваты, Жан-Пьер, – слабо улыбнулась она. – За последние несколько дней, когда я узнала, что мне осталось совсем недолго, я стала смотреть на жизнь по-новому. Оказывается, многое выпадает из поля нашего зрения, пока мы имеем «возможности» и пытаемся ухватить их, боремся даже за них. Но теперь я вижу, что всю жизнь мы гоняемся за призраками, выдумываем их… или кто-то выдумывает их для нас… Единственно, что по-настоящему важно, это внимание любимого человека. Ничего больше не нужно. Про остальное можно забыть… Мне уже не подняться, Жан-Пьер, поэтому ты не можешь упрекнуть меня в неискренности. Мне не нужен никто, только ты и Антуан… Может быть, в Антуане я нуждаюсь даже меньше, чем в тебе, любимый мой… Ребёнок – это не наш выбор… Ребёнок уходит рано или поздно, потому что мы должны лишь впустить его в наш мир и поставить на ноги. А любимого человека мы выбираем сердцем… Когда-то я выбрала тебя…

– Антуан был у тебя уже?

– Он в Испании.

– Я знаю, видел его в Сан-Тропе.

– Красивая у него девушка? Тебе понравилась?

– Хорошенькая.

– А ты кем сейчас, Жан-Пьер? Расскажи мне, – Ирэн смотрела на него с любопытством. – Не бойся. Во мне не осталось места для ревности… Я слышала, ты встречаешься с какой-то молоденькой моделью. Кто она?

– Она из России. Я брал у неё интервью…

– А потом ты влюбился?

– Не влюбился. Просто мне приятно её общество.

– Я видела тебя в репортаже из Канн. Ты был с русским режиссёром. Там мелькнула высокая девушка. Наверное, это она… Жан-Пьер, как бы мне приятно было сейчас прогуляться с тобой. Пусть не в Канны, не в Сан-Тропе, а хотя бы по улице возле дома… И держать тебя под руку…

– Ты совсем не выходишь? – спросил он.

– Последние три дня только лежу.

– Но ты можешь встать?

– Разве что до туалета доползу. Но сиделка не позволяет, у меня «утка» под боком.

Де Бельмонт поднялся и отодвинул стул.

– Как зовут сиделку?

– Бланш.

Де Бельмонт вышел из комнаты и вскоре вернулся в сопровождении сиделки.

– Сейчас мы оденем тебя, дорогая, – почти торжественно объявил он.

– Что ты задумал, любимый? – Ирэн заморгала.

– Бланш поможет одеть тебя. Поднимайся.

– Я не могу, у меня нет сил. Жан-Пьер, я же…

– Глупости всё это – про смерть. Мы живём… Ты живёшь, Ирэн! И мы должны жить, пока живём. Ты хочешь гулять? Значит, мы отправимся на прогулку.

– Но…

Возражения Ирэн отскакивали от де Бельмонта, как от стены. Он не слушал и не разрешал сиделке реагировать на причитания Ирэн. Через полчаса её одели в красивое летнее платье, которое де Бельмон сам выбрал в шкафу, и слегка причесали, чтобы придать её растрёпанной голове приличный вид.

– А вот красить губы тебе не будем, – решил Жан-Пьер. – Хочу, чтобы ты была, как в нашу первую встречу: обыкновенная девчонка без причуд.

– Девчонка? – засмеялась Ирэн. – Ты бы ещё сказал «школьница».

– Ты не была школьницей, когда мы познакомились. Но губы не красила, помнишь?

– Я всё помню, дорогой… Только вот туфли на каблуках мне сейчас не по силам.

– Пойдёшь в босоножках. У тебя же есть без каблука?…

Бланш помогла им спуститься на улицу и сопровождала всю прогулку, держа в сумочке приготовленный на всякий случай шприц. Она двигалась бесшумно в нескольких шагах позади. Ирэн шла медленно, тяжело переставляя ноги и опираясь на руку де Бельмонта. Иногда она останавливалась и клала голову ему на плечо.

– Спасибо тебе, – шептала она, – спасибо.