И тут ему показалось, что он услышал непривычный звук, вроде человеческого крика, смешанного с завыванием ветра. Он поднялся со стула, раздвинул шторы и, прикрыв глаза руками, как козырьком, выглянул наружу. Но за снежной завирухой ничего не увидел. И на том спасибо. Окажись там Данциг, Майкл не знал бы, куда кинуться…

Он довернул оконную рукоятку до упора.

Но крик, как ни странно, повторился, и на сей раз Майкл мог поклясться, что слышал низкий голос, произносящий какие-то неразличимые слова. Он выключил лампу и снова выглянул в окно. Снаружи все равно не было видно ни зги.

«Ни хрена себе! — подумал он, плотно задергивая занавески. — А скотч-то оказался покрепче, чем я думал…»

Майкл опять плюхнулся на стул, еще немного посмотрел на изображение Элеонор, потом прокрутил несколько фотографий, которые сделал на заброшенной китобойной станции, — проржавелый остов «Альбатроса», выброшенный на берег, груды обветренных костей среди камней, покосившиеся надгробия во дворе церкви, стоящие под совершенно немыслимыми углами. Шторы снова зашевелились, но теперь дело было не в окне. Должно быть, кто-то открыл наружную дверь. В таких случаях по длинному коридору всегда прокатывалась волна холодного воздуха, добирающаяся даже до общей душевой и сауны в самом конце модуля. Наверное, Дэррил, решил Майкл. Он начал спешно прикидывать, что говорить — или не говорить — ученому, как вдруг услышал чавкающий звук мокрых ботинок, медленно шаркающих по коридору. Он закрыл файл на компьютере как раз в тот момент, когда человек остановился прямо за дверью. Майкл замер, ожидая услышать клацанье ключа Дэррила в замке — согласно директиве Мерфи, все жилые помещения должны были запираться, — но вместо этого увидел, что круглая ручка-кнопка повернулась. Совсем незначительно, пока ее не застопорил механизм замка.

Он заметил под дверью тень и услышал чье-то дыхание — тяжелое шумное дыхание. От ужаса у Майкла волосы на затылке зашевелились. Он медленно встал и прокрался на цыпочках к выходу, затем крепко ухватился за ручку (в этот самый момент ее снова попытались повернуть) и, не отпуская, приложил ухо к двери. Ох, как бы Майклу хотелось, чтобы вместо хлипкого дверного полотна из клееной фанеры здесь сейчас стояла толстенная дверь из цельного массива дуба. Из коридора в комнату затекла тонкая струйка ледяной воды и коснулась его обнаженных пальцев.

Ручка повернулась опять, уже в другую сторону, но не поддалась. Майкл затаил дыхание.

Он отчетливо слышал вдохи и выдохи человека по ту сторону и шуршание заиндевевшей одежды. Майкл прижал ухо к двери еще плотнее, заодно подперев ее плечом.

— Отдай… мне… его… — прохрипел жуткий голос.

От ужаса у Майкла кровь застыла в жилах. Несколько секунд он стоял неподвижно, лихорадочно перебирая варианты, чем забаррикадировать дверь, но внезапно с противоположного конца модуля, со стороны душевой послышался смех, за которым последовал шлепок полотенцем.

— Пора и повзрослеть! — крикнул кто-то.

Дерганье ручки вмиг прекратилось, и тень под дверью исчезла. Раздались частые хлюпающие звуки — шаги промокшей обуви по сухому ковру, — затем хлопок наружной двери, и секунду спустя Майкл услышал щелчок в замке.

— Проклятый ключ… — послышалось бормотание Дэррила.

Майкл отпустил ручку-кнопку, которую продолжал держать железной хваткой, и в банном халате, шлепанцах и с висящим на шее полотенцем вошел Дэррил. Увидев Майкла, стоящего прямо в проходе, он удивленно произнес:

— Ты что, привратником заделался?

Майкл заглянул биологу за спину, потом высунул голову в коридор.

— Ты сейчас там кого-нибудь видел?

— В смысле? — переспросил Дэррил, энергично растирая волосы полотенцем. — А, ну да. Кажется, только что кто-то вышел во двор. — Он бросил ключ на туалетный столик. — А что?

Майкл притворил дверь и запер на замок. Мокрая дорожка на ковре уже начала впитываться.

Заметив открытый ноутбук, Дэррил спросил:

— Ты работал?

— Ага, — ответил Майкл, выключая компьютер. — Вроде того.

— Что-нибудь примечательное на станции «Стромвикен» обнаружили?

— Нет. Ничего нового, — сказал Майкл, отворачиваясь, чтобы скрыть выражение лица, которое могло его выдать.

Дэррил заприметил стакан со скотчем.

— Я, пожалуй, тоже пропущу глоточек.

Пока Майкл наполнял стакан, Дэррил запустил полотенцем в направлении туалетного столика. Приземлившись, оно сползло на пол, потащив за собой расческу и еще кое-какие лежащие на нем мелочи.

— Извини, — проговорил он. — Трехочковые броски у меня всегда хромали.

Он нагнулся собрать упавшие на ковер вещи, но, подняв последний предмет, помедлил и задумчиво повертел его в руке.

Майкл протянул биологу стакан со спиртным, а Дэррил, в свою очередь, дал ему подобранную с пола вещь — ожерелье из моржовых клыков. Извивающейся змейкой оно скользнуло журналисту прямо в ладонь.

— Когда вернешься на Большую землю, думаю, тебе стоит переслать его вдове Данцига, — сказал Дэррил. — Наверняка она будет не прочь иметь ожерелье у себя.

16 декабря, 20.20

Как только Майкл покинул лазарет — Элеонор с болью в сердце смотрела ему вслед, — доктор препроводила ее в ванную комнату, показала, как работает душ с горячей водой, и оставила все необходимое. В частности, тонкий цилиндр, мягкий на ощупь, из которого выдавливалась паста для чистки зубов (по запаху она напоминала лимон), и щетку с очень ровной и чистой щетиной. Элеонор невольно задумалась, какое животное обладает столь удивительным ворсом.

— Если вам что-то понадобится, позовите — я буду в соседнем помещении, — напутствовала ее Шарлотта.

Элеонор осталась одна — одна в уборной, которая не была похожа ни на что, виденное ею ранее. С предоставленной чистой одеждой на смену той, в которой она пробыла больше ста пятидесяти лет, и абсолютно без понятия, что с ней будет дальше. Или с Синклером. Где-то он сейчас?.. Возможно, до сих пор проводит разведку местности. Или охотится. А может быть, попал в самый эпицентр бурана где-нибудь вдалеке от церкви и теперь потерянно блуждает по незнакомой местности.

Или уже вернулся и обнаружил, что болт на двери отброшен в сторону и комната пуста. В таком случае он сразу поймет, что спутницу кто-то схватил. Сердце Элеонор пронзила острая боль, такая, которую она испытала бы, если бы они вдруг поменялись местами… Если бы это Синклера у нее похитили и увезли в неизвестном направлении… С того дня, как его привезли живым с поля боя и она увидела имя любимого в списке поступивших в госпиталь, их начали связывать особые отношения, а какие — она не смогла бы объяснить ни одному человеку.

Разве может кто-нибудь такое понять?

Она отыскала его в одной из просторных палат для лихорадочных, за грязными кисейными шторами, свисающими с прогибающихся карнизов. Поскольку доктора, не говоря уже про санитаров, не хотели подвергать себя риску подхватить заразу, добиться внятного ответа, где именно разместили Синклера, было почти невозможно. Не обращая внимания на мольбы умирающих от жажды или исступленные стоны больных, которые метались в горячечном бреду, она шла по палате и вглядывалась в солдат… пока не заприметила светловолосую голову, возвышающуюся на соломенной подушке на полу.

— Синклер! — воскликнула она, подбегая к мужчине.

Он посмотрел на нее, но не произнес ни слова, а затем улыбнулся. Только улыбка вышла какая-то отсутствующая, как будто в действительности Синклер не верил, что она находится рядом. Улыбка человека, которому просто снится приятный сон и он это осознает.

— Синклер, это я, — сказала Элеонор, падая на колени возле тощего соломенного тюфяка и хватая его безвольную руку. — Я здесь. Это правда.

Улыбка дрогнула, словно ее прикосновение, вместо того чтобы сделать сон приятнее, подействовало раздражающе.

Она прижала ладонь лейтенанта к своей щеке.

— Я здесь, и ты жив. А все остальное не важно.