— Не совсем. По сути, у меня не было выбора. Эти два года дали мне ложное чувство самостоятельности, но я всегда хотел стать полицейским. Родители это знали, и я знал.

— Почему?

— Традиция Бардолино, — выразительно передернул плечами Алессандро. — Отец, дяди, дед…

— Но вы довольны?

— Буду, если стану детективом. Сейчас я учусь.

— Что ж, загадку обручального кольца вы разрешили успешно.

— Я похож на доморощенного Шерлока Холмса? — рассмеялся он. — Ну-ну. Осталось сдать экзамен. Но быть копом в Венеции — невеликая удача, если только тебя не кормит любование городскими красотами. Детективы занимаются поиском украденных камер и пропавшего багажа, то есть выручают рассеянных туристов. К тому же пользуются ужасной репутацией. Вы, наверное, знаете, почему в Венеции полицейские всегда ходят парами?

Леонора покачала головой.

— Один умеет читать, а другой — писать.

Она улыбнулась.

— У пожарных репутация еще хуже. Говорят, в пожарной службе Венеции стоит автоответчик. Он уверяет, что вашим пожаром займутся утром.

Леонора рассмеялась.

— Поэтому и «Ла Фениче» погиб?

Венецианский оперный театр, настоящая жемчужина, сгорел дотла десять лет назад.

— Нет, это ошибка города. Канал возле «Ла Фениче» забился илом, и пожарные суда не могли подойти к пылающему зданию. Административная безответственность. Город разваливается.

— И тонет?

— Никто из местных не верит, что город тонет, — сказал Алессандро. — Зато точно известно, что множество людей делают деньги на этом страхе. Так называемые фонды собирают средства на спасение города, но большая часть оседает в карманах чиновников. Нет, главная проблема города — не вода, а туристы.

Леонору одновременно и удивило такое заявление, и обрадовало: судя по всему, ее он туристкой не считал.

— Туристы? — переспросила она. — Разве они не кровь, струящаяся по жилам города?

— Да, — снова выразительно пожал плечами Алессандро. — Но если кровяное давление поднимается слишком высоко, то может убить. Сейчас на одного венецианца приходится около сотни туристов. Поэтому местные жители знают друг друга. Пока мы держимся вместе, город выживет. Венеция стоит здесь многие столетия и простоит еще дольше. Наша история непрерывна…

Леонора кивнула. Она по-прежнему ощипывала воск с бутылки со свечой.

— Понимаю, что вы хотите сказать. — И, делая шаг навстречу, прибавила: — Когда я впервые увидела вас, то подумала, что вы словно сошли с картины. Хотя не знаю, с какой именно.

— Я знаю, — улыбнулся он, но не стал уточнять. — Здесь это обычное явление. Черты передаются потомкам и спустя сотни лет. Одни и те же лица. Единственное лицо, которое вы никогда не увидите, — это лицо Венеции. Она всегда в маске, а под маской — коррупция.

— Если коррупция так распространена, у вас, как у детектива, широкое поле для деятельности.

— Да, — криво улыбнулся Алессандро. — Крупные преступления в Венеции так же интересны, как мелкие — утомительны. Кража предметов искусства, мошенничество в сделках с недвижимостью, контрабанда. Мышиная возня.

Она чувствовала, что он почти не шутит.

— А когда экзамены?

— Через два месяца. Если сдам их, буду счастлив. — Он допил пиво и посмотрел на нее поверх пустой бутылки. — А вы? Что сделает счастливой вас? Вы ищете свинцовый ларец? Новый рай?

Леонора опустила глаза. Его слова снова совпали с ее заветными мыслями. Она взглянула на свечу между ними и увидела, что сняла с бутылки почти все восковые потеки. Стекло стало зеленым и гладким, таким, каким было, когда в него впервые налили вино. Она избавила бутылку от воскового плена. В этот момент со свечи скатилась свежая капля, и на чистом стекле образовалась первая молочно-белая клякса.

— Нет, не ищу, — сказала она после долгой паузы.

Я поверила в то, что сказала… тогда. Продолжала верить, пока он вдруг не перегнулся и не поцеловал меня. Жесткая щетина, мягкие губы и огонь, о котором я успела позабыть.

Они молча шли по безлюдным улицам. На Сан-Марко было пусто. Площадь напоминала собор без крыши, и только хрустальные звезды над головой казались далеким куполом. Похолодало, но Леонору бросало в жар. Голубей на площади не осталось, но вместо них порхали ее мысли.

Повинуясь необъяснимому порыву, она лихо прошлась колесом по площади, звезды покатились ей под ноги, волосы подмели мостовую. Она слышала, как рядом смеется Алессандро. Она не знала, как расценивать его поцелуй, но знала, что сейчас чувствует.

Радость. Беспричинную радость.

Коррадино удовлетворенно рассматривал двойное зеркало, висевшее на почетном месте — торцевой стене кафе «До мори». Он видел, как хороша его работа: поверхность зеркала гладкая, как лагуна в весенний день, и фаска отличная, даже его глаз не замечал недостатков. Он отвернулся, уселся на диван под зеркалом и стал ждать. Коррадино не встречался глазами с собственным отражением в зеркале. Он едва знал, как выглядит. Он всегда смотрел назеркало — взгляд останавливался на поверхности и не проникал внутрь. Возможно, он боялся того, что увидит, возможно, не испытывал интереса к собственным чертам. Его беспокоило лишь само зеркало.

Он не сомневался, что синьор Бачча, владелец «До мори», доволен зеркалом. Он удивлялся только, зачем его пригласили снова: стены кафе уже целиком завешаны картинами и зеркалами. Такая роскошь говорила о богатстве заведения: преуспевающее кафе работало здесь уже два столетия. У Баччи была куча денег, и он собирался многое переделать. Коррадино поморщился: другие зеркала нарушат гармонию его уникального творения, сияющего двойной красотой, словно Кастор и Поллукс. Еще Коррадино раздражал поданный напиток — новомодный кофе, который он пил, пока дожидался хозяина. Кофе ему никогда не нравился.

У меня от него кишки сводит. Дайте мне лучше бокал вальполичеллы.

Наконец в зал вышел синьор Бачча, грузный человек, одетый по последней французской моде. По пути он остановился поговорить с нарядными, под стать ему, венецианскими матронами.

Бачча странновато выглядит сегодня.

Обычно владелец вел себя приветливо, снисходительно, весело. Сегодня в его манерах сквозила нервозность, а веселость казалась наигранной. Он сильно потел, хотя день был прохладным, и оглядывался по сторонам, словно боялся слежки. Уж не попал ли он под колпак Десятки, подумал Коррадино. Что до него самого, то Коррадино не сомневался, что за ним следят, но привык и вел себя спокойно.

Много лет он замечал, что из-под темной маски на него смотрят глаза. Человек на пристани. Продавец конфет на улице, слишком уж внимательно на него поглядывавший. Куртизанка на Понте делле Тетте [46]— губы ласково ему улыбались, но глаза смотрели жестко. Тысяча других людей в разных обличьях и разных местах. Они всегда действовали исподтишка, но Коррадино научился мгновенно их распознавать. Каждый раз его глаза встречались с глазами агентов, кем бы ни были эти люди. У Коррадино возникало ощущение, что все эти глаза принадлежат одному и тому же человеку — черному призраку, много лет назад пришедшему за ним в стекловарню.

Этот человек убил мою семью.

Но Бачче-то чего бояться? У него хорошие отношения с властью. Коррадино знал, что Совет вкладывает немалые деньги в кафе, ведь большая часть сделок Республики заключается в «До мори» под прикрытием светского разговора. Однако Бачча определенно чувствовал себя не в своей тарелке. Владелец кафе подошел наконец к Коррадино, поцеловал его, и стеклодув почувствовал пот на щеках Баччи.

— Антонио, зачем ты меня позвал? — спросил Коррадино, когда Бачча тяжело опустился на обитый парчой стул. — Еще одно зеркало — и твое кафе будет похоже на бордель.

Бачча выглядел нездоровым. Он наклонился к Коррадино, его несвежее дыхание пахло вином.