— Я согласилась, потому что он так хотел, — сказала Рут. — Он обещал, что его дети будут упомянуты в его собственном завещании, и слово сдержал. Конечно, они получили не так много, как могли бы при нормальном положении вещей. Но все же без гроша он их не оставил.

— Что они получили?

— Он воспользовался тем, что закон разрешает делить состояние. Его дети получили половину, поделенную на троих. Вторую половину получили двое подростков с Гернси.

— То есть фактически им он оставил больше, чем родным детям?

— Я… Да, — сказала она. — Совершенно верно.

— И кто эти подростки?

Она назвала ему Пола Филдера и Синтию Мулен. Ее брат, сказала она, был их наставником. С мальчиком он познакомился благодаря специальной программе, которая проводится в местной средней школе. С девочкой — благодаря ее отцу, Генри Мулену, стекольщику, который строил оранжерею и менял стекла в Ле-Репозуаре.

— Обе семьи довольно бедные, особенно Филдеры, — закончила Рут. — Ги видел это, и поскольку дети ему нравились, то он хотел сделать для них что-нибудь такое, чего их родители никогда не смогли бы себе позволить.

— Но зачем скрывать это от вас? — спросил Сент-Джеймс.

— Не знаю, — ответила она, — не понимаю.

— Вы стали бы возражать?

— Ну, может быть, сказала бы ему, что это вызовет много недовольства.

— У его родственников?

— Не только. У Пола и Синтии есть сестры и братья.

— Которых ваш брат не упомянул в своем завещании?

— Которых мой брат не упомянул в своем завещании. Так что если один получит наследство, а другие нет… Я бы предупредила его о том расколе, который это может вызвать в семьях.

— Он послушался бы вас, мисс Бруар?

Она покачала головой. Вид у нее при этом был бесконечно печальный.

— Это было его слабое место, — сказала она ему. — Ги никогда никого не слушал.

Маргарет Чемберлен не могла вспомнить, когда она в последний раз испытывала такую ярость и такое желание ее выплеснуть. Наверное, в тот день, когда ее подозрения насчет похождений мужа на стороне перестали быть подозрениями и превратились в полнокровную реальность, которая на миг вышибла из нее дух, словно удар кулаком в солнечное сплетение. Но тот день давно прошел, и с тех пор столько всего было, — еще три брака и трое детей, если уж быть точной, — что сама память о нем потускнела, как давно не чищенное старинное серебро. Тем не менее она чувствовала, что гнев, от которого ее распирало сейчас, был сродни той старой обиде. По иронии судьбы и тогда, и сейчас причина была одна и та же.

Когда она испытывала такое, ей всегда трудно бывало решить, в каком направлении нанести первый удар. Она знала, что разговора с невесткой не избежать: слишком уж странными были условия завещания Ги, и Маргарет готова была голову дать на отсечение, что причина тому одна и она носит имя Рут. Но кроме нее были еще двое новоявленных наследников, которые оттяпали половину того, что Ги выдавал за свое полное состояние. И никакие силы на небесах, на земле или в аду не заставят Маргарет Чемберлен просто стоять и смотреть, как эти двое выскочек, не связанные с Ги ни единой каплей общей крови, получат больше денег, чем родной сын этого паразита.

Из Адриана цедить информацию пришлось по капле. Он укрылся в своей комнате, а когда она выследила его и приперла к стенке вопросами о том, кто, где и почему, на которые Рут не пожелала дать подробного ответа, он сказал только:

— Это дети. Которые глядели на отца так, как, по его мнению, должны были глядеть на него порождения его чресл. Но мы на это не пошли. А они — с радостью. В этом он весь, правда? Всегда ценил преданность.

— Где они? Где их можно найти?

— Он в Буэ, — ответил ее сын. — Где именно это находится — не знаю. Что-то вроде муниципального района. Может быть где угодно.

— А она?

С ней все оказалось проще. Мулены жили в Ла-Корбьере, к юго-западу от аэропорта, в приходе под названием Форест. Их дом был самый чудной на острове. Люди прозвали его Ракушечным домом, и любой, кто оказывался в окрестностях Ла-Корбьера, просто не мог его не заметить.

— Прекрасно. Поехали, — скомандовала Маргарет сыну.

И тут Адриан ясно дал понять, что никуда ехать не собирается.

— Чего ты добиваешься? — спросил он.

— Я хочу, чтобы они поняли, с кем имеют дело. Я хочу, чтобы они ясно представили себе, что их ждет, если они украдут у тебя принадлежащее тебе по праву…

— Зря стараешься, — Он непрерывно курил и ходил взад и вперед по комнате с такой настойчивостью, как будто решил протоптать в персидском ковре дыру. — Отец так хотел. Это его последнее… как это… последнее прости.

— Прекрати скулить, Адриан. — Она ничего не могла с собой поделать. Смириться с согласием сына принять унизительное поражение только потому, что так за него решил отец, было выше ее сил. — Речь идет не только о его желаниях. Здесь затронуты твои права, права его плоти и крови. А если на то пошло, то и права твоих сестер, и не говори мне, что Джоанна Бруар станет спокойно сидеть в сторонке, когда узнает, как обошелся с ее девочками твой отец. Но мы можем годами таскаться по судам, если до этого дойдет дело. Поэтому надо прежде всего взять за жабры этих новоявленных наследников. А потом и Рут.

Он подошел к комоду, в первый раз поменяв свой маршрут. Раздавил сигарету в пепельнице, на девяносто процентов ответственной за дурной запах в комнате. И тут же зажег новую.

— Я никуда не поеду, — сказал он. — На меня не рассчитывай, мама.

Маргарет не приняла его отказ всерьез, во всяком случае, как постоянный. Она сказала себе, что он подавлен. Он унижен. Он в трауре. Не по Ги, само собой. По Кармел, которую он уступил Ги, да сгноит Господь его душу за то, что он предал своего родного и единственного сына в своей самой худшей манере, Иуда проклятый. Однако эта самая Кармел еще прибежит к нему и будет молить о прощении, когда Адриан займет свое законное место как полноправный наследник отцовского состояния. В этом Маргарет почти не сомневалась.

Адриан не задал ни единого вопроса, когда она сказала:

— Очень хорошо, — и стала рыться в его вещах.

Он не возражал, когда она вытащила ключи от его машины из кармана пиджака, который он оставил на сиденье стула. Бросив: «Ладно. Можешь ни во что пока не вмешиваться», она вышла.

В бардачке рейнджровера она нашла выпущенную фирмой по сдаче автомобилей внаем карту острова, на которой, как обычно в таких случаях, крупно было обозначено только расположение этой самой фирмы, а все остальное напечатано так мелко, что и не разглядишь. Но поскольку фирма была рядом с аэропортом, а Ла-Корбьер находился недалеко от того и другого, то у самой кромки южного берега острова ей удалось-таки разглядеть деревушку, к которой вела тропа не шире кошачьей шерстинки.

Она сорвалась с места, словно хотела выразить таким образом свои чувства, и понеслась вперед. Получится ли у нее, спрашивала она себя, сначала найти дорогу в аэропорт, а потом свернуть с нее влево по рю де ла Виллиаз? Она же не дура. А на домах есть указатели. Она не заблудится.

Ее уверенность основывалась на том, что на домах должны быть указатели. Однако скоро Маргарет обнаружила, что своей репутацией необычного места остров отчасти обязан тому, как надежно здесь прятались от глаз указатели с названиями улиц: обычно их вешали на уровне пояса и непременно там, где рос плющ. Еще она выяснила, что здесь желательно знать название прихода, в который направляешься, иначе рискуешь оказаться прямо в центре Сент-Питер-Порта, куда, словно в Рим, вели на острове все пути.

Потерпев четыре неудачи, она даже вспотела от расстройства, а когда ей посчастливилось наконец найти аэропорт, проскочила мимо рю де ла Виллиаз, даже не заметив ее, такой крошечной оказалась улочка при ближайшем рассмотрении. Маргарет привыкла к английским дорогам, где основные магистрали хотя бы отдаленно соответствуют своему названию. На карте улочка была обозначена красным, поэтому Маргарет представляла себе двухполосное шоссе с хорошей разметкой и крупными дорожными знаками, которые укажут ей на то, что она попала куда надо. К несчастью, она проехала практически весь путь до треугольной развязки в середине острова, о близости которой возвещала церковь, полускрытая в ложбине, когда ей пришло в голову, что она, должно быть, забралась слишком далеко. Тогда она свернула на обочину, раскрыла карту и с нарастающим раздражением увидела, что цель осталась далеко позади и все придется начинать сначала.