Литмир - Электронная Библиотека

У дверей он сбросил заляпанные грязью башмаки и провел Сент-Джеймса в гостиную. Повернув выключатель, зажег на потолке лампы, которые осветили полки с книгами, и взял очки с подлокотника потертого кресла. Просмотрев свою коллекцию томов по искусству, он нашел нужный. Снял его с полки, сел и открыл указатель. Обнаружив в нем то, что искал, он начал перелистывать страницы, пока не остановился на одной. Долго смотрел на нее, прежде чем показать книгу Сент-Джеймсу.

— Смотрите сами, — обратился он к гостю.

То, что открылось взору Сент-Джеймса, оказалось вовсе не репродукцией картины — хотя именно ее он ожидал увидеть, наблюдая за Даффи, — а рисунком, скорее даже наброском будущего полотна. Он был частично закрашен, как будто художник хотел посмотреть, какие цвета будут лучше смотреться вместе. Однако цветным он сделал только платье женщины, выбрав для него тот самый оттенок, который использовал потом в картине. Возможно, позже решение нашлось само собой, и он не стал заполнять цветом остальное, а сразу взялся за тот самый холст, что Сент-Джеймс держал теперь в руках.

Композиция рисунка из книги и все фигуры на нем полностью совпадали с теми, что были на картине, переданной Полом Филдером Рут Бруар. На обоих дама с пером и книгой спокойно сидела на переднем плане, пока человек двадцать рабочих у нее за спиной таскали огромные камни, которым суждено было стать частью огромного готического собора. Единственное различие между эскизом и законченной работой заключалось в том, что по краю первого кто-то написал: «"Святая Варвара", собственность Королевского музея изящных искусств города Антверпена».

— Ага, — протянул Сент-Джеймс задумчиво. — Да. Я сразу понял, что это вещь значительная.

— Значительная? — Священный трепет мешался в голосе Кевина Даффи с недоверием. — Да у вас в руках Питер де Хоох! [27]Семнадцатый век. Один из трех мастеров Дельфта. Полагаю, никто даже не подозревал о существовании этой картины до настоящей минуты.

Сент-Джеймс бросил еще один взгляд на то, что было у него в руках.

— Боже милостивый! — поразился он.

— Просмотрите хоть все книги по истории искусств, какие найдете, и нигде не встретите даже упоминания об этой картине, — продолжал Кевин Даффи. — Только рисунок, эскиз. И все. Никто не знает, что де Хоох вообще ее нарисовал. Религиозные сюжеты не были его сильной стороной, поэтому все решили, что он просто побаловался с этим рисунком и забросил его.

— Никто не знал, — пробормотал Сент-Джеймс.

Он видел, что свидетельство Даффи подтверждает слова Рут. Она говорила, что картина была в их семье всегда, никто даже не помнил, как она к ним попала. Передавалась из поколения в поколение от отца к сыну — семейная реликвия. Потому-то, наверное, никому и в голову не пришло пойти с этой картиной к специалистам и выяснить, что это такое. Как сказала Рут, это была просто семейная картина, изображавшая красивую даму с книгой и пером. Сент-Джеймс рассказал Кевину Даффи, как назвала картину Рут.

— Это не перо, — отозвался тот. — Она держит пальмовую ветвь. Пальмовая ветвь — символ мученичества. Это же религиозный сюжет.

Вглядевшись, Сент-Джеймс увидел, что это и правда небольшая пальмовая ветвь, но ему было понятно, почему ребенок, неискушенный в тонкостях живописной символики того времени, мог принять ее за длинное изящное перо.

— Рут рассказала мне, что ее брат ездил в Париж, когда вырос, после войны. Его целью было забрать вещи, принадлежавшие семье, но они все пропали. Полагаю, что и картина в их числе.

— Картина в первую очередь, — согласился Даффи. — Нацисты твердо намеревались вернуть себе все, что они именовали «арийским искусством». У них это называлось «репатриацией». На самом деле эти выродки просто хватали все, что под руку попадало.

— Рут, кажется, считает, что их сосед, некий мсье Дидье Бомбар, имел доступ к их вещам. Если картина хранилась у него, а сам он не был евреем, то как тогда полотно оказалось у нацистов?

— Способов было немало. Среди них и обыкновенная кража. Но были и французские посредники, торговцы антиквариатом, которые скупали вещи для немцев. Да и немецкие торговцы давали в парижских газетах объявления о том, что в таком-то отеле тогда-то будет находиться потенциальный покупатель, просьба приносить картины и прочее. Ваш мсье Бомбар мог продать картину и так. Если он не знал, что это такое, то вполне мог отнести ее кому-нибудь из них, получить свои пару сотен франков и радоваться.

— А потом? Куда она девалась потом?

— Кто знает? — ответил Даффи. — В конце войны союзники организовали специальные команды по поиску художественных ценностей и возвращению их законным владельцам. Но вернуть их было непросто. Один только Геринг вывозил шедевры эшелонами. К тому же миллионы людей погибли, целые семьи исчезли, не оставив наследников, и некому было заявлять свои права на предметы искусства. Ну а те, кто выжил, но не мог доказать свои права на ту или иную вещь, могли считать, что им не повезло.

Он покачал головой.

— То же случилось и с ней, наверное. А может быть, какой-нибудь нечистый на руку парень из армии союзников засунул ее в свой вещмешок и принес домой вместо сувенира. Или какой-нибудь коллекционер-одиночка из Германии купил ее во время войны у французов и сумел сохранить, когда появились союзники. Суть в том, что если вся семья погибла, то кто мог сказать, кому что принадлежало? И сколько лет было Ги Бруару в то время? Двенадцать? Четырнадцать? В конце войны он вряд ли помышлял о том, чтобы вернуть собственность своего семейства. Наверняка он задумался об этом лишь много лет спустя, но поезд уже ушел.

— А сколько лет понадобилось, чтобы найти ее, — сказал Сент-Джеймс — Не говоря уже об армии историков искусства, реставраторов, работников музеев и аукционных домов, сыщиков.

«Плюс небольшое состояние», — добавил он про себя.

— Ему еще повезло, что он вообще ее нашел, — заметил Даффи. — Некоторые шедевры так и затерялись во время войны и никогда больше не всплыли. Из-за других до сих пор идут споры. Ума не приложу, как мистеру Бруару вообще удалось доказать, что эта картина его.

— Похоже, он просто купил ее, не пытаясь ничего доказывать, — объяснил Сент-Джеймс — С его банковских счетов пропала огромная сумма. Ее перевели в Лондон.

Даффи приподнял бровь.

— Вот как? — В его голосе звучало сомнение. — Скорее всего, он купил ее на распродаже какого-нибудь поместья. Или она всплыла в каком-нибудь антикварном магазине где-нибудь в глухой деревне или на блошином рынке. И все же трудно поверить, что никто не заподозрил ее истинной ценности.

— Ну, знатоков живописи не так уж и много.

— Дело не только в этом, — ответил Даффи. — Сразу ведь видно, что вещь старинная. Не может такого быть, чтобы, пока она переходила из рук в руки, никому в голову не пришло показать ее экспертам.

— Но если ее и впрямь украли в конце войны? Какой-нибудь солдат прибрал к рукам… Где? В Берлине? Мюнхене?

— В Берхтесгадене? — предположил Даффи. — У всех нацистских бонз были там дома. А в конце войны союзники там кишмя кишели. Всем хотелось урвать свой кусок.

— Хорошо. В Берхтесгадене, — согласился Сент-Джеймс — Какой-нибудь солдат умыкнул картину, пока вокруг шли грабежи. Привез ее домой, в Хакни, повесил в гостиной над диваном и думать забыл. Там она и висела до его смерти, а потом перешла к его детям. Тех родительское барахло всегда раздражало, и они все продали. С аукциона. На распродаже. Где угодно. Кто-то ее купил. И снова выставил на продажу. На Портобелло-роуд, к примеру. Или в Бермондси. Или в магазине на Кэмден-пэссидж. Или даже в деревне, как вы предположили. Люди Бруара искали ее годами, и, как только она появилась, они тут же ее схватили.

— Полагаю, так все и было, — кивнул Даффи, — Нет. Уверен, что иначе быть просто не могло.

Столь решительное утверждение Даффи заинтриговало Сент-Джеймса.

вернуться

27

Питер де Хоох (1629–1684) — голландский живописец, мастер бытового жанра.

131
{"b":"150793","o":1}