— Умри!

Я выстрелил.

Лес осветила яркая лунная вспышка, но я не успел ничего разобрать. Не знаю даже, куда попала пуля. Белл остановился и громко застонал. Потом он снова двинулся вперед. Я выстрелил еще раз. И еще, целясь примерно в верхнюю часть груди. Огромный камень выпал у него из рук. Словно поддерживаемый какой-то невидимой силой, Белл сделал ко мне еще два-три шага. Затем плашмя упал в воду.

Громкий всплеск — и тишина. Полное молчание.

Я продолжал держать его на мушке, хотя меня била дрожь. С невероятным трудом мне удалось добраться по скользким валунам к тому месту, где он лежал.

Когда я подполз к нему, Белл не шевелился. Я взял его за руку и поднял ее. Пощупал пульс — ничего. Кругом лишь тишина, темный лес и жуткий холод.

Майкл Белл был мертв, Мэри Смит тоже. Та же участь — в мокрой одежде, холодной ночью — скоро ожидала и меня.

Медленный подъем наверх был сплошной пыткой, смесью адской боли, головокружения и тошноты. К счастью, я почти не сознавал, что́ со мной происходит. Каким-то образом мне удалось выбраться на главную дорогу, где меня подобрал испуганный студент на «субару». Я даже не запомнил его имени. Наверное, отключился у него на заднем сиденье.

На следующее утро тело Майкла Белла выловили из реки, а я переместился в больничные покои Берлингтонской клиники. Правда, покоя там было немного. Местная полиция сновала взад и вперед по моей палате. Я несколько часов говорил по телефону с офисами ФБР в Вашингтоне и Лос-Анджелесе и с детективом Жанной Галеттой, пытаясь по этапам воссоздать путь серийного убийцы.

План Белла был порождением острого ума и полного безумия, но в его основе лежала простая идея — отвлекающий маневр. И она почти сработала. Как заметила Жанна, Майкл Белл зарабатывал на жизнь созданием историй. Он торговал сюжетами. Я не удивлюсь, если все случившееся рано или поздно превратится в очередной сценарий, написанный кем-нибудь другим. Его создатель, разумеется, изменит что-то, но фильм появится с интригующим подзаголовком: «Основан на подлинной истории».

— А кто будет играть тебя? — подколола меня Жанна.

— Не знаю, наверное, Герман. [15]

Что касается Мэри Константин, я испытывал к ней сложные чувства. Коп во мне говорил одно, психолог — совсем другое. В любом случае я радовался, что она снова получила необходимое лечение и уход. Вероятно, доктор Шапиро права и когда-нибудь Мэри поправится. По крайней мере мне хотелось в это верить.

Часа в четыре дверь в мою палату приоткрылась, и в нее просунула голову Нана.

— Привет, Нана, — произнес я, улыбаясь во весь рот. — Что привело тебя в Вермонт?

— Кленовый сироп, — сострила она.

Нана робко вошла в палату — что случалось с ней крайне редко — и поморщилась, увидев повязку на моем лице.

— Ох, Алекс, Алекс!

— Все не так плохо, как кажется. Хотя… может, и так. — Я помолчал. — С самолетом не было проблем?

— Какие могут быть проблемы? Приезжаешь в аэропорт. Покупаешь билет.

Она протянула руку и погладила меня по щеке. Какое родное, ласковое прикосновение. «Что бы я делал без этой сварливой старушки? — промелькнуло у меня в голове. — И что стану делать?»

— Врачи говорят, что с тобой все будет в порядке, Алекс. Хотя это понятие относительное.

В меня уже стреляли раньше. Это было больно — тут уж ничего не поделаешь, — но поправимо.

— Я поправлюсь, — пообещал я Нане. — И душой, и телом.

— Я попросила детей подождать снаружи. Хочу сказать тебе кое-что, прежде чем они войдут.

— Ох-ох! Очередная головомойка? Сегодня вроде не банный день.

Она не ответила на мою улыбку, а осторожно взяла меня за руку.

— Я каждый день благодарю за тебя Бога, Алекс. Я благодарю Его за то, что он позволил мне тебя вырастить и увидеть, каким человеком ты стал. Но я хочу напомнить тебе, почему ты воспитывался у меня и что произошло между твоими родителями перед тем, как они умерли. Проще говоря, я хочу сказать, что Дженни, Деймон и Али заслуживают большего, чем имел ты. — Нана выдержала паузу, чтобы подготовить меня к тому, что прозвучит дальше. — Не оставляй их сиротами, Алекс.

Я собирался ответить, но Нана перебила меня, повысив голос:

— Дай мне договорить. И не смей со мной спорить.

Я пожал плечами, не обращая внимания на боль в руке и шее.

— Молчи и слушай, что говорят тебе опыт и мудрость. Может, хоть так ты чему-нибудь научишься.

Мы обменялись долгими взглядами. К моему горлу вдруг подкатил комок, хотя то, что я чувствовал, не было болью или грустью. Скорее, благодарностью и безмерной любовью к этой маленькой, но невероятно сильной женщине, которая накопила столько мудрости, что ее хватило бы не только на ее жизнь, но и на мою собственную.

— Можешь не верить, но я всегда тебя слушал, — заметил я.

— Верно, а потом шел и делал то, что считал нужным.

Дверь в палату приоткрылась, я увидел озабоченное лицо Деймона, и мое сердце сжалось.

— Посмотрите-ка, кто пришел! — Я украдкой вытер глаза. — Глава семьи.

— Дженни сказали, что она не может войти, потому что ей еще нет двенадцати, — пожаловался Деймон.

Я сел в кровати.

— Где она?

— Я здесь. — Из-за прикрытой двери послышался возмущенный голосок Дженни.

— Тогда заходи, пока тебя кто-нибудь не увидел. Не бойся, никто тебя не арестует. Могут арестовать меня, если будешь торчать в коридоре.

Дети мгновенно вбежали в палату и бросились ко мне, но застыли, увидев, что я весь в бинтах. Я протянул свободную руку и сгреб их в охапку.

— Долго ты тут еще пробудешь? — воскликнула Дженни.

— Через пару дней вернусь домой.

— Вряд ли, — вздохнула Нана.

Деймон внимательно осмотрел мои повязки.

— Тебя сильно ранило?

— Сильно, — снова пробурчала Нана.

— Бывало и хуже, — возразил я.

Деймон и Дженни смотрели на меня с немым упреком. Интересно, кто здесь взрослый — я или они? Мне вдруг показалось, что они оба стали заметно старше. Я и сам чувствовал себя немного постаревшим.

Внезапно я сообразил, что мои дети будут взрослеть и расти дальше, не важно, вижу я это или нет. Простая мысль, но до сих пор она как-то не доходила до моего сознания.

Наконец я сдался.

— Да, — признал я. — Меня сильно ранило.

И снова эти жуткие слова — «не оставляй их сиротами, Алекс» — заставили меня крепко прижать детей к себе, так крепко, что у меня заныло плечо, но я не отпускал их, хотя и не мог сказать вслух, какие мысли меня мучают.

Я провел в больнице почти неделю — мой новый рекорд стационарного лечения и, вероятно, новое предупреждение. «Сколько их еще будет, Алекс?»

В пятницу около шести часов вечера мне позвонила детектив Жанна Галетта.

— Алекс, ты уже слышал новости? — спросила она. — Или тебе никто не сообщил?

— Какие новости, Жанна? Что меня выписывают завтра утром?

— В первый раз об этом слышу. Нет, но вчера вечером Мэри Вагнер призналась во всех убийствах «Мэри Смит».

— Но она их не совершала. Преступник — Майкл Белл.

— Да. Даже Мэддокс Филдинг знает это. Никто ей не поверил, однако она призналась. А прошлой ночью Мэри Вагнер повесилась в своей камере. Она мертва, Алекс.

Я глубоко вздохнул и покачал головой:

— Мне очень жаль, Жанна. Очень жаль. В ее смерти виноват Белл. Еще одно убийство на его совести.

На следующее утро, к моему удивлению, меня действительно выписали из больницы. Я сразу позвонил домой и даже успел на самолет в Бостон. Там я пересел на челночный рейс в Вашингтон.

В аэропорту я без труда поймал такси и к семи часам вечера уже мчался на юго-восток, чувствуя, как мое тело заливает теплая волна. В гостях хорошо, а дома лучше. Может, для других это не так, но я всегда знал, что лишь в своем гнезде могу чувствовать себя счастливым.