Джамилла. Лучше даже не думать. Никаких реальных перспектив.

Моя семья в Вашингтоне. Вечная забота и боль.

Кристин и маленький Алекс. Господи, это хуже всего!

Я чувствовал, что моя жизнь выходит из-под контроля и идет наперекосяк. Везде приходилось латать дыры. Я часто помогал людям выпутываться из подобных ситуаций, но теперь у меня ничего не получалось: видимо, с другими разбираться легче, чем с самим собой.

Монни Доннелли сдержала слово и уже выдала мне первую порцию сведений о Джеймсе Траскотте. Ничего особенного я не обнаружил. Честолюбивый, настырный, но вполне уважаемый член журналистского сообщества. Никаких связей с убийствами Мэри Смит.

Я взглянул на часы, тихо выругался и быстро набрал домашний номер, надеясь, что успею пообщаться с Дженни и Деймоном раньше, чем они лягут спать.

— Здравствуйте, вы позвонили семье Кросс. С вами говорит Дженни Кросс.

Я не удержался от улыбки.

— Это магазин поцелуев и объятий? Примите, пожалуйста, заказ.

— Привет, папа. Я знала, что ты позвонишь.

— Неужели я так предсказуем? Ладно, не важно. Надеюсь, вы готовитесь ко сну? Попроси Деймона взять другую трубку.

— Я уже здесь, папа. Догадался, что это ты. Ты действительно предсказуем. Но это даже к лучшему.

Я быстро расспросил детей о последних новостях. Деймон попытался выманить у меня разрешение на покупку компакт-диска с пометкой «Только для взрослых». Я был тверд, как скала; к тому же он еще ни слова не сказал о своей таинственной девице. Дженни готовилась к первому посещению научного кружка и интересовалась, могу ли я проверить ее друзей на детекторе лжи.

— Конечно. Только сначала я проверю вас с Деймоном.

Дженни выложила новость, которая заставила меня вздрогнуть:

— К нам снова приходил тот журналист. Нана выгнала его. Заявила, что он позорит свою профессию.

Поговорив с детьми, я переключился на Нану, затем заказал ужин в номер. Наконец позвонил в Сан-Франциско Джамилле. Я чувствовал, что откладываю напоследок самые трудные звонки. Правда, приходилось учитывать еще и разницу во времени.

— Дело Мэри Смит быстро приобретает национальные масштабы, — заметила Джамилла. — Говорят, что полиция Лос-Анджелеса совершенно беспомощна.

— Давай не будем о работе, — попросил я. — У тебя все в порядке?

— Если честно, Алекс, я спешу. Меня ждет друг… просто друг, — добавила она быстро. — Можешь не беспокоиться.

А звучало как «можешь беспокоиться».

— Ладно, иди, — усмехнулся я.

— Поговорим завтра? Извини, но мне надо бежать. До завтра, Алекс.

Мы попрощались, и я повесил трубку. Просто друг…

Отлично, два звонка сделано, остался один. Правда, самый сложный. Я взял трубку и набрал номер по памяти.

— Алло?

— Это я, Алекс.

Повисла долгая пауза.

— Привет, — послышался ответ.

— Можно мне поговорить с Алексом?

— Конечно. Подожди, сейчас я его позову. Он только что закончил есть. Играет в своей комнате.

Я услышал какое-то шуршание и приглушенный голос Кристин: «Это папа». Последнее слово вонзилось в меня как игла, наполнив и сладостью, и болью.

— Привет, папа.

Милый голосок Алекса вызвал во мне бурю чувств. Но больше всего — безумную тоску по сыну. Я видел его маленькое личико, его мягкую улыбку…

— Привет, медвежонок. Как дела?

Как и любой трехлетний малыш, маленький Алекс еще с трудом общался по телефону. Разговор, к сожалению, получился коротким. После очередной паузы я услышал, как Кристин прошептала:

— Скажи папе «до свидания».

— До свидания.

— Скоро увидимся, — откликнулся я. — Я люблю тебя, малыш.

— И я люблю тебя, папа.

Маленький Алекс повесил трубку. Раздался сухой щелчок, и я снова оказался один в своем номере, завязший в деле Мэри Смит, отрезанный от тех, кого любил больше жизни.

Мэри Смит сидела на парковой скамейке и смотрела, как ее малышка Эшли резвится на игровой площадке. Вот и славно. Пусть набегается раньше, чем Брендан и Адам вернутся из детского сада, может, хоть тогда у Мэри хватит времени немного отдохнуть и набраться сил на новый день.

Она раскрыла лежавшую на коленях новую тетрадь и с удовольствием взглянула на красивую обложку и чистую бумагу. Дневник был ее единственной отдушиной. Она старалась писать понемногу каждый день. Позже, когда дети вырастут, они все прочтут и узнают, что она была не только поваром, няней и шофером. А пока ей приходилось сражаться даже с дневником. Мэри не заметила, как на первой странице появились «помидоры», «морковное пюре», «злаковый коктейль» и «памперсы». Ну и растяпа!

Нет, так не пойдет. Она аккуратно вырвала страницу. Пусть это глупо, но дневник для нее — настоящее святилище, и в нем нет места для списков покупок и меню.

Мэри вдруг заметила, что Эшли исчезла. Господи, помилуй! Где она?

Еще секунду назад была здесь, а теперь пропала. Секунду? Мэри напряглась. Неужели уже прошло гораздо больше?

— Эшли? Деточка?

Ее взгляд быстро пробежал по маленькой площадке. В толпе детей мелькало несколько светлых головок, но Эшли среди них не было. Всю территорию огораживала железная сетка. Куда она могла деться? Мэри бросилась к воротам:

— Простите, вы не видели здесь маленькую девочку? Светлые волосы, джинсы, красная футболка?

Никто не видел.

«Боже, умоляю, только не это! Нет, нет, нет!»

И тут она заметила ее. Сердце у нее едва не выпрыгнуло из груди. Эшли спряталась за деревом в дальнем углу площадки. Мэри издала нервный смешок, смущенная тем, что так быстро ударилась в панику. «Господи, что со мной такое?»

Она приблизилась к дочке:

— Что ты здесь делаешь, золотко?

— Играю в прятки, — ответила девочка. — Просто играю, мама.

— Но с кем ты играешь, я не понимаю.

Мэри с трудом держала себя в руках. На них стали оглядываться.

— С тобой, мама.

Эшли улыбнулась так обезоруживающе, что у Мэри защемило сердце. Она склонилась над ребенком и прошептала ей на ухо:

— Эшли, ты не должна прятаться от меня. Если ты не видишь меня, то я не вижу тебя. Понимаешь?

— Да.

— Ладно, а теперь можешь полазить на турникетах.

Мэри отошла и села на другой скамейке, подальше от неодобрительных взглядов. Молодая мать, читавшая рядом «Лос-Анджелес таймс», приветливо улыбнулась:

— Здравствуйте.

— Наверное, вы не здешняя. — Мэри оценивающе осмотрела ее с ног до головы.

Женщина напряглась:

— Почему вы так решили?

— Во-первых, калифорнийцы не бывают такими дружелюбными, — ответила Мэри и улыбнулась. — А во-вторых, чужак чужака видит издалека. Я из Вермонта.

Женщина расслабилась.

— Балтимор, — призналась она, положив ладонь на грудь. — Я слышала, что в Калифорнии все очень дружелюбны. Водители даже останавливают машины, пропуская пешеходов. В Балтиморе такого не бывает.

— Верно.

— Скажите, вы это читали?

Собеседница показала ей первую страницу газеты. В заголовке было написано: «Голливудские убийства. Следствие продолжается».

— Слышали что-нибудь об этом? — спросила женщина. — Впрочем, что я спрашиваю. Разумеется.

— Сейчас это во всех газетах.

— Ужасно, правда? Мне тоже следовало бы бояться, но я только жалею все эти несчастные семьи.

Мэри кивнула:

— Вы правы. И я тоже. Бедные, бедные детки. Когда я о них думаю, мне хочется рыдать.

Согласно статистике, восемьдесят девять процентов серийных убийц женского пола использовали яды, удушения или смертельные инъекции различных препаратов. Только десять процентов прибегали к огнестрельному оружию. Про ножи не было сказано ни слова.

Или Мэри Смит — исключение, подтверждающее правило?

Я так не думал. Но мое мнение, кажется, больше никто не разделял.