— Мистером Обермейером. Вы не знаете, он еще не ушел?

— Ваш адвокат или ваш приятель?

— Адвокат.

— Нет. Я слышала, как он ругался с Корзини.

— Из-за чего?

— Ваш адвокат кричал, что вас арестовали неправильно, что у Корзини нет против вас доказательств кражи рукописи мисс Молоуни, что полицейские больше верят своему информатору, а не вам, что они верят слухам, что у них уже сорок лет не было расследования убийства, поэтому они делают все так медленно, что это вызывает беспокойство.

— Ого. Я же говорила вам, что он хороший адвокат.

— Если он так хорош, то пусть опять добьется снижения суммы залога.

— Почему? Сколько назначат на этот раз?

— Они поговаривают о полумиллионе долларов.

— Вы серьезно? В прошлый раз было только пятьдесят тысяч.

— В прошлый раз дело касалось наркотиков. А на этот раз вас обвиняют в убийстве. Большая разница.

Бутерброд с тунцом едва не выпрыгнул из меня. Мне захотелось, чтобы мистер Обермейер оказался поблизости. Я бы попросила у него желудочную таблетку.

— Офицер Зенк, я этого не делала. Я не убивала Мелани Молоуни. Честно, я не делала этого.

— Корзини думает на вас, — сказала она. — Он говорит, что теперь дело можно считать закрытым. У него есть мотив — ваша хозяйка застала вас за принятием наркотиков на работе. У него есть улики — ваши отпечатки пальцев на орудии убийства, плюс вы имели свободный доступ в дом убитой как ее горничная. А теперь еще он получил известие о том, что вы украли рукопись с места преступления.

— Это невероятно, — сказала я, качая головой. — Я абсолютно ни в чем не виновата.

— Не мне вас судить, — сказала офицер Зенк. — Но, будь я на вашем месте, я бы заставила своего адвоката скостить срок.

— Срок?

— Да, надо сделать чистосердечное признание. Это делается так: они предъявляют вам обвинение в убийстве, а вы признаете себя виновной.

— Но зачем мне делать это? Я никого не убивала.

— Дорогая, вы знаете, сколько предусматривается за убийство в кодексе штата Коннектикут?

— Нет, — осторожно ответила я.

— От двадцати пяти лет до пожизненного заключения. Как я уже сказала, на вашем месте я бы сделала чистосердечное признание, особенно если не хочется есть такую еду до конца своих дней.

Когда офицер Зенк ушла, я принялась расхаживать взад-вперед по камере, дрожа от страха перед предстоящим назначением моего залога, которое должно было состояться завтра утром. Совершенно очевидно, что я никогда не смогу внести полмиллиона долларов. И моя мама тоже не сможет.

После того как моя паника немного улеглась, я села на кровать и принялась размышлять о своем будущем. А если мистер Обермейер не сможет убедить судью уменьшить сумму залога? И не сможет убедить суд в моей невиновности в отношении убийства Мелани? Вдруг меня признают виновной и отправят отбывать пожизненное заключение в тюрьме штата?

Я решила, что созерцание моего будущего слишком ужасно, поэтому перешла на прошлое. Интересно, думала я, неужели Господь наказывает меня за мои меха, мой «порше», мой огромный дом? Может, мы все подверглись наказанию? И крушение фондовой биржи было знаком Всевышнего, намекающего на то, что мы зажрались? Может, экономический спад был своеобразной взбучкой, которую нам устроил Господь?

Я положила голову на руки и заплакала. Господи, пожалуйста, помоги мне, молилась я. Клянусь, я навсегда откажусь от мотовства и обжорства. Я не буду завидовать моему соседу, у которого дом с бассейном, теннисным кортом и искусственными ландшафтами. Я никогда больше не буду обращать внимания на слова «Товары по каталогу». Я больше никогда не буду покупать товары по телевизору, не важно, сколько кинозвезд будут их рекламировать. Я раскаюсь, Господи. Я клянусь, что раскаюсь.

— Проснись и пой, — сказала офицер Зенк, просовывая поднос с завтраком в мою камеру на следующее утро. На подносе были: кофе, пережаренный тост и одна вафелька, которая была такой плоской и безжизненной, словно ее переехал грузовик.

— Спасибо, офицер, — произнесла я слабым от недосыпания голосом. — Но я не голодна. Предстоящее слушание о залоге не добавляет мне аппетита. — Я отправила завтрак обратно в окошко.

— Так вы не слышали? — сказала она.

— Не слышала чего?

— Говорят, что судья разорвет обвинение в убийстве на мелкие кусочки. Этим делом занялся лейтенант Грэйвз.

— Мое обвинение в убийстве?

— Вот именно.

— А кто такой лейтенант Грэйвз?

— Большая шишка. Начальник Корзини. Он ругался на чем свет стоит, когда узнал, как Корзини и Майклз провели расследование.

— Подождите минуту, офицер Зенк. Рита. Можно, я буду называть вас Рита?

— Думаю, что можно.

— Хорошо, Рита. Давайте начнем с начала. Почему судья разорвет мое обвинение на мелкие кусочки и почему лейтенант Грейвз так рассердился на Корзини и Майклза?

— Потому, что они облажались. Они не сделали экспресс-анализ того белого порошка, что был обнаружен на письменном столе жертвы.

— Вы говорите о кокаине?

— Да.

— А что такое «экспресс-анализ»?

— У криминалистов есть такие маленькие ампулки с химическим веществом, — начала объяснять Рита. — Когда на месте преступления находят белый порошок и хотят проверить, не кокаин ли это, то берут немного этого порошка, насыпают в пробирку и разбивают туда ампулу. Потом все это хорошенько встряхивают. Если тестируемое вещество — кокаин, то содержимое пробирки окрашивается в красный цвет. Тогда остальной порошок отсылают на анализ в лабораторию для подтверждения результатов экспресс-анализа.

— Только если будет красный цвет, правильно?

— Именно. А детектив Корзини не сделал экспресс-анализа того вещества, которое было на столе у мисс Молоуни. Не сделал этого и Майклз. Они проверили порошок из вашего холодильника, но не проверили тот, что был на месте убийства. И они за это получили по первое число.

— Не сомневаюсь. — Но я до сих пор не понимала, каким образом некомпетентность полицейских из Лэйтонского отделения полиции заставит судью выпустить меня на свободу. Я решила, что Рита скоро объяснит мне и это тоже.

— Да, вам стоило послушать, как лейтенант Грэйвз разносил их по кочкам прошлой ночью. Он ворвался в кабинет Корзини, размахивая результатами лабораторных анализов, и орал так громко, что я думала, вы слышали этот крик в вашей камере.

— Результаты лабораторных анализов? Они уже пришли из Меридена?

— Да, пришли. Поэтому лейтенант так ругался. Он пришел и сказал Корзини и Майклзу: «Вы, задницы, хоть один из вас сделал экспресс-анализ порошка, найденного на столе жертвы?» Эти двое переглянулись с таким видом, будто их застукали. Корзини спросил Майклза: «Ты делал анализ порошка?» Майклз говорит: «Нет. Я думал, ты его сделаешь». Тогда лейтенант и говорит: «Тогда какого черта вы, мудаки, отослали вещество в лабораторию, не сделав экспресс-анализ?» Все это так нехорошо. На мой взгляд, ваш адвокат был прав — у наших полицейских уже сорок лет не было дела об убийстве, и они просто не знали, что надо делать. А этот Корзини… — Она покачала головой. — Он настолько помешался на знаменитостях, что когда услышал об убийстве знаменитой писательницы, то просто потерял голову.

— Если бы она у него была и до этого…

Офицер Зенк рассмеялась.

— Рита, давайте уточним. Порошок на столе Мелани не подвергался экспресс-анализу. Поэтому судья должен меня отпустить?

— Нет, крошка. Результаты анализа из Меридена оказались отрицательными. Поэтому судья вас отпустит.

— Отрицательными? Вы хотите сказать, что порошок на письменном столе Мелани вовсе не был кокаином?

— Вы все правильно поняли. Корзини совсем одурел, так как теперь у него нет ничего против вас. Нет кокаина — нет мотива. Конечно, он не закончил с вами, все еще считает, что это вы убили свою хозяйку. Но теперь ему придется искать другие доказательства, и он не сдастся, пока не найдет. Он никогда не сворачивает с выбранного им пути.