— С помощью сиденья от унитаза? — Лишить себя жизни лезвием бритвы, еще куда ни шло. Но сиденьем?

— Люди вешаются на них, — объяснила она. Затем, почувствовав, что я скептически» отнеслась к ее объяснению, добавила: — Люди, лишенные свободы, способны на весьма странные вещи.

— Да, я в этом не сомневаюсь. А это для чего? — спросила я, указывая на видеокамеру в углу. Я надеялась, что сейчас она скажет, что меня снимают для передачи «Все для смеха» в разделе «Скрытой камерой» и что арест — не что иное, как часть розыгрыша.

— Эта камера установлена здесь для того, чтобы предотвращать самоубийства, — сказала она. — Я уже говорила, нам приходится следить за заключенными. Нам не хочется терять своих питомцев. — Тут она впервые с момента нашей встречи улыбнулась.

К своему удивлению, я заметила, что она носит на зубах металлические пластинки. Интересно, она решила в таком возрасте исправлять зубы, чтобы стать красивее, или края пластинок служат ей тайным оружием против непокорных заключенных?

— Я понимаю, вы не хотите, чтобы кто-то покончил жизнь самоубийством, — сказала я. — Но как же быть с конфиденциальностью? Я даже не смогу сходить в туалет без того, чтобы не попасть в объектив.

— Правильно. Вот почему большинство людей предпочитает держаться подальше от торговли наркотиками и совершения убийств. Тюрьма — это не увеселительная прогулка.

— Да, точно не прогулка. — Я и не думала, что отправляюсь на пикник. Больше того, я даже не думала, что мне придется когда-то об этом думать. — Кстати, о пикнике, а когда здесь кормят? Или мне следует попросить родственников принести что-нибудь поесть?

Офицер Дэнси посмотрела на меня так, словно пожалела о выбранной ею карьере.

— Завтрак получите утром, — выдавила она. — Спокойной ночи.

Она вышла из моей камеры, заперла дверь и поднялась по лестнице.

— Спокойной ночи, — сказала я ей вслед. — Спасибо за… ну, не знаю за что.

Господи, я действительно находилась в тюрьме. Я уставилась на маленькую кровать, застеленную потертым зеленым шерстяным одеялом, и едва не заплакала. В моем воображении возникла шикарная спальня в Маплбарк с ее широкими кроватями, гармонирующими с ними ночными тумбочками, ситцевыми занавесками и задрапированными креслами, пол вишневого дерева, лежащий на нем ковер ручной работы, изящные ночники.

Элисон, остановись. Перестань немедленно, одернула я себя, когда по щекам покатились слезы. Мысли о «роскошной жизни» в Маплбарк не приведут тебя ни к чему хорошему. Ты все равно была бы вынуждена расстаться с этой жизнью, даже если бы тебя не посадили в тюрьму. Сэнди ушел. Твой брак распался. Если Дженет Клейборн не найдет тебе покупателей, банк лишит тебя права на дом. Женщина из «Секонд Хэнд» устроит распродажу и продаст все твои вещи незнакомым людям. И что останется?

Задав себе этот вопрос, я осторожно села на кровать. Я подумала о том, были ли у предыдущей обитательницы этой камеры лобковые вши и каковы мои шансы подцепить их. Потом я подумала о том, хорошо ли я выгляжу в видеокамере. А вдруг детективы Корзини и Майклз наблюдают мое изображение на большом телевизионном экране? Наверное, когда им надоест наблюдать за мной, они переключатся на другой канал.

Я легла на кровать и укрылась одеялом. Потом прижала к груди Библию и начала молиться.

Господи, прошу тебя, шептала я. Прошу тебя, вытащи меня отсюда. Или помоги сделать это мистер Обермейеру. А когда ты вытащишь меня отсюда, Господи, прошу тебя, помоги мне найти того, кто подкинул кокаин в мой холодильник и кто убил Мелани Молоуни и хочет свалить это все на меня. Господи, прошу тебя, когда все это закончится, дай нам с Кулли шанс быть вместе. Он просто необыкновенный, ты так не думаешь? А? И еще одна вещь, Господи. Пожалуйста, найди покупателя на мой дом. Кого-нибудь, кто не станет обращать внимание на отсутствие в особняке Маплбарк семейной комнаты. Тысячу благодарностей тебе, Господи. Аминь.

Оказалось, что спать в тюрьме совершенно невозможно. Во-первых, охранники не выключили свет. Во-вторых, они постоянно переговаривались в полный голос, как это делают медсестры в больнице. А в-третьих, матрас на кровати был таким тонким, что кроватные пружины практически продырявили мою спину. Но я, вероятно, забылась на какое-то время, потому что меня разбудили звуки открываемого окошка в двери камеры.

— Завтрак, — зычно крикнула полицейская по имени Рита Зенк. Шапка ярко-рыжих волос на голове и броский, почти клоунский, макияж делали ее больше похожей на комедийную актрису, чем на офицера полиции.

— Сколько сейчас времени? — спросила я.

— Часов семь, — ответила она и просунула в окошко поднос с завтраком.

— Благодарю вас, — сказала я и встала с кровати, чтобы взять поднос. — Не ожидала обслуживания в номере. Очень трогательно.

— Да, кроме того, вы за это не платите. Это забота налогоплательщиков.

Завтрак состоял из омлета, приготовленного из яичного порошка, тоненькой ниточки бекона, пережаренного до неузнаваемости тоста и черного кофе.

— Мне забыли дать нож и вилку, — сказала я офицеру Зенк, заметив на подносе только пластмассовую ложку.

— О, извините, но ножи и вилки вам не полагаются, — объяснила она более доброжелательным тоном, чем это делала ее коллега, офицер Дэнси. — Вы не можете иметь в камере ничего, что может послужить орудием самоубийства.

— Понятно, — сказала я и зачерпнула омлет ложкой. Я не ела со вчерашнего дня и просто умирала с голода.

— Люди не понимают, что даже пластмассовые ножи и вилки довольно острые, — продолжала офицер Зенк. Она была более разговорчивой, чем Дэнси. — В прошлом году один парень таким ножом отрезал себе оба уха. Здесь кровищи было полным-полно. До сих пор, каждый раз, когда я вхожу в эту камеру, то вижу следы крови.

Неплохо услышать такое перед завтраком. Я поставила поднос на кровать, закрыла глаза и постаралась мысленно перенестись на борт самолета компании «Америкэн Эйрлаинз», летящий на Сан Мартэн. Из Сан Мартэна небольшой восьмиместный самолетик за шесть минут доставит вас в Ангилью. А оттуда по узкой дороге на такси можно доехать до живописного въезда в Маллиохану — место, где я провела свой самый замечательный отпуск на Карибском море вместе с Сэнди. Я постаралась вспомнить, как мы завтракали в патио нашего любимого номера люкс в отеле. Мы наслаждались круассанами и сдобными булочками, плодами манго и папайи, омлетом и копченой рыбой. Наш взор услаждали цветущие деревья и кусты, мы утопали в лучах солнца, вдыхали морской бриз и обсуждали, какому развлечению из тех многочисленных, что были на острове, отдать сегодня предпочтение. О, какое блаженство, вздохнула я. Ни с чем не сравнимое блаженство. Как бы я не злилась на Сэнди, чем бы ни закончились наши с ним отношения, мы неплохо пожили вместе. У нас было много денег, пока они не кончилась. И много свободы, пока она тоже не кончилась.

— Не будете есть? — спросила офицер Зенк. Воспоминания настолько захватили меня, что я позабыла о ее присутствии.

— Нет. Но, все равно, благодарю вас. — Я надеялась, что она не примет мой отказ от завтрака на свой счет.

— Вы, наверное, очень нервничаете, — сказала она. — Я слышала, что сегодня утром назначат сумму вашего залога.

— Надеюсь. Если я смогу внести залог, меня ведь не отправят в тюрьму штата?

— Конечно. Но в участке все говорят о том, что сумма залога будет очень высокой.

— Из-за кокаина?

— Нет. Из-за того, что они именно вас считают убийцей знаменитой писательницы. Они не хотят, чтобы вы болтались по городу, пока они не закончат следствие.

— Но я никого не убивала, — запричитала я. — И кокаином я не торгую. Меня подставили. Я не делала ничего плохого. Правосудие совершает в отношении меня ужасную ошибку.

Офицер Зенк с симпатией посмотрела на меня.

— У вас хороший адвокат? — спросила она.

— Луис Обермейер, — гордо ответила я. — Он очень известный.