«Могу ли я что-то потерять? Не знаю, что делать: рассмеяться или сразу во всем признаться», — возразила я про себя.

А вслух произнесла:

— Я с удовольствием сделаю все, что вы хотите.

Мы даже обменялись рукопожатием.

Мы сидели в комнате отдыха, пили кофе и пытались как-нибудь убить время, ожидая, пока закроют камеры. Мы были не одни. В комнате находилось еще несколько офицеров охраны, и я с воодушевлением объявила о том, что наш местный репортер пишет статью и поэтому будет сопровождать меня весь вечер, чтобы познакомиться с настоящей жизнью Дитмарша. Я держалась дерзко и раскованно, губительное чувство свободы опьяняло меня. Коллеги, похоже, уловили мое настроение. Они стремились показать нашему наблюдательному гостю, что мы все боевые товарищи, одна команда. Хотели произвести на него впечатление мужественностью и осведомленностью. Если Стоун мечтал написать очередную сенсационную историю, ему нужно было просто включить диктофон и ждать. Феган показал Стоуну, как надевать наручники, как держать дубинку под подбородком у заключенного и где можно промыть глаза после того, как тебе в лицо прыснули химическим раствором. Катлер подробно рассказал, из каких ингредиентов обычно состоит этот раствор. Баумард назвал нас всех «девчонками» за наше желание развлечь заезжего репортера. Похоже, его слова спровоцировали Стоуна задать мне несколько провокационных вопросов в присутствии мужчин. Как заключенные относится к надзирателю-женщине? Что я делаю в первую очередь в случае непредвиденных ситуаций? Почему надзиратели не носят при себе никакого оружия, кроме дубинок? Я отвечала коротко и с нескрываемым сарказмом, и мои коллеги могли в полной мере оценить мою стервозность. Они смотрели на меня с нескрываемой гордостью. Я была таким же крутым надзирателем, как и они.

Затем в комнату вошел Руддик. Он по-прежнему был в темной парке с капюшоном и в тяжелых ботинках, и я никогда еще не видела его таким сосредоточенным. Феган, продолжая играть роль гостеприимного хозяина, искренне предложил ему присоединиться к остальным, вместо того чтобы подпирать косяк. Но остальные не последовали его примеру. Руддик положил куртку и ботинки в свой шкафчик и надел форму, в то время как мы пристально наблюдали за ним. Даже я, которая всего несколько ночей назад лежала с ним в одной постели.

Когда Руддик вышел из комнаты, я сказала Стоуну, что вернусь через минуту, и последовала за ним. Я старалась обставить мой уход как можно естественнее, но понимала, что поступаю неправильно.

На разговор с Руддиком ушло совсем немного времени. Мы говорили быстро, как только могут общаться коллеги. Он пожаловался на погоду и сказал о том, как трудно было добраться сюда. Я сообщила, что мне поручили сопровождать репортера: «Это тот самый засранец, который писал обо мне и Шоне Хэдли». Я осторожно дотронулась до кисти его руки и просунула пальцы в его сложенную ладонь. Он кивнул мне, пожелал удачного дежурства и отправился по своему рабочему маршруту.

Когда я вернулась в комнату отдыха, то поняла по царящему там молчанию и брошенным на меня взглядам, что вызвала всеобщее подозрение своей одновременной с Руддиком отлучкой. От всеобщего воодушевления не осталось и следа. С кислым видом я подошла к Стоуну и заставила покинуть компанию его новых приятелей.

— Пойдемте. Кое-кому из нас некогда пить кофе, нужно заниматься делами. И сейчас вы увидите, какими именно.

Мы вошли в главный зал, и я объяснила, как работают основные подразделения и как осуществляется связь между основными корпусами. Показала, где находятся образовательный центр и блоки. Затем я махнула рукой в сторону туннеля, ведущего в лазарет и изолятор, после чего показала выход во двор. Я положила руку на стену «Пузыря» и похлопала по ней, рассказывая, что он является главным центром управления и опорным пунктом в случае серьезных сбоев в системе безопасности. Потом я замолчала.

— Расскажите мне, как это делается, — произнесла я наконец.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался он.

— Если я скажу магические слова «не для прессы», будет ли это означать, что вы не станете писать, о чем мы сейчас говорим?

Стоун улыбнулся, как хитрый бармен.

— Так скажите эти слова.

— Хорошо. Все, что я вам говорила, — информация не для прессы.

Он пожал плечами:

— Как хотите. Вы устанавливаете правила. Но все, что увижу во время обхода, я буду использовать по своему усмотрению.

— Речь шла только о том, что я говорила сейчас. Пока объясняла вам все. Это не для печати.

— Разумеется, — согласился он, и в его голосе не было ни насмешки, ни тревоги.

— Вы ведь писали о моем так называемом столкновении с Хэдли? Кто рассказал вам об этом?

— Репортер скорее сядет в тюрьму, чем выдаст свой источник информации, не так ли?

— Но вы-то уже в тюрьме. — заметила я.

Он рассмеялся.

— Со мной связался адвокат, передал мне письмо от Хэдли.

— Он состряпал хорошую версию, — кивнула я. — Но вам не приходило в голову проверить факты?

Он стоял, горделиво выпрямив спину, и я видела, сколько в нем было нарциссизма, как он пытается казаться крутым парнем и настоящим профи. Ему наплевать на мои переживания.

— У меня был еще один источник.

Какой-нибудь долбаный надзиратель.

— Вы знаете кого-то здесь? — спросила я. — У вас здесь работает брат, или кузен, или приятель по гольфу?

— Я не играю в гольф.

— Вы написали слабый материал. Вы понятия не имели о том, что здесь произошло, а просто сочинили эффектную историю, основываясь на жалобах лживого зэка.

— Поставьте себя на мое место, — парировал он спокойно. — Тюрьма отгорожена от мира толстыми стенами. И я могу узнать о том, что здесь происходит, только если кто-то расскажет мне об этом.

— Но вы поверили в их версию, ведь так?

— Я никому не верю. Если человек сообщает сведения, которыми не должен делиться, значит, у него есть на то причины. И как правило, они прекрасно знают, что произошло на самом деле. Но если ты раскапываешь дерьмо, то скоро и от тебя начинает вонять, как от сточной канавы.

Я вспомнила Мелинду Рейзнер и то, как она оправдывала необходимость работы с информаторами.

— У меня такое ощущение, что вам абсолютно все равно, что я вам покажу и как буду себя вести. Вы в любом случае напишете то, что сочтете нужным.

Он намекнул, что пора заканчивать со вступительной речью и приступать к обходу, а все разногласия уладим позднее. Я только рассмеялась. Это было даже лучше, чем послать его.

Я отвела его в изолятор, где все зэки послушно сидели в своих камерах. Однако наш приход взбудоражил их. Некоторые даже вскочили и приникли лицом к окошечкам на дверях. Меня это насторожило. Кто-то из них крикнул:

— Спроси меня, если хочешь знать, что здесь на самом деле происходит!

У меня сложилось впечатление, что им было известно, кто такой Стоун. Но как они могли это узнать? Вариантов множество: дыры в стенах, телепатические способности, болтливые надзиратели.

— Ты хочешь знать правду? — крикнул другой голос.

В четырех камерах от нас через окошко выплеснулась какая-то жидкость. Я замерла на месте.

— Что-то мне это не нравится. — Я схватила Стоуна за его толстую, крепкую руку и потащила к выходу. Своим поспешным уходом я показала свой страх перед заключенными. Это противоречило нашим правилам, но я не могла поступить иначе, поскольку несла ответственность за безопасность гражданского лица. Я должна была вывести этого красавчика отсюда в целости и сохранности.

Я взяла рацию и попросила открыть дверь, но мне никто не ответил.

«Проклятие». — подумала я.

Между тем крики и улюлюканье стали громче. Я сосчитала до трех и повторила запрос. Послышался щелчок, я толкнула дверь и вытащила Стоуна. Стальная дверь показалась мне особенно тяжелой, прочной и неподатливой.

— Отличное представление, — заявил Стоун таким тоном, словно это я все организовала. — Вы хоть днем их выпускаете?