— Но тебе известно где?

— Шутишь? Речь идет не о стандартной процедуре перевода, где легко отыскать концы. Существуют тюрьмы внутри тюрем, которые, в свою очередь, находятся внутри тюрем. Множество документов, главная цель которых — запутать и сбить с толку.

— Но ты считаешь, Кроули помогал распространять послания Хаммонда? С помощью комикса?

— Не знаю. Но есть человек, которому известно намного больше, чем он хочет в этом признаться.

— Кто же?

Руддик снова положил передо мной ксерокопию газетной статьи:

— Помнишь, та схема из линий и кружков, которую я показывал тебе? Она отражает реальность. Посмотри внимательнее. Ты никого не узнаешь?

Я склонилась над фотографией, рассматривая изображенных на ней людей. Сначала я смотрела на всех подряд, затем стала всматриваться в лицо каждого в отдельности. Я почувствовала боль в груди — в том самом месте, куда бьет предательство, и слабый стон вырвался из моего горла. Он был моложе. И без бороды. В рубашке с закатанными по локоть рукавами. Его рука лежала на плече у Хаммонда. В подписи к фотографии он значился как духовный наставник Хаммонда.

Брат Майк.

Джош пытался починить туалет. Засунув руку в чашу унитаза и оттолкнув в сторону говно и куски туалетной бумаги, он вытащил застрявший в трубе носок. Но все равно ничего не получилось. Его рвало до тех пор, пока перед глазами не запрыгали звездочки. Затем унитаз булькнул и чудесным образом прочистился сам собой.

На завтрак им не дали молока, поэтому Джош не стал брать кашу, а предпочел яичницу и картофель. Его до сих пор удивлял цвет яиц, которые здесь подавали, — ядовито-оранжевый желток, окруженный белоснежным белком. Персонал кухни утверждал, что яйца были от кур, выращенных на ферме.

«Интересно, на какой такой ферме?» — подумал Джош, но все равно взял яичницу.

В кофе также не было молока. Джош взял себе кружку бледного чая. Он с тревогой осмотрелся по сторонам, раздумывая, куда бы сесть. Свободным оказался только столик для тех, кто боялся занимать другие места.

Он располагался у двери и на первый взгляд не отличался от остальных, только сидели за ним одни изгои: больные СПИДом и насильники, стукачи и педофилы, бывший тренер, которого все называли «профессором», и бизнесмен с язвами на лице. Разношерстная группа, которая излучала страх.

Джош сел рядом с беззубым пожилым человеком, говорящим с восточноевропейским акцентом. Чавкая, он разминал яйца деснами. Джош опустил взгляд в свою тарелку и стал ковырять в ней ложкой, стараясь избегать взглядов окружающих. Двое мужчин сели по обе стороны от него, но он сделал вид, будто не замечает их. Затем увидел, как большая рука потянулась к его тарелке и схватила целую пригоршню картофельного пюре.

— Вкуснятина. — произнес мужчина, слизывая пюре со своих пальцев.

Джош выпрямился и с трудом подавил желание немедленно отодвинуть тарелку.

— Посмотри на меня, мальчишка.

Джош повиновался. Он тут же узнал говорившего: Льюис Купер, сидевший с ним в одном блоке. Он приходил с порезанной рукой в лазарет. Рыжая козлиная бородка с проседью, крупные желтые зубы. Льюис из тех зэков, кому нравилось быть в центре внимания.

— Ну и дела… Не успел Фентон свалить, как появляешься ты. Не нравится мне это.

Джош почувствовал легкое удовлетворение. Ему понравилось, что Льюису пришлось объясняться перед ним. Он не отвел взгляд.

— Фентон велел мне перевестись сюда. Я так и поступил. Он хотел, чтобы рядом с ним был парень вроде меня.

— Ой, какой скромняшка, — вмешался другой мужчина.

— Чтоб мне пусто было. — Льюис обмакнул палец в яичницу Джоша, после чего поднес его ко рту юноши. Джош стиснул зубы, когда почувствовал, как палец заскользил по его губам и деснам. Он отвернул голову, и Льюис провел пальцем по его щеке. Надзиратель все это видел, но предпочел не заметить.

— Какая у тебя гладкая кожа, — заметил Льюис. Он встал и ушел вместе с приятелем.

Джош вытер лицо и отхлебнул чай, чтобы поскорее избавиться от мерзкого ощущения во рту.

В лазарете Джош был практически не ограничен в перемещениях, даже мог без спроса выходить из камеры. Здесь почти все время он должен был проводить в камере или в узком коридоре. Эти правила распространялись на всех зэков, но когда двери камер открывались, некоторые включенные собирались группами у решеток и общались, принимали душ или проводили время в общей комнате за одним из трех прикрученных к полу столов. Рассевшись на маленьких пластмассовых стульях, они играли в карты, складывали пазлы или читали книги.

Если тебе хотелось пойти в библиотеку, в спортзал или на прогулку во двор, ты должен был выставить специальную табличку у дверей своей камеры, но все просьбы Джоша оставались без внимания.

В блоке имелся душ — специальное помещение размером с две камеры, где находилось шесть душевых кабинок, но Джоша не пускали туда со своим полотенцем. Первый раз, когда он попытался попасть в душ, один из зэков сказал, что все места заняты, хотя он видел, что душ принимали только двое. На следующее утро Джош решил попытать счастья перед завтраком, но надзиратель выгнал его из душа, заявив, что этой комнатой можно пользоваться только после полудня. Больше Джош туда не совался.

Он не мог даже постирать свое белье. Грязные вещи нужно было складывать в маленький мешочек и утром оставлять его у двери камеры, чтобы уборщик мог забрать его и принести на следующий лень. Но когда Джош поступил подобным образом, его белье просто раскидали по коридору. А когда он попытался сам отнести свои вещи в прачечную, уборщик запретил ему подходить к стиральной машине.

Из заключенных с Джошем общался только Скважина. Они знали друг друга по занятиям у брата Майка. Скважина всегда дружелюбно улыбался ему, шепотом спрашивал, как дела, а однажды даже подошел к двери его камеры, чтобы рассказать, что произошло с Фентоном.

— Они ворвались сюда в шлемах и щитах и выволокли Фентона из его камеры, как животное. Он держался спокойно. Напомнил, что они должны оставить все на своих местах. Но эти надзиратели нашли достаточно, чтобы упрятать его в изолятор. Все были в шоке и спрашивали друг у друга, почему это случилось, а потом решили, что либо кто-то кинул на Фентона обиду, либо он просто слишком много знал. А потом появился ты. Кто-то пустил слух, будто ты жил на особых условиях в лазарете, хотя ни разу не кашлянул и не чихнул. Поэтому все решили, что ты — доносчик.

Джош попросил Скважину оставить его в покое. Ему хотелось остаться одному. Если бы не чувство голода, он сутками не вылезал бы из камеры. Но голод придавал мужества. Заставлял выстраиваться в линию вместе с остальными, терпеть грубые окрики и пинки. Однажды кто-то так больно наступил ему на ногу, что он испугался перелома.

Из камер доносился запах еды. Зэкам запрещалось готовить в камерах, но у каждого имелась электрическая плитка. По утрам они готовили себе горячий завтрак и кофе, поздним вечером разогревали еду, стряпали какие-то странные этнические блюда. Джош был уверен, что однажды днем учуял запах блинчиков и бекона, а вечером — жареного мяса с луком. Все это страшно угнетало его.

Вечером, перед тем как гасили свет, он лежал в камере и прислушивался к доносящимся до него звукам: к музыке и крикам, разговорам и шуму телевизора. Звуки сливались в странную какофонию и напоминали одновременно шум машин на дороге, игру оркестра и крики толпы на политическом митинге или футбольном матче. Каждый звук отражался от бетона и усиливался во много раз, превращаясь в нечто невообразимое. А затем наступали абсолютная тишина и покой. Тогда ему оставалось только одно — думать.

Когда на третий день своего пребывания в общем блоке Джош возвращался из столовой, Скважина предупредил, чтобы он готовился.

Джош спросил, к чему именно. Он уже начал думать, что вряд ли ему может стать хуже, чем сейчас.