— Не возражаешь, если я посижу здесь немного, пока моя машина прогреется и я смогу окончательно убедиться, что она может ехать?

Он забрался внутрь, сбил снег с ботинок, снял перчатки и стал отогревать руки. Я подумывала включить радио, но не стала. Вместо этого принялась рассматривать стены тюрьмы, будто они экран в кинотеатре под открытым небом. Я понимаю, что должна испытывать какие-то особенно глубокие и поэтические чувства к этому месту, но внутри у меня все словно оцепенело. Однако работа не должна вызывать у тебя оцепенения. Особенно если ты занимаешься таким ответственным делом. Возможно, у меня был шок. В последнее время со мной столько всего случилось. Не все события можно назвать ужасными, но я понимала, какая у меня неблагодарная работа. И когда наконец-то появляется возможность расслабиться, ты начинаешь задавать себе вопрос: почему ты так переживаешь по этому поводу. Ведь тебе платят достаточно хорошо за твое терпение.

Мы услышали скрип колес по снегу и увидели свет фар. К тюремной парковке подъезжал автомобиль. Мы оба молчали. Я заметила, что это такси. Машина остановилась возле ворот и два раза просигналила. Наглухо закрытые ворота тюрьмы раскрылись, будто кто-то произнес магическое слово. Появился офицер охраны. Передние двери такси открылись, и оттуда вышли двое мужчин. Один из них открыл дверь заднего сиденья и наклонился в машину. Когда он выпрямился, в руках у него были коробки с жареными цыплятами. Водитель вытащил свою порцию цыплят. Охранник открыл ворота и пропустил их.

— Сколько цыплят, — тихо произнес Руддик. — Наверное, охрана проголодалась.

Я предпочла держать рот на замке.

— Иногда я сижу в машине и развлекаюсь, наблюдая, как такси приезжает по два-три раза за ночь. И знаешь, они не всегда привозят жареных цыплят. Иногда это бывает выпивка. А порой я даже затрудняюсь сказать, что они таскают в мешках.

Ворота тюрьмы снова открылись. Появились двое мужчин. Они вернулись в такси. Мигнув фарами, машина быстро помчалась прочь, спустилась вниз с холма и свернула на проселочную дорогу.

— Сегодня они приезжают уже второй раз, и я уверен, что через час опять вернутся, — пробормотал Руддик. — Как думаешь, кто оплачивает расходы на такси? А это недешево: посреди ночи, да еще в предпраздничный день. Уверен, ты легко сможешь подсчитать все расходы на доставку и поймешь, что надзиратели отдают таксистам уйму денег. Наверное, они очень обеспеченные люди.

— Ради Бога, сегодня же новогодняя ночь. — мягко возразила я, хотя прекрасно знала, что такое случается постоянно.

Я вспомнила столовую и эти чертовы ребрышки. Не люблю, когда в нашей комнате отдыха пахнет едой. Но смотрю на это сквозь пальцы. И я не хочу знать, кто этим занимается. Ребята радовались, когда привозили продукты. В предвкушении вкусного обеда они начинали быстрее шевелиться, становились организованнее, у них появлялся новый стимул. Они постоянно делали заказы, но я в этом не участвовала. Даже не хотела пробовать ту еду.

— Конечно, — хмыкнул Руддик. — Офицеры охраны сами все съедают, как они говорят, и никогда не приносят еду в камеры каким-нибудь убийцам и грабителям, которые платят им за эти и другие услуги. Я сам не видел, но кто знает… Как говорится, что происходит в тюрьме, то в тюрьме и остается. Правда, забавно? Это самое надежно охраняемое место в Америке, где можно без страха совершать преступления. Никого никогда не поймают. Ты можешь незаконно проносить сюда жареных цыплят или героин. Устраивать зэкам свидания с проститутками или позволять им ширяться в чужих камерах. Тебя все равно не поймают. По крайней мере я не знаю ни одного подобного случая.

— А ты ведь специально ждал меня. — вздохнула я.

— Я знал, что в одну из таких ночей мы обязательно встретимся, и хотел немного поговорить с тобой.

— Но почему?

Он проигнорировал мой вопрос.

— Какого добра сюда только не проносят! Героин. Крэк. Кокаин. Марихуану. Алкоголь. Порнографию. Парфюмерию. Средства для бритья. Носки. Солнечные очки. Жареных цыплят. Пиццу. Пончики. Кофе растворимый и в зернах. Игровые приставки. Свиные ребрышки. Сандвичи. Табак. Сироп от кашля. Шприцы. Иглы. Трусы. Смазку. Презервативы. Батарейки. Валиум. Оксиконтин. Метамфетамин.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — Я стиснула руль обеими руками. В кабине было тепло, однако на лобовом стекле еще осталось немного инея. И все же мне никогда еще не было так холодно. Я ненавидела Руддика и презирала его мерзкую пуританскую мораль. — Думаешь, это так здорово — сидеть здесь? Зэки любят рассматривать автомобиль на парковке. Однажды я взяла машину подруги, потому что моя была в мастерской. И знаешь, трое заключенных спросили, почему это я каждый день езжу на новом автомобиле. Они следят за всем, что мы делаем. В тюрьме и за ее пределами. Следят за нами более тщательно, чем мы за ними. И я не хочу, чтобы из-за тебя меня тоже стали считать «крысой».

— Так вот что вы обо мне думаете… — Он впервые посмотрел мне прямо в лицо. Обычно он не любил смотреть в глаза и сразу отворачивался, как человек, которому некомфортно в обществе других людей. Но теперь он, казалось, был уверен.

— Я думаю, ты выполняешь свою работу. И скорее всего она не такая уж и легкая. Ты — надзиратель, который следит за другими офицерами охраны. И я не знаю, как ты справляешься с этой двусмысленностью своего положения.

— Почему? Разве это плохо — разоблачать преступников? Мне казалось, ты стремишься к тому же самому. Стоять на страже закона. Разве нет?

Теперь он насмехался надо мной.

— Я выполняю свою работу. И мне тоже приходится тяжело. И я могу положиться на своих коллег, которые поддерживают меня в трудную минуту.

— Неужели? — Руддик усмехнулся. — Послушай, Кали, я хочу помочь тебе. Они собираются расправиться с тобой. Ты в списке их врагов. Ты считаешь, что на тебя оказывают серьезное давление после того, как Хэдли подал иск о нанесении побоев? Так вот, это еще цветочки. Скоро все начнут разоблачать тебя. Со всех сторон на тебя посыплются жалобы. От зэков, которых ты избивала. От зэков, которых ты принуждала к сексу. От офицеров охраны, которых ты шантажировала. Я уже видел подобное. Думаешь, ты осчастливила кого-то, когда нашла Кроули? По-твоему, они любят надзирателей, которые изобличают чужие ошибки? Да они просто уничтожат тебя. И обо всем сообщат в прессу. Превратят тебя о садистку и насильницу заключенных. И в конце концов тебе захочется бежать отсюда со всех ног, чем дальше, тем лучше. Может, даже покинуть страну.

— Спасибо за совет. А теперь выйди из моей машины, я хочу домой.

Он, разумеется, даже не пошевелился.

— Происшествие с Элгоном сыграло нам на руку. Я и не представлял, что даже такого здоровяка можно так запугать. Он обещал помогать нам в обмен на перевод в другую тюрьму. Но мне нужна помощь, чтобы создать сеть информаторов. Я знаю, тебе удалось что-то выяснить. Ты расспрашивала о Кроули, значит, у тебя возникли подозрения. И думаю, ты могла бы стать моим помощником. Ты подходишь для этого.

— Откуда ты знал, чем я занималась?

— Обычно я получаю информацию от заключенных.

— Могу представить, — пробормотала я. — Зэки наплетут что угодно. Им ничего не стоит соврать.

— Конечно, — кивнул Руддик. — Но я не так глуп. И не исключаю, что иногда даже лжецу бывает выгоднее сказать правду.

— Единственная причина, по которой зэки могут наябедничать на офицеров охраны, — желание поквитаться.

— Да. Но что толкает их на месть?

Я промолчала. Вдруг показалось, что вся жизнь вокруг вымерла. Тишину нарушал только шум двигателя и кондиционера да наше сопение.

— Желание справедливости, — ответил за меня Руддик. — Многие зэки приходят в негодование, когда видят, как надзиратели совершают противозаконные поступки. Это оскорбляет их чувство справедливости.

— Они играют с тобой.

— Разумеется. Некоторым особенно нравится играть против нас, как будто мы разыгрываем партию в шахматы. Кто-то считает себя гением. И я встречал парочку зэков — настоящих талантов. Но большинство намного глупее, чем сами о себе думают. И мы быстро избавляемся от них, когда они совершают ошибку или заходят слишком далеко. Как это было с Кроули. Разумеется, все говорят про самоубийство. Но я знаю, что это неправда. И тебе это тоже известно.