— Ты совершенно не способен постичь свою душу или Господа Бога. И не важно, веришь ты и него или нет и как часто совершаешь молитвы: усердно изо дня в день или когда напуган. Ты слаб. Ты ленив. И до безумия самовлюблен. Лжешь себе, чтобы оправдать свои поступки и свое бездействие, и веришь в свою ложь. Но в твоем повелении нет ничего необычного. Это свойственно всем людям.

Не лучше и не хуже, чем остальные. Этот вывод он захотел оспорить.

— А теперь позволь показать тебе другой путь, — продолжал брат Майк. — Через Божью милость ты сможешь понять волю Господа и ощутить на себе его исцеляющую руку. Пока тебе трудно осознать, о чем я говорю. Ты думаешь: «Я постараюсь задобрить этого человека и буду соглашаться со всем, что он скажет». Ты спрашиваешь себя, какое отношение это имеет к терапии искусством или к восстановительному правосудию? И даже не представляешь, какое удивительное путешествие тебя ждет. Что бы я тебе сейчас ни сказал, ты будешь кивать и говорить то, что я хочу услышать. Но ты должен понять: твоя главная беда в том, что ты не понимаешь самого себя и не можешь постичь Бога. Что это значит? Все и ничего. До тебя никому нет дела. Работая здесь, я уже много раз убеждался: все быстро забывают отбившуюся от стада овцу. Все, кроме Бота. Но иногда приходится ему напоминать.

— Мы будем вместе работать над этой программой? — пробормотал Джош.

Он понял, точнее, научился, подобно собаке Павлова, что психологи, консультанты и следователи любят все структурировать. Им нравится составлять планы, следить за их реализацией и писать отчеты. Им нужно, чтобы ты по команде садился, лаял, давал лапу. Джошу хотелось, чтобы брат Майк перестал говорить расплывчато, а обозначил правила и приступил к игре.

Но брат Майк ответил:

— Речь идет не о плане твоей реабилитации Я не могу повлиять на твою судьбу здесь, если только ты не обратишься ко мне с просьбой выступить на слушаниях по поводу твоего досрочного освобождения. Но боюсь, тебе не понравится то, что я там скажу. Однажды я предупредил об этом одного человека, но он все равно попросил меня выступить. И когда комиссия обратилась ко мне с просьбой дать ему характеристику, я скатал, что он — человек, находящийся во власти заблуждений, склонный к манипуляции и не испытывающий раскаяния за содеянное. Я отметил, что его небезопасно выпускать на свободу, хотя он и пытался убедить всех в обратном.

В нашей стране с самого момента ее основания всегда были люди, преисполненные благородных намерений изменить поведение человека к лучшему. Они считали: если нельзя повлиять на характер преступника, нужно найти способ заставить его вести себя иначе. Не думаю, что это самое удачное решение проблемы. Подобная программа по борьбе с насилием имеет весьма сомнительный результат. Я считаю, нужно уделять больше внимания душе. В противном случае ты можешь с таким же успехом сидеть и ждать, пока преступник станет старым и беззубым, и таким образом решить проблему насилия. Пусть природа возьмет свое, а постоянные и бесконечные унижения окончательно лишат человека сил. Но это не значит, что после всех этих испытаний он обязательно станет лучше.

— А если он исправится до того, как закончится срок заключения? Разве справедливо выбросить его из жизни еще на двадцать лет? — попытался защититься Джош. Он знал, что это запрещенный прием. Нельзя ставить под сомнение решение суда.

— Я не говорю о том, насколько справедливо твое наказание. Кто я такой, чтобы делать это? Ты из хорошей семьи. Тебя любили и не обижали. Родители заботились о твоем здоровье и образовании. Судя по всему, у тебя не было задержек умственного развития. Вероятно, ты ходил в церковь. Короче говоря, мой дорогой философ, жизнь дала тебе очень многое. Возможно, гораздо больше, чем другим заключенным или даже надзирателям в этой тюрьме. Поэтому ты — идеальный образец для того, чтобы показать, как строгое наказание может спасти человека от дальнейшего разрушения личности. Может, поэтому тебя и отправили сюда. Скажи, зачем ты это сделал? И учти: я сразу пойму, если попытаешься солгать.

— Вы хотите узнать, что случилось?

Брат Майк кивнул.

Джош сглотнул. Когда-то он уже рассказывал эту историю и впоследствии пожалел об этом. Но это было давно.

— Мы расстались летом, после первого курса. Я думал, наше решение взаимное, но позже стал подозревать, что она заставила меня совершить этот шаг, пока я еще не успел опомниться. — Он остановился и мысленно велел себе тщательнее подбирать слова. — Оглядываясь назад, думаю, инициатива расставания исходила в основном от нее. Меня просто одурачили. Сначала я радовался свободе. Но затем понял, что совершил ужасную ошибку. А когда попытался исправить ее, собрать и склеить осколки, она отказалась. Словно и не было между нами любви. Я не мог понять, почему она так быстро переменила отношение ко мне. А затем узнал, что она встречается с другим.

Весь первый семестр Джош провел как в тумане. Он не мог сосредоточиться на занятиях. Его мучили паника и страх.

— Она так легко смогла все забыть. А у меня это не получилось.

— Как ты узнал, что она встречается с кем-то еще? Ты следил за ней?

«Конечно, следил. Во сне и наяву».

— У нас был маленький городок. Все обо всех знают.

— Но ты пытался поговорить с ней наедине и во всем разобраться?

— Да, я хотел этого, — сказал Джош. — Поговорить с ней еще раз. Понять, почему она так поступила.

— И она согласилась встретиться?

— Нет. Поэтому я приехал к ней домой, зная, что она будет одна. Точнее, думал, что там больше никого не будет. Но в доме оказался… парень, с которым она встречалась. — Джош не смог заставить себя сказать «ее парень».

— Но, Джошуа, зачем ты взял пистолет отца? У тебя ведь был пистолет твоего отца, не так ли?

На мгновение он замолчал. Посмотрел в окно. Возможно, не стоило снова поднимать эту тему. Но затем он ответил, легко и с удивительным спокойствием:

— Я не знаю.

— Перестань. Не нужно так говорить.

Джош отвернулся от окна. Ему хотелось, чтобы брат Майк все понял.

— Я надеялся, она увидит, как мне плохо. Пистолет был моим посланием ей.

— Каким еще посланием?

— Я хотел убедить ее, чтобы она со мной поговорила.

— А что ты собирался делать с пистолетом, если она откажется с тобой говорить?

— Я бы тогда застрелился.

У него пересохло в горле. Похоже, его признание не растрогало брата Майка.

— Значит, ты хотел продемонстрировать силу своей любви, застрелившись у нее на глазах?

Джош пожал плечами:

— Я ничего не планировал.

— Почему же ты не убил другого человека? Мужчину, с которым она была? Ты ведь наверняка ненавидел его.

— Я пришел не для того, чтобы убивать кого-то.

Оказавшись в тюрьме. Джош утратил право на самые простые чувства, в том числе на доверие. Почему кто-то должен поверить его истории? Он ожидал, что брат Майк разочарованно вздохнет и снова заговорит о смирении.

Но священник ничего не сказал. Молчание затянулось. Оно показалось Джошу невероятно долгим. Джош откинулся на спинку кушетки, чтобы немного расслабиться. От напряжения у него словно сжалось все внутри. Рядом с полкой, заставленной гончарными работами, висели дипломы. Сертификаты. Он кивнул в их сторону и спросил брата Майка, что тот изучал в школе. Губы священника скривились в легкой улыбке, едва заметной под бородой.

— Хочешь узнать мою историю? Я получил степень мастера по социальной работе и защитил докторскую диссертацию по психологии, а затем целый год служил во Вьетнаме в медицинском корпусе. После я жил в Японии, изучал гончарное дело, потом вернулся в США и защитил еще одну докторскую — по богословию. Около десяти лет жил в монастыре на севере штата Нью-Йорк, затем шесть лет проработал здесь, после чего покинул тюрьму и занялся миссионерской деятельностью в Центральной Америке в одном из монастырей Калифорнии и наконец снова вернулся сюда. Моя первая докторская была посвящена анализу умственных способностей преступников, во второй я исследовал, насколько присутствие зла в нашем мире противоречит идеям о доброте и великодушии всемогущего Бога. И сейчас, в работе с тобой, мне приходится объединять все эти знания.