Наконец один юноша довольно хрупкого сложения предложил разделить свой стул с обиженным, и они уселись на него вдвоем. Но поскольку лишенный стула отнюдь не обладал хрупким телосложением, вскоре оба не выдержали. Тогда один из компании предложил, что лучше бы на один стул сесть самым худым. Это ненадолго решило вопрос. Потом они попытались сидеть друг у друга на коленях. Но это вызвало слишком много непристойных комментариев со стороны сидевших за соседними столиками. Поэтому они продолжали перемещаться по стульям и шуметь.

Мне уже начало нравиться это представление, когда нам принесли сандвичи и вторую порцию выпивки, как вдруг Адриана наклонилась ко мне и похлопала по руке, чтобы привлечь мое внимание:

– Die Reise nach Jerusalem, Чарли. Видите?

– Что такое? – переспросил сэр Артур сквозь шум.

– Die Reise nach Jerusalem, – повторила Адриана.

– Ах да, игра, – кивнул Конан Дойл в сторону буйного стола. – Настоящие «музыкальные стулья».

– Я вижу игру, Адриана, но от музыки я не в восторге.

– Всегда найдется лишний человек. Но он никогда не уходит насовсем, потому что каждый раз кому-то приходится уступать ему место.

– Без всякого удовольствия, – сказал сэр Артур.

– Разве вы не видите, – сказала она, – хотят они того или нет, всегда есть один лишний. Вот что он имел в виду.

– Кто имел в виду, Адриана? – спросил сэр Артур.

– Гассман, – сказала она. – Он собирался это сделать. Как он говорил? Настало время…

Тут меня поразил смысл ее слов, и я умолк. По телу пробежала дрожь, словно в жарко натопленный паб вдруг ворвался январский холод.

– «Jetzt ist es Zeit für…» «Настало время для…» «die Reise nach Jerusalem»… «музыкальных стульев».

– Когда это он говорил? – спросил Дойл. – Он упоминал в дневнике «музыкальные стулья»?

– «Die Reise nach Jerusalem». Да, в конце дневника. А откуда вы знаете эту немецкую фразу, сэр Артур? _ спросил я, чувствуя некоторое смущение оттого, что всем она известна, кроме меня.

– Популярная детская игра. Думаю, каждый, кто хоть немного изучал немецкий в школе, о ней слышал. Такое ощущение, что Гассман собирался перемещаться от одного пациента к другому. – Он помолчал и вдруг ударил своим мясистым кулаком по столу. – Вот что! Он мог перемещаться в любого из них!

– А что он говорил до этого? – спросила Адриана. – Жаловался на здоровье и на свою неизбежную смерть. И что же он научился делать?

– Боже мой! Он научился проникать в них – в Хелен Уикем, Мэри Хопсон, Уильяма Таунби и Томми Моррелла. На все более длительные периоды времени, – ответил я.

– И находиться при этом на максимальном расстоянии, – добавила Адриана с возрастающим возбуждением.

– Вдобавок очень быстро. Но это уже слишком, – сказал я, бросая взгляд на соседнюю группу из семи человек на шести стульях.

– Почти тринадцать лет, – тихо сказала Адриана, словно все в комнате ее слушали. – Он был тем самым лишним человеком тринадцать лет, используя при этом… четверых пациентов.

– Это… Неужели это возможно?! – вскричал я.

Артур перебил:

– По крайней мере эта гипотеза выглядит вполне разумной по сравнению с предположением, что существует организованная группа людей, не связанная напрямую с «Мортон Грейвз». Есть только Гассман – лишний, переходящий из одного в другого в пределах группы из четырех человек.

Я помолчал и ответил:

– Не четырех. Анализ письма привел нас к Уикем, Хопсон, Стэнтону и Анатоль, но есть еще Таунби и Томми Моррелл – уже шестеро. – Мы все снова посмотрели на столик для шестерых, где сидели семеро. – Но это безумие, Адриана, это невозможно. Кроме того, что это вообще невозможно, как бы он управился со столькими жизнями?

– Вспомните раввина, Чарли.

– Медведь может заговорить, – сказал я.

– Может, и не совсем так, – сказала она. – Может, они не все вовлечены…

– Вы снова забыли обо мне, – прервал сэр Артур. – Какой раввин? Какой медведь? Вы ведь говорите о духе? О Гассмане, существующем в форме духа.

– Не совсем, – ответила Адриана. – Гассман может быть все еще жив в телах своих пациентов, о которых вам рассказал Чарльз.

Сэр Артур медленно кивнул.

– Да, – сказал он. – «Музыкальные стулья». Полагаете, речь идет только об этих шести пациентах?

– Может, есть еще несколько человек, но спиритизм тут ни при чем. Больше похоже на то, что он жив, но только вне собственного тела, – сказал я.

– Так тело Гассмана мертво, Чарльз? – спросил Конан Дойл.

– Да, определенно.

– Так что же вам непонятно в духовном бытии? Именно это мы и подразумеваем под понятием духа в загробном мире, по ту сторону. Вы думаете, Гассман открыл особый способ быть духом? Ни один спиритист не будет с вами спорить. Полагаю, я видел других духов, которые нашли другие способы. Вы оба верите в то, что этот Гассман жив в качестве нетленного духа, в то время как тело его мертво.

– Он проделывал это и при жизни, – сказал я. – Это не одно и то же. Он занимался этим до того, как умер.

– Но Гассман же умер, Чарльз? – повторил он, подняв брови.

Как только я смирился с мыслью, что Гассман таким образом мог продолжать жить дальше, мне в голову пришли интересные идеи.

– Думаю, сначала он планировал использовать одного из них, – сказал я. – Таунби был лучшим. Гассман сделал несколько записей по этому поводу.

– И Таунби в какой-то степени стал Гассманом – сказала Адриана.

– Почти во всем! Гассман оставил Таунби большую часть своих денег и отправил его в медицинскую школу то есть сам вернулся в медицинскую школу в теле Таунби, – добавил я.

– Где молодой Таунби прекрасно успевал. И это неудивительно, ведь его ум практиковал медицину уже несколько десятилетии, – сказал сэр Артур.

Он говорил так громко, что к нему стали поворачиваться от соседних столиков. Конан Дойл торжествовал. Я понизил голос:

– Если только мы не идем по неверному пути.

– Не идем, Чарльз, – тихо сказала Адриана. – Все именно так. Если Таунби был одержим, то по крайней мере первые несколько лет он должен был быть единственным, в кого переселялся Гассман. Это ведь Таунби уехал из Лондона и долгое время отсутствовал. Остальные и не думали уезжать.

– А когда вернулся, заплатил больнице за возможность продолжать исследования на своих прежних пациентах, – сказал я.

– И Таунби обналичил наследство Гассмана, поскольку деньги легче перевозить, – добавил сэр Артур. – Он не мог знать, когда ему понадобится быстро уехать. Гассман не знал. Гассман все продал, чтобы иметь доступ к состоянию независимо от того, чье тело он будет занимать.

– И под видом Таунби он готовил новых пациентов для… Как это Гассман называл? – спросила Адриана.

–  Субгностической одержимости.Именно это он и имел в виду, – сказал я. – Находясь в них, Гассман полностью владеет их телом, а их собственное сознание совершенно подавлено. В его дневнике написано, что у пациентов отсутствует и сознание, и память, пока они находятся под его контролем.

– Но потом что-то не заладилось с Таунби, – размышляла Адриана.

– И что-то явно не заладилось с Хелен Уикем, – добавил я. – В его системе были недостатки, и серьезные, если предположить, что он поступал именно так.

– Недостатки никуда не делись. Как вы говорили минуту назад, Гассман пытается управлять слишком многими жизнями. – Артур схватился за край стола, словно только это могло удержать его от того, чтобы запрыгать от удовольствия.

– Подождите-ка минутку, – тихо сказал я. – Мы зашли слишком далеко, пытаясь сложить вместе слишком много фактов и догадок, размышляя о передвижениях мертвого человека. Это звучит более чем безумно. Вырисовывается ли какая-то цельная картина?