Адриана кивнула.

– Сейчас наводят справки в Глазго. Мой дядя полагает, что участок может обладать достаточной ценностью, чтобы оправдать продолжение дела, – убедительно ответила она. Я видел, что она просто наслаждается своей ролью.

– А мы можем сейчас побеседовать с Таунби, доктор Доддс? – спросил я.

Доктор Доддс посмотрел по очереди на нас, словно бы оценивая все возможные «за» и «против». Наконец он ответил:

– Конечно, мистер Бейкер. Мы будем только рады помочь вам.

Но пути в палату я уверил доктора Доддса, что расскажу ему обо всем, что узнаю во время беседы, но попросил разрешения поговорить с Таунби наедине. Доддс согласился с готовностью, сказав, что у нового собеседника есть шанс получить новую информацию. Однако он, очевидно, не верил, что вообще возможно вытянуть хоть что-то из Таунби.

Пока мы шли, я заметил, что на некотором расстоянии от нас идет пациент, который упорно следовал за нами по всем коридорам и даже вышел в сад. Наконец я спросил об этом Доддса:

– Этот пациент преследует нас, или это плод моего воображения?

– Это не воображение. Наверное, он думает, что его не заметно. Это Томми Моррелл, и он совершенно безобиден.

– Мне он не кажется безобидным, – заметила Адриана. – Он похож на хищника, преследующего добычу.

– Сегодня он просто чуть более возбужден, чем обычно. Вы должны понимать, что двое хорошо одетых посетителей здесь вызывают удивление, – объяснил Доддс, когда мы приблизились к корпусу Таунби.

После вежливого представления доктор Доддс оставил Таунби наедине с Адрианой и со мной. Мы уселись на удобной, скупо обставленной мебелью террасе, с окном во всю стену, выходящим на север. Когда мы пришли, Таунби читал в своей комнате, на террасу он вышел с книгой в руках. Несмотря на свое заключение, он выглядел крепким и здоровым. Он весьма любезно улыбался. На нем были удобные, хорошо скроенные брюки и добротная шерстяная рубашка. Туфли из дорогой кожи и толстые носки придавали ему вид сельского джентльмена у себя в теплице.

– Такие достойные посетители пришли к человеку, к которому вообще никто не приходит, – сказал он с воодушевлением. – Миссис Уоллес, я узнал вас с первого взгляда. Я ведь слежу за газетами. Я нахожусь здесь с небольшими перерывами уже пятнадцать лет, мистер Бейкер, и ко мне никто никогда не приходил. Теперь же ко мне пришли сразу две, да еще такие приятные особы! Потрясающе! Ну что, вы не разгадали тайну моих денег? – Он наслаждался собственной проницательностью.

– А это правда, что у вас есть деньги, доктор Таунби? – с улыбкой спросила Адриана. – Мы только что слышали от доктора Доддса, что у вас их как раз и нет.

– О, по всей видимости, у меня их очень много. Дело в том, что никто из нас не имеет ни малейшего представления, куда я их дел. И пожалуйста, не называйте меня доктором. Родители называли меня Уиллом, а большинство людей здесь зовут просто Таунби. Я полагаю, что для того, чтобы именоваться доктором, – человек должен быть врачом – практикующим врачом, я хочу сказать. Итак, вы хотите поговорить о деньгах. – В его голосе послышалась легкая усталость.

– Вы умеете хранить секреты, Уилл? – спросила Адриана, наклоняясь вперед и кладя ладонь на его руку.

Он бросил взгляд на ее руку в аккуратной перчатке, потом посмотрел ей в лицо. Затем его глаза скользнули по мне, и он снова улыбнулся Адриане.

– Должно быть, весело, когда у тебя есть что держать в секрете, особенно если это не является секретом для тебя самого.

Похлопав его по руке, Адриана выпрямилась и посмотрела через плечо, словно бы хотела увериться, что ее не услышат.

– Нам нет дела до ваших денег. Мы хотим поговорить с вами о старом друге, – тихо прошелестела она. – Мы пришли, чтобы поговорить о докторе Гассмане.

Никакой реакции при упоминании этого имени.

– Но ведь Гассман и деньги – это одно и то же? – резонно спросил Таунби. – Не думаю, что я что-нибудь слышал о старине Бернарде за последние несколько лет. Доктор Гассман здесь превратился в деньги Гассмана. – Казалось, эта мысль опечалила его на мгновение. – Если только вы не имеете в виду пропавшие дневники. Вы пришли за этим?

– Только не мы, – ответил я. – Мы хотим знать о Гассмане как враче. Вы его помните, Уилл?

Таунби выпрямился и посмотрел мне в глаза. Он помедлил, удостоверяясь, что наше внимание целиком приковано к нему.

– Нам лучше прояснить все с самого начала. У меня прекрасная память, я нисколько не безумен и не подавлен. У меня не бывает приступов, и я не теряю контроль над собой. Это знают здесь все, особенно врачи. И вам, мистер Бейкер, тоже лучше это знать, если хотите говорить со мной.

Я спокойно кивнул, встретив его взгляд:

– Прошу вас, называйте меня Чарльз и примите мои извинения. Я неправильно сформулировал вопрос Я не сомневаюсь в ваших словах. И мне, и миссис Уоллес совершенно очевидно, что вас держат здесь не из-за вашего душевного состояния.

– Вот именно! – сказал он.

– Все, что я хотел узнать, – это что вы помните о методах Гассмана и помните ли вы о них вообще. Нас не интересуют пропавшие деньги и записи. Мы даже не знали о них еще пару дней назад, и они не имеют для нас никакого значения. Нам нужно больше узнать о Гассмане совершенно по другой причине.

– По причине, которую вы собираетесь сообщить мне или не собираетесь? – спросил он, не скрывая любопытства.

– По причине, которую мы не можем сообщить никому, Уилл, – вмешалась Адриана. – Этот секрет принадлежит не нам, а нашему другу.

Таунби отвернулся и посмотрел на зимний пейзаж за окном. Через несколько секунд он снова повернулся к нам:

– Чарльз, как вы полагаете, есть ли способ освободить меня отсюда?

Мне надо было быть готовым к такому откровенному вопросу, но я не был. Я пробормотал довольно бессвязно:

– Если честно, то я сомневаюсь в этом, но насколько нам удалось разобраться в ситуации, кто знает? Честно говоря, до настоящего момента эта мысль не приходила мне в голову. Мы пришли сюда, ожидая встретить душевнобольного пациента, который, возможно, будет в силах ответить на наши вопросы о Гассмане. А вместо этого мы увидели, на мой взгляд, совершенно здорового заключенного. – Мои слова повисли в воздухе между нами.

– Хоть и в очень приятной тюрьме, – вежливо заметил Таунби и оставил эту тему, обратясь к причине нашего визита: – Что ж, я помогу вам, если сумею. Полагаю, я знал доктора Гассмана не лучше и не хуже, чем любой другой его пациент. Завещание, возможно, навело вас на мысль, что я знал его лучше, возможно, был его близким другом, но это не так.

– Но он оставил вам почти все свои деньги, – сказала Адриана.

– Я совершенно искренне не понимаю, почему он это сделал. Если честно, я даже не особенно его любил. Он умер в девятьсот девятом, почти тринадцать лет назад. И первые шесть лет после этого я совершенно не помню. А следующие семь я провел здесь и беспокоился о других вещах, поэтому не уверен, что помню подробности того, как работал Гассман. Я никогда его хорошо не знал.

– Справедливо, – сказала Адриана. – И до нынешнего дня мы не знали о вашем положении – по крайней мере каким оно представляется. Но теперь я знаю. Я медсестра, и, как вы знаете, мой муж влиятельный человек. Если окажется, что с вами поступили несправедливо, я постараюсь что-нибудь сделать. Я обещаю. Что до Чарльза, он не может помочь вам. Он не имеет такого влияния, и по некоторым причинам он не может позволить себе быть вовлеченным в подобное дело. Но моя помощь и ваши сведения – это совсем другое дело, Уилл. Я помогу вам, если вы тот, кем кажетесь, независимо от того, что вы нам скажете.

Таунби, казалось, принял предложение, но ничего не сказал. Адриана посмотрела на меня, а потом перешла прямиком к делу, спросив: