Чтобы переводить его дневник, я должен был пройти три стадии. Сначала мне надо было прочитать каждое слово. Затем я записывал слово обычной графикой. Наконец, набросав фразу вчерне по-немецки, я переписывал ее по-английски. Когда я постепенно привык к почерку Гассмана, дело пошло проще и быстрее. Адриана не читала по-немецки и знала только несколько немецких фраз, поэтому ей приходилось терпеливо ждать перевода каждого кусочка. На каждой странице дневника было примерно сто пятьдесят слов, и ее расшифровка занимала у меня тридцать – сорок минут. Запись двух абзацев от 23 апреля 1907 года, например, я переводил целых тридцать пять минут.
Каждый из трех блокнотов состоял из сотни толстых страниц, и каждый лист был исписан с двух сторон. Все кроме двадцати последних страниц, были заполнены. Пока я трудился, Адриана подсчитала, что мне потребуется по меньшей мере месяц, чтобы справиться с этой работой.
– Просто просмотрите дневник, Чарльз. Не переводите все подряд. Читайте только затем, чтобы понять, о чем он пишет. И лишь если попадется что-то особенно интересное – переведите мне.
– Я не могу быстро читать архаичный немецкий, Адриана. Мне вообще трудно его читать.
– Что ж, но хотя бы не записывайте. Просто вникайте в главные мысли и потом рассказывайте мне, – настаивала она.
Я попытался прочитать абзац по-немецки и осознать его, опять же по-немецки, не записывая. Потом я попытался пересказать его по-английски:
– Двадцать пятого апреля он работал с женщиной по имени Клэр. Возможно, это была Клэр Томас, которую убили. Он смог заставить ее дойти до крыла администрации и вернуться под умеренным дождем без зонтика. Он заметил, что, когда кто-то заговаривал с ней, она не отвечала. Он называет двоих людей, которые с ней разговаривали. По его приказанию она дошла до своей палаты и принесла сухую рубашку. Затем она переоделась в другую одежду в его кабинете, все еще будучи в трансе. Когда он вернул ее в сознание, она ничего об этом не помнила.
– Хорошо, Чарли. Вы справились с целой страницей меньше чем за шесть минут. Займитесь следующей. Кстати, доктор Гассман был довольно похотливым старичком. Не думаю, что переодевание у него в кабинете было так уж необходимо для научного исследования. – Но Адриана не забывала и о времени. – Вы прочитайте следующую страницу и расскажите мне о ней. Я засеку время.
Когда я перевел очередную страницу, Адриана поделилась со мной своими подсчетами:
– Чарли, у нас все еще остается работы дня на три, если вы будете пересказывать каждую страницу. Быстрее вы читать не сможете, но, если я не буду слушать большую часть, мы сэкономим время.
– Вы сэкономите время, хотите сказать, – сказал я.
– Да, и если я сэкономлю время, мы оба выиграем. Если вы будете рассказывать мне самые интересные места, я могу подумать о других делах. Пойти за покупками, убрать в комнате. Нет никакого смысла в том, чтобы удваивать наши усилия.
Я пересел на кровать и вернулся к чтению. Следующие несколько записей были близки по содержанию к последней. Гассман экспериментировал с четырьмя своими любимыми пациентами, заставляя их делать разные вещи. Он пытался придумать такое, что они никогда бы не сделали в нормальном состоянии. Однако он заметил, что, пока они в трансе, он не может заставить их не только говорить, но и вообще издавать какие-нибудь, звуки.
Гассман установил, что, хотя он мог удерживать их в состоянии транса весьма долго, время от времени ему приходилось давать им новые указания.
12 июня 1907. Я должен быть честен сам с собой. Чтобы погрузить восприимчивый объект в исследуемое состояние, приходится действовать вопреки его интересам. Необходимо усиливать невроз пациента, а не ослаблять его. В этом смысле моя цель противоположна традиционным задачам лечения, но в эксперименте такого размаха стоит пожертвовать их здоровьем.
Каждый раз, начиная процедуру, я должен найти глубинные корни депрессии или волнений – нечто в пациенте, причиняющее ему боль. Часто эти корни скрываются в раннем детстве. После того как они обнаружены, я должен стараться стимулировать, а не устранить их. Погружаясь в глубочайшую депрессию, пациент испытывает острое желание удалиться из жизни. Когда данное желание достигает необходимого уровня, он теряет ориентацию и погружается в фантазии. На этом этапе особенно эффективной может быть физическая боль. Очень пригодился бы электрошок, но я установил что подходят и небольшие ожоги. Только когда объект находится в глубочайшем отчаянии, возможен этот глубинный вид гипноза.
Таунби в своем роде великолепен. Он крепок, мобилен и в подчиненном состоянии способен на поступки, требующие значительной физической силы. Однако в чем-то он меня разочаровал. Без постоянных указаний с моей стороны он прекращает деятельность в течение всего лишь нескольких минут. Словно борется со мной, даже будучи у меня под контролем. Клэр указаний хватает на время вдвое дольше. Из четверых способных достичь этого состояния Таунби подчинить труднее всего – опять же из-за сопротивления. Кроме того, для успешного управления требуется максимально близкий контакт. Я должен находиться от Т. на расстоянии фута, чтобы достичь результата, в то время как Клэр я могу погрузить в транс на расстоянии четырех или пяти футов.
Как и остальных, ее невозможно принудить издать ни единого звука, пока она в трансе.
Итак, Уильям Таунби входил в число любимой четверки. Его имя было первым, которое я узнал в дневнике. Я бы немедленно рассказал об этом Адриане, но она ушла по делам в своем рыжем парике. Я быстро пробежал глазами несколько шалостей с участием Клэр, в которые, что неудивительно, входило раздевание, и стал искать дальнейшие упоминания Таунби.
8 июля 1907. Сегодня Таунби сделал очередной успех. Я смог заставить его выполнять предписание в течение сорока пяти минут без единого слова с моей стороны. Это было то самое задание,о котором я уже упоминал. Он переписывал предложения из книги. Это продолжалось сорок пять минут. Потом, когда я попросил его продолжить, он писал еще пять минут. После этого я велел ему ходить, и он послушно делал это двадцать восемь минут, после чего мне пришлось прерваться из-за других дел. Наконец-то его транс сопоставим по времени с результатами остальных. Тренировка необходима везде, хотя теперь у меня получается быстрее. Сегодня Таунби погрузился в транс на расстоянии трех футов и в течение одной минуты. Мне также удалось заставить его пойти в условленное место и дожидаться меня там.
Интересно, не обусловливаются ли трудности работы с ним тем фактом, что он мужчина и менее восприимчив к боли. Он единственный пациент мужского пола, который пока способен достигать такого уровня транса, хотя и Томми выказывает некоторые признаки, вселяющие в меня надежду. Он тоже может быть готов к концу месяца. Весь процесс теперь движется быстрее у всех объектов.
Некоторые мои коллеги отпускают замечания относительно долгих периодов сонливости, наблюдаемых у этих пациентов. Полагаю, меня подозревают в использовании наркотиков. Что за чушь!
Снова Таунби, но теперь еще и Томми – возможно, Томми Моррелл, – два знакомых– имени. Пока что мне было ясно, что работа Гассмана по подчинению своих особых пациентов велась по трем направлениям. Во-первых, он хотел, чтобы они выполняли его задания, даже если бы в нормальном состоянии они так не поступали. Во-вторых, он пытался увеличить время своего влияния без необходимости отдавать дополнительные команды. В-третьих, он стремился увеличить дистанцию, на которой мог погрузить пациента в этот тип транса.
Мне также было совершенно очевидно другое: то, что Гассман проделывал над пациентами, не имело никакого отношения к лечению. Он просто пытался открыть новые горизонты, расширить границы гипноза. Это само по себе не означало, что его исходные мотивы не были врачебными. Но вскоре стало ясно, что эксперимент требует действий, противоречащих интересам пациентов. И все же он продолжал его, не задумываясь о вреде, который мог причинить.
