– Что тебе надо? – слабым, срывающимся на шепот голосом спросила Дебби.

– Мисс Дебби Стоун? – спросил мальчишка. – У меня есть кое-что для вас от компании «Норт-Бич-Флорист». – С этими словами он поднял на уровень лица длинную белую картонную коробку, чтобы она могла ее разглядеть.

Она открыла дверь, приняла коробку с цветами и сунула мальчишке пять долларов на чай, потому что более мелких денег не оказалось. Пройдя в комнату, она села прямо на пол. Единорог осторожно выбрался из-под дивана. Дебби сняла крышку. В коробке оказалась дюжина красных роз.

И записка, которую Лаки либо написал сам, либо продиктовал кому-то.

Дебби, привет! В ближайшие несколько дней не смогу ни заглянуть к тебе, ни позвонить. Но я думаю о тебе. Я должен тебе кое-что рассказать, и очень надеюсь, что ты поймешь меня. Людям свойственно совершать странные поступки, не так ли? Держись от проблем подальше! Я люблю тебя. Лаки.

Она вынула розы, не обращая внимания на острые шипы, и осыпала себя ими. Голова упала на грудь. Ее всю трясло.

Единорог подобрался поближе и молча устроился рядом.

В эту ночь ей приснился сон. Он был черно-белым, как старые классические кинофильмы, раскрашивать которые нет нужды. Она стояла на холме. Рядом был Лаки, за спиной – бетонные башни Сан-Франциско. Над головой неслись большие белые облака. Лаки положил руку ей на плечо. Она сорвала одуванчик. Ветер сдул его пушистую головку, и белые зонтики полетели прочь, к зеленым всепрощающим лесам Луизианы.

Теперь она поняла: одуванчики не могут расти на бетоне.

В то время как Дебби спала рядом с благоухающим букетом красных роз, стоящих в вазе подле ее кровати, Хосс Тигартен сидел в видавшем виды коричневом «шевроле» неподалеку от ее дома. Взяв в руки свой «Никон» – автомат, он навел объектив на подъезд и – просто чтобы проверить действие механизма – сделал полдюжины снимков фасада старого краснокирпичного здания.

– Отец Ланкастер!

Джон разговаривал с мистером и миссис Уинторп. Обернувшись на голос, он увидел Хосса Тигартена, стоящего посреди центрального прохода собора Святого Франциска – в том же комбинезоне, крикливой красной полосатой рубахе и черной мотоциклетной кепке с надписью «Ангелы из Преисподней».

Воскресная месса закончилась буквально несколько минут назад. Джон общался с прихожанами. Лицо его было сосредоточенным и серьезным – настоящее лицо священника. Но теперь это выражение растаяло как воск.

– Привет, отче! – взмахнул рукой Хосс.

– Добрый день, – ответил Джон, пытаясь хотя бы немного вернуть былую сосредоточенность. – Одну минутку, пожалуйста! – Он продолжил беседу с Уинторпами и даже не заметил, с каким изумлением они поглядывали на серьгу в его ухе. Наконец он обменялся с мистером Уинторпом крепким мужским рукопожатием, и супружеская чета удалилась. Джон и Тигартен остались одни, не считая нескольких прихожан, еще пробирающихся в сторону выхода.

– Есть для вас кое-что, – сказал Тигартен, показывая конверт из плотной коричневой бумаги, который неоднократно служил подставкой для кофейных чашек. – Хотите взглянуть? – Не дожидаясь ответа, толстяк прошел к переднему ряду кресел и уселся в одно из них.

– Полагаю, нам лучше пройти в мой…

– В чем дело? – удивился Тигартен. – Вы чего-то стесняетесь?

Замечание укололо Джона.

– Нет, – сказала он и устроился в соседнем кресле. От Тигартена пахло потом, но не очень противно.

– Я хотел быть уверен, что застану вас, поэтому пришел сразу после мессы, – пояснил Тигартен. Толстые пальцы начали вскрывать конверт. – Надеюсь, вы поймете, что это не могло ждать. Он вынул стопку крупнозернистых черно-белых фотографий формата восемь с половиной на одиннадцать дюймов, сделанных инфракрасным объективом. – Узнаете место? – придвинул он Джону верхнюю. Это было просто изображение двери подъезда дома, в котором жила Дебби.

– Да, – кивнул Джон. – Она здесь живет.

– Угу. К счастью, последние пару суток она вела очень спокойную жизнь. В пятницу вечером, примерно в половине восьмого, поехала в супердешевый бакалейный магазин на Монтгомери-стрит. Я последовал за ней, разумеется. Она вышла с покупками и двинулась прямо домой.

Странно, подумал Джон. Почему это ей вздумалось ехать за продуктами аж на Монтгомери-стрит, если обычно ходит пешком в лавку Джиро?

– Вероятно, она любит поспать, – продолжал Хосс. – Вчера вышла из дому только около трех часов дня. Поехала на набережную. Там купила у уличного торговца похлебку с моллюсками и свининой и съела. Потом около часа гуляла по площади Жирар-делли. Потом зашла в кондитерскую и заказала себе творожный пудинг с шоколадным кремом.

Творожный пудинг с шоколадным кремом, повторил про себя Джон. Информация доходила не сразу.

В нем же наверняка уйма калорий. Разве она не сходила с ума от опасения набрать лишнюю унцию веса? По крайней мере так было до вчерашнего дня.

– Очень симпатичная леди, – говорил Тигартен. – Не знаю, чего я ждал, но она совершенно особенная. У вас хороший вкус, святой отец. – Джон стрельнул в его сторону взглядом, и Тигартен невинно усмехнулся:

– Шучу, шучу, не надо мять воротник. Теперь взгляните… вот на это. Четвертая фотография. Видите что-нибудь?

На первый взгляд еще одна фотография подъезда Дебби, снятая под тем же углом, только ночью. Разве что вдоль дороги тянулись белесые полосы тумана и почти все окна в доме были погашены.

– Нет, ничего не вижу.

– Я тоже поначалу ничего не увидел. Но обратите внимание сюда, – показал он на правый край снимка. – Видите?

Да, теперь Джон разглядел смутный силуэт, притулившийся у стены рядом с подъездом. Силуэт был едва различим во мраке. Ничего определенного он не мог сказать.

– Это с пятницы на субботу. Приблизительно в час тридцать ночи. А это – с субботы на воскресенье. Час ночи. – Тигартен показал следующий снимок.

Здесь фигура на фоне тумана была различима гораздо лучше. Она была по-прежнему темной, расплывчатой, но уже с уверенностью можно было говорить, что это фигура человека. Точнее – мужчины, высокого, худощавого. Так по крайней мере решил Джон, судя по очень короткой стрижке. Тем не менее все это еще ни о чем не говорило.

– Совершенно верно, мужчина, – словно прочитав его мысли, проговорил Тигартен, выкладывая следующую фотографию. На ней мужчина в длинном плаще свободного покроя полностью вышел из туманной дымки. Он стоял прямо перед зданием, опустив руки. Его лицо – серое пятно – было направлено вверх.

Джон задохнулся, словно хватанул ледяного ветра. Он понял.

– Да, – кивнул Тигартен. – Полагаю, он смотрит на окна квартиры номер шесть. – И выложил перед Джоном для рассмотрения еще несколько фотографий. На, одной высокий блондин приблизился к ступенькам подъезда.. На следующей – уже взошел на них и был готов войти, в здание.

И затем последняя фотография: мужчина, стоящий на ступеньках, обернулся, и его лицо – все такое же серое пятно – направлено прямо в объектив камеры Тигартена.

– Я прекратил съемку, – пояснил Тигартен, – чтобы поменять объектив. Хотел взять лицо крупным планом. Но как раз после этого снимка он вдруг развернулся и пошел прочь. Он скрылся за углом слишком быстро, чтобы такой толстяк, как я, мог успеть догнать его.

– Полагаете, он вас заметил?

– Меня? Ни за что! Я тихо сидел в своей машине, а на голове у меня красовалась огромная корзина с бельем для прачечной. Просто приближалась другая машина. Видимо, она спугнула его и он дал деру. Уверяю вас, если Хосс устраивает засаду, он устраивает ее как надо!

– Сколько времени этот человек простоял там? – спросил Джон, разглядывая последнее фото. Что-то странно знакомое было в этой фигуре – поза, пальто… но он никак не мог вспомнить, что именно и с чем это связано.

– Не более трех минут. Но три минуты – большой срок. За три минуты можно решить, собираетесь вы, допустим, идти в дом или нет. Этот парень не хотел, чтобы его увидели. Осторожный, гад.