Он поспешил за Шерон и Тоби, которые обогнали его уже ярдов на двадцать. В это время двое мальчишек, отколовшись от толпы на рынке, побежали узким переулком. Он посмотрел им вслед. Они свернули было в какую-то щель, но, к удивлению Ахмеда, застыли на месте, после чего все-таки исчезли из виду. Ахмед был заинтригован и решил посмотреть, что их так напугало. Это был англичанин! Он стоял, в смятении прижавшись к стене. Мальчишки, не обращая внимания на Тома, стали перелезать через стену, и один из них что-то выронил при этом. Позади Ахмеда раздались крики, и, обернувшись, он увидел двух израильских солдат, сворачивавших в переулок в погоне за мальчишками. Он опять посмотрел на Тома. Тот поднимал с земли обрез.

– Нет, Том, нельзя! – Он кинулся к остолбеневшему Тому и выхватил обрез у него из рук. – Брось это, глупец! – Он размахнулся, чтобы перебросить обрез через стену.

Но он не успел это сделать. Вслед за окриком одного из солдат, добежавших до тупика, немедленно последовал выстрел. Пуля попала Ахмеду в живот. Две другие пули, выпущенные вторым солдатом, который прицельно стрелял с колена, пробили грудь и горло и отбросили его тело к стене.

Прибежали Шерон и Тоби, услышавшие крик Ахмеда. Тоби, крикнув одному из солдат что-то на иврите, стала бить его по рукам. Шерон, оттолкнув второго солдата, бросилась к окровавленному Ахмеду. На его одежде расплывалось темное пятно. Шерон приподняла его голову. Она еще не поняла, что он уже мертв. Голова его откинулась назад, из угла рта потекла слюна, смешанная с кровью. Шерон поцеловала Ахмеда прямо в окровавленные губы и стала баюкать его голову на коленях; взгляд ее был обращен на Тома, прося то ли помощи, то ли объяснения, которое он был не в состоянии дать.

Парализованный ужасом, он мог лишь наблюдать за происходящим. Он перевел взгляд с вопрошающих глаз Шерон на губы Ахмеда и явственно увидел, как из его рта, словно из шляпы фокусника, выползла толстая пчела и, задержавшись на секунду, взмыла вверх и стала подниматься по изломанной спирали все выше и выше в насыщенное запахом пряностей ночное небо над Иерусалимом.

Том зачарованно следил за ее полетом.

Небо над Иерусалимом было божественно-голубым. Ян Редхед снял темные очки и поднялся из-за столика, когда Том вошел в кафе. Он в волнении протянул ему руку, слишком поспешив с этим, так что пришлось стоять с протянутой рукой, пока Том не приблизится. Том сел за столик, и Редхед подозвал официанта.

Перед этим Том позвонил Редхеду, и они договорились встретиться в кафе «Акрай» в пешеходной зоне Нового города. Том заказал кофе.

– Я рад, что вы позвонили мне, – сказал Редхед, снова надевая очки. На нем был черный костюм, и в такую жару можно было вспотеть от одного его вида. Он засунул два пальца за белый воротник рубашки и, наклонившись к Тому, спросил конфиденциальным тоном: – Вы не знали, что это кафе посещают в основном геи?

– Неужели? – отозвался Том невинным тоном. – Надо же!

Идея принадлежала Шерон. Она сказала, что если уж Том решил отдать свиток англиканам, то сделать это надо непременно в кафе «Акрай». После гибели Ахмеда прошло две недели, и она старалась восстановить свое чувство юмора.

– Я сегодня уезжаю из Иерусалима, но я не мог уехать, не передав вам вот это. – Том положил на стол большой конверт. – Но не спешите радоваться. Это всего лишь копия. Мне за нее ничего не надо.

Редхед посмотрел на конверт, не прикасаясь к нему:

– Свиток Магдалины? А что случилось с оригиналом?

– Я думаю, что оригинал, подобно ключам от храма Гроба Господня, должен храниться у мусульман. Я не могу доверить этот свиток христианам – да и иудеям тоже. Поэтому я передал его одному арабскому ученому, другу человека, который перевел рукопись.

– Это тот, кого застрелили?

– Да. – (Официант принес кофе.) – Этот ученый обещал, что опубликует рукопись. Я решил, что будет справедливо, если я отдам вам копию. Еще одну копию я передал в Иерусалимский музей. Я уверен, что разные конфессии будут интерпретировать этот текст по-разному.

– Ну что ж, и на том спасибо. Хотя, конечно, мы предпочли бы оригинал.

– Как я уже сказал, вам нельзя доверять историю. Редхед задумчиво посмотрел на него сквозь темные стекла очков. На них играли солнечные зайчики.

– Не судите нас слишком строго. Этот город воздействует на психику. Вы читаете какой-нибудь текст, а когда возвращаетесь к нему на следующий день, то готовы поклясться, что смысл слов изменился. Такой уж это город.

– Да, я знаю, о чем вы говорите.

Вытащив бумажник, Редхед подсунул банкноту под блюдце. Затем он встал и протянул на прощание руку:

– Мне пора. Благодарю вас хотя бы за копию. Счастливо добраться домой.

– Спасибо.

– Чуть не забыл. Я принес вам кое-что.

Редхед шлепнул свой портфель на стол, щелкнул замками, извлек из портфеля открытку и вручил ее Тому. Это была большая открытка, из тех, что раздают детям в воскресной школе. На ней была изображена сцена в духе черного юмора: множество скелетов поднимались из земли и из расколовшихся гробов, извиваясь в экстатической пляске.

– Ага! – произнес Том. – «День воскрешения мертвых». Ну, теперь у меня полная коллекция.

Редхед криво улыбнулся, взял портфель и пошел в направлении Старого города.

Том смотрел ему вслед: распаренный человек в черном английском костюме, выглядевшем нелепо под жгучим солнцем Ближнего Востока.

Том допил остатки кофе.

Вскоре он вышел из кафе и тоже направился не спеша в сторону Старого города. Они договорились с Шерон, что она встретит его у городской стены и отвезет в аэропорт. После убийства Ахмеда Том стал понемногу приходить в норму. Он больше не видел вокруг ни джиннов, ни демонов. Вместо этого он ежедневно виделся с Тоби в ее центре, поскольку теперь его терзал комплекс вины за гибель Ахмеда. Шерон и Тоби не бросили ему ни слова упрека, – напротив, зная его склонность взваливать все на себя, они старались, как могли, облегчить его страдания.

Но он хотел вернуться домой, в Англию. Он предложил Шерон поехать с ним и выйти за него замуж, но она мудро отклонила оба предложения.

– Ты слишком долго мучился оттого, что разлюбил Кейти. Я не хочу подвергать тебя таким же мучениям еще раз.

Однако она пообещала, что навестит его в Англии на Рождество.

Осталось только спуститься по улице Шекхем с того самого холма, с которого он впервые увидел Иерусалим из окна такси. Внизу он заметил машину Шерон. Она ждала его, опершись на капот и сложив руки на груди. Когда Том появился на вершине холма, она помахала ему. Но прежде, чем спускаться, он остановился, чтобы бросить последний взгляд на Старый город.

Золотой купол мечети вздымался среди хаоса окружающих построек цвета молотого белого перца, устремлявшихся, как нестройный хор голосов, к безупречно чистому небу. Запах теплой пряной пыли щекотал ему ноздри, и на мгновение его охватил священный трепет при воспоминании о том, что он оставлял позади. Это был не город, а живое существо, слепленное из глины и крови, пыли и снов.

Его сверхъестественная красота на миг парализовала Тома. Иерусалим – этот сон наяву, этот сладкий кошмар, город джиннов и духов, где истина прячется под покровом тысячи лживых масок. Плавильный тигель народов и вер. Город, в центре которого проходит мировая ось, возносятся к небу молитвы, льется кровь, искупаются грехи и не умирает надежда на мир. Иерусалим – уже не город только, а символ всех горестей человеческого сердца, который однажды сможет стать символом спасения.

Гудок автомобиля, поданный Шерон, заставил его очнуться. Он поднял глаза на Масличную гору и линию горизонта за городом. Затем он пошел вниз, к машине.