– Ну и как у тебя дела с этим новым бойфрендом?

– Он не мой бойфренд, и тем более не новый, – ответила Шерон. – Это всего лишь мой старый друг по колледжу.

– Так я и поверила. Ты опаздываешь на работу, и вид у тебя такой, будто ты не спала всю ночь.

Тоби была основателем и управляющим Реабилитационным районным центром на Бет-Хакерем, в котором Шерон работала консультантом. Она всегда обращалась со своими сотрудниками так, словно они были ее пациентами. Сейчас они пили кофе в кабинете.

– Прекрати выпытывать подробности, Тоби. Я выгляжу совершенно нормально, а на работу пришла сегодня раньше тебя.

– Не пытайся сбить меня с толку, дорогая. Если я опоздала, это вовсе не значит, что ты пришла вовремя. Усекла?

Выражение «усекла?» Тоби подцепила у одной из их клиенток-алкоголичек. Она делала это регулярно, раз в неделю обзаводясь новой понравившейся ей фразой и отбрасывая старую.

– В любом случае я директор этого заведения и по определению не могу опаздывать.

– Он приехал сюда недавно и ненадолго. Из Англии. Вот и все.

– Я просто не хочу, чтобы ты страдала. Ты же знаешь, как это сказывается на нашей работе. Ты расстраиваешься, все наши женщины расстраиваются, я расстраиваюсь. Все мы здесь как один мозг. Я уже устала от всего этого. Так что если тебя не удовлетворяет этот английский как-его-там…

– Том.

– Шерон, врешь ты все.

– Нет.

– Я тебя знаю. – Тоби была маленькой толстушкой с седыми волосами и в очках, неизменно висевших на кончике ее носа. Подойдя к Шерон, она обхватила ее лицо обеими руками. – Я беспокоюсь. Ну так как все-таки? Ты его трахнула?

– Тоби!

Из всех знакомых Шерон только у Тоби непристойности вплетались в речь совершенно естественно, наравне с прочими словами.

– Потому что, если он тебе нравится, но ты его не трахнула, это плохо скажется на нашей работе.

– Слушай, мне пора. Меня ждет моя группа.

– Ты даже не хочешь говорить со мной? Значит, это еще хуже, чем я думала.

– Послушай, я не люблю его и не собираюсь травить. Кстати, я как раз хотела поговорить с тобой о нем и о его проблемах.

– К черту его проблемы, дорогая. Я за тебя волнуюсь.

– В другой раз, Тоби, ладно?

– Ладно.

Шерон направилась к группе женщин, ожидавших ее в приемной. Тоби, с озабоченным видом, допила свой кофе. «Черт побери, – думала она. – Шерон влюбилась! Ну и что нам теперь всем делать?»

– Возьми трубку, – сказал Том.

– Возьми сам.

К телефону никто не хотел подходить. Кейти сидела на диване, подвернув под себя длинные изящные ноги. Она принесла работу на дом. Том сидел за столом. Перед ним возвышалась стопка ученических тетрадей, в которых он исправлял ошибки перьевой ручкой с красными чернилами. Телефон перестал звонить. Кейти посмотрела на Тома, продолжавшего чиркать в тетрадях.

Спустя несколько минут телефон снова зазвонил. Кейти отложила ручку и встала с дивана. Том невольно прислушался к тому, что она говорила.

– Алло? О, добрый вечер! Нет-нет, все в порядке. Чем мы можем быть полезны для вас? Да, он дома. Проверяет ученические работы. Да, он учитель. Нет, я не учительница и не хотела бы быть ею. Это очень приятно слышать. Об этом не стоит беспокоиться. Да-да, он здесь. Сейчас.

Кейти накрыла трубку рукой:

– Том, это Майкл Энтони.

– Кто?

– Ну, тот человек, которого мы встретили в кофейне. Пьяница с вечеринки. Он хочет поговорить с тобой.

– Что ему надо?

– Откуда я знаю? – Она ткнула в его сторону трубкой со свирепым выражением лица.

Том с усталым видом поднялся и взял у нее трубку:

– Да?

Несколько минут Том слушал молча, лишь изредка издавая невнятные междометия. В конце концов он записал телефонный номер в блокнот и положил трубку.

– И что?

– Он спросил, не буду ли я возражать, если он пригласит тебя погулять с ним в воскресенье в парке.

– Что?!

– Он говорил очень корректно, очень сдержанно.

– Зачем я ему понадобилась?

– Он считает, что ты прекрасна. Кроме того, он умирает. Доктор сказал, что ему осталось жить полгода или год. Он сказал, что это его последнее желание, в некотором роде. Похоже, так оно и есть.

– Теперь я поняла, как это сделано, – сказала Шерон. – Перед тем как пришить эти листки к шелковой подкладке, их с помощью горячего утюга наклеили на какое-то подобие кальки, чтобы они не расползались.

– Как по-твоему, представляют они какую-нибудь ценность? – спросил Том.

– Понятия не имею. Это иврит, но я ничего не могу разобрать. Если хочешь знать, что тут написано, надо показать рукопись кому-нибудь, кто окажется способным разобраться в ее содержании.

Шерон подпирала голову загорелыми руками, и они возвышались по обеим сторонам свитка, как колонны в храме. Том загляделся на их плавные изгибы. Он уже почти забыл, какую спокойную уверенность может излучать Шерон.

– Фрагменты этих свитков можно отыскать повсюду, – произнесла она тоном экскурсовода, – но сама я видела их только в музее. Не исключено, что тут записаны результаты каких-нибудь измерений, сделанных при постройке храма. «Здесь сорок локтей, затем еще двадцать локтей плюс стена десять локтей» – что-нибудь такое.

– Давид думал, что они содержат что-то важное.

– Ты говорил, что он думал также, будто Ватикан пытается отравить его. По-моему, у твоего Давида не все было в порядке с головой.

– Он не говорил, что это Ватикан. Кто мог бы помочь с этим, как ты думаешь?

– Сначала реши, хочешь ли ты показывать их кому-нибудь или нет. Если ты отдашь рукописи христианским или хасидским ученым, то больше их уже К увидишь. Это точно. Можно было бы попросить какого-нибудь знатока взглянуть на них частным порядком. Но если в этих свитках действительно что-нибудь интересное, то очень скоро всем станет известно, что они находятся у тебя.

– Вот черт. Что же нам делать?

– У меня есть один друг. Бывший клиент нашего реабилитационного центра. Я не хотела связываться с ним, но раз уж не остается ничего другого…

– Ахмед аль-Асмар, – сказала Шерон, принимаясь барабанить в дверь в третий раз. – Наверное, спит. И если даже я разбудила его, он откроет только с четвертого стука. Как он утверждает, джинны [16]никогда не стучат больше трех раз.

– Джинны?

Они были в мусульманском квартале Старого города. Шерон подъехала к зданию в северо-восточном Секторе. Окна были закрыты ставнями. В узком переулке пахло сыростью и ослиной мочой.

– Демоны. Ахмед не такой, как обычные палестинские арабы. А меня он считает немного свихнувшейся.

– Почему?

Прежде чем Шерон успела ответить, в нескольких футах над их головами распахнулись ставни, и из окна высунулась моргающая спросонья мужская голова. Том увидел взъерошенные черные волосы и тонкие усики. Несколько секунд араб тупо смотрел на них.

– Чокнутая еврейка, – пробормотал он.

Голова исчезла, но спустя несколько мгновений араб появился снова и выкинул им ключи. Шерон поймала их и отперла дверь.

Внутри было прохладно и полутемно. Том поднялся вслед за Шерон по каменным ступеням в пропахшую благовониями комнату, где араб натягивал джинсы и футболку. Он нарочито поморгал и протер глаза. На вид ему было лет сорок. Ахмед и Шерон расцеловались, подставив друг другу щеки, и Шерон представила Тома:

– Он из Англии.

– Из Англии? – переспросил Ахмед таким тоном, будто Том приехал из Атлантиды. – Из Англии?

Том протянул ему руку. Араб несколько секунд взирал на его ладонь со смесью ужаса и восхищения и затем пожал ее.

– Чай. Надо заварить вам чай.

Шерон уже опустилась без приглашения на одну из больших подушек, набросанных у стены. Ахмед жестом предложил Тому сделать то же самое и удалился на кухню.