– Я устала от этих твоих игр, мне надоело, что я не получаю от тебя ничего в обмен на всю мою помощь тебе. У меня больше нет терпения, оно истощилось. Я попрошу Тоби заняться тобой или, если она не может, кого-нибудь еще. Счастливо оставаться. – Шерон поднялась.
Кристина продолжала раскачиваться.
– Сде-сде-сделали. Я СКАЖУ ТЕБЕ, ЧТО ПРОИЗОШЛО! – крикнула она, когда Шерон уже собиралась выйти из комнаты. – Сде-сде-сделали, я скажу тебе, я скажу тебе. – Она стала раскачиваться быстрее, ударяясь затылком о войлочную обивку стены.
Шерон вернулась к ней и опять села:
– Что за таблетки ты приняла?
– Это неважно неважно неважно я скажу тебе Я СКАЖУ ТЕБЕ КАК они это сделали, сделали. Они перебили его кости, да-да, перебили его голени, вот как они это сделали, эй-эй, я пытаюсь, эй, перебили, он не должен был умереть, нет-нет, он не должен был умереть, он должен был висеть там, ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО Я ПЫТАЮСЬ, просто висеть там, пока его не снимут, не мертвого, нет-нет, совсем нет, только притворяющегося мертвым, чтобы жить дальше, в этом все дело, ОН НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ УМЕРЕТЬ, но ты знаешь кто, ты знаешь кто, ЭТО БЫЛ САУЛ, он велел им ПЕРЕЛОМИТЬ ЕМУ КОСТИ, он сказал сломать ему голени, это он сделал. Вот как они сделали это! Сделали это!
Кристина стала биться головой о стену уже с размаху. Шерон старалась удержать ее:
– Кто это был? О ком ты говоришь, Кристина? Я не понимаю.
– Кто? Кто? Я же пытаюсь сказать тебе, я пытаюсь, Я ГОВОРЮ ОБ ИИСУСЕ! ИИСУСЕ! НЕСЧАСТНОМ ИИСУСЕ! ОНИ ПЕРЕЛОМИЛИ ЕМУ ГОЛЕНИ! ВОТ КАК ОНИ ЭТО СДЕЛАЛИ! ИИСУС! МОЙ БЕДНЫЙ ИИСУС! – Кристина перестала раскачиваться и повалилась на пол, отчаянно воя, тело ее сотрясалось от рыданий.
Шерон пыталась поднять ее и успокоить:
– Это все пилюли, Кристина. У тебя просто… Что ты приняла?
– Не-е-е-е-т! Бедный Иисус. Бедный Иисус.
Ее невозможно было утешить. Она плакала так, словно ей только что сообщили ужасную новость. Тело ее содрогалось в конвульсиях, она задыхалась от собственных рыданий. Но неожиданно она перестала плакать. Растянувшись на полу в полный рост, она прижалась головой к ковру, намокшему от ее слез. Затем она произнесла твердым и ясным голосом:
– Я Мария Магдалина.
– Да-да, – отозвалась Шерон успокаивающим тоном. – Замечательно. А я Дева Мария.
Кристина сразу села с негодующим выражением лица. Она отвела с лица свои длинные каштановые волосы и заговорила вдруг голосом, который Шерон слышала утром по радио в машине. Это был тот же самый голос, без всякого сомнения. Утром Шерон остановила из-за него машину посреди транспортного потока, и теперь снова он заставил ее похолодеть.
– Почему ты хочешь заткнуть мне рот? Это я, Шерон, это я. Я пытаюсь рассказать тебе, что произошло.
– Кристина!
Кристина замотала головой и с силой потянула в сторону воротник, словно он причинял ей боль.
– Я задыхаюсь, – сказала она. Слова произносила Кристина, но голос принадлежал Кейти. – Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь. Я не могу дышать.
– Не знаю, что и посоветовать, дорогая моя. Я здесь столько всего навидалась, что теперь уже ни в чем не уверена.
Они пили по второй чашке чая в кабинете Тоби. Услышав, как Кристина говорит голосом ее умершей подруги, Шерон попятилась из комнаты и с воплем ринулась по коридору. Тоби чинила дверную петлю поблизости и выскочила на крик. Взглянув на Шерон, она тут же повела ее в свой кабинет, попросив другую сотрудницу присмотреть за Кристиной:
– Марсия, сделай доброе дело, посиди с Кристиной в «белом тумане». Мне надо проконсультировать нашего консультанта.
Однако консультировать Шерон она не стала, а лишь выслушала ее.
– Не знаю, как это объяснить, Тоби, но мне все это каким-то образом передалось. Том не может примириться со смертью жены, и это заразило меня. В первый раз можно было списать это на разыгравшееся воображение, но если бы ты слышала Кристину…
– Что именно произошло? Расскажи мне толком с самого начала.
– Кристина несла свой обычный бред, а затем словно переключателем каким-то щелкнули, и она заговорила голосом Кейти – таким же, какой я слышала по радио вчера утром. Не просто похожим, а точно тем же.
– А как дела с этим Томом? Вы хоть спите вместе?
– Тоби!..
– А что такое? Ты что, плохо изучила меня за все эти годы? Ты думаешь, я осуждаю тебя?
– Нет. Но, если ты хочешь сказать мне, что это случилось из-за того, что я испытываю чувство вины из-за смерти жены моего парня, я закричу.
– Вот и хорошо. Бывает, что это помогает.
– Но я не испытываю никакого чувства вины, действительно не испытываю!
Тоби постучала себя по голове:
– Здесь – нет. – Она положила руку на свою большую грудь. – А здесь?
– Нет, не согласна.
– Ты забыла, что чувствовала, когда впервые появилась здесь?
– Ну давай, попрекай меня опять этим.
– Я не попрекаю тебя. Я только хочу, чтобы ты не забывала, что мы все в некотором смысле пациенты.
Шерон пришла в реабилитационный центр на Бет-Хакерем, когда была вынуждена признать, что у нее есть серьезная проблема, и проблема эта – кокаин. Она приобрела привычку к нему за те полтора года, что прожила с богатым агентом по недвижимости, а когда их связь прервалась, то все, что у нее осталось, – это дорогостоящая привычка, которая была ей явно не по карману. Так что она обратилась в центр за помощью и получила ее. Тоби заметила, что она сочувствует другим больным, умеет найти к ним подход и поддержать их. Тоби разглядела в Шерон настоящий психотерапевтический талант и убедилась, что она справляется с их работой более успешно, чем кое-кто из профессионалов, состоящих у них в штате. Ее тоже приняли в штат, сначала на полставки, но она быстро освоилась и стала подниматься по служебной лестнице.
Тоби заражала сотрудников центра своим энтузиазмом. Эта приземистая полногрудая седая еврейка, доводившая окружающих до белого каления своей прямотой, оказалась самым умным человеком из всех, с кем Шерон довелось когда-либо повстречаться. Ее принципы были просты и основывались на убеждении, что все без исключения люди обладают неограниченными способностями ко лжи и самообману и больше всех страдают от этого сами. Прежде всего перестаньте обманывать самих себя, говорила она, – и полдела сделано. Больше того, говорила она Шерон, нельзя длиться на людей за то, что они обманывают самих себя, надо любить их за это, потому что это признак их принадлежности к человеческому роду. Всякое самоусовершенствование, полагала Тоби, начинается с попытки отказаться от иллюзий в отношении самого себя.
Когда Тоби говорила «мы все пациенты», она понимала это буквально. Второй причиной, по которой она взяла Шерон в штат, был тот факт, что Шерон напоминала ей ее саму: Тоби в прошлом лечилась от алкоголизма.
– Ну, и что ты хочешь сказать в связи с этим? – спросила Шерон, оттаяв.
– Тома что-то терзает, это ясно. Судя по тому, что ты рассказывала мне, это связано с гибелью его жены. И если это действительно так, то теперь, когда вы стали любовниками, ты разделила с ним его невроз. Ты думала, что, забравшись к нему в постель, поможешь ему, я тебя знаю. Но при этом невозможно уберечься от воздействия чувств и эмоций партнера – они как болезни, передающиеся половым путем. И даже хуже: они взгромождаются тебе на спину и спокойно живут там.
– Это звучит совсем как у Ахмеда с его джиннами.
– А, этот араб. Как у него дела? Ты видишься с ним?
– У него в целом все по-прежнему.
– Да, он тогда устроил здесь сущее светопреставление. Именно после этого я решила сделать наше заведение чисто женским. Но ты с ним неплохо поработала.
– Не уверена.
– Что ты собираешься делать с Томом? Заставь его рассказать тебе все откровенно.
– Господи, будто я не старалась! Я чувствую, что в нем что-то сидит, но извлечь это из него – все равно что пытаться протащить верблюда сквозь игольное ушко.
– Вот-вот! – Тоби расплылась в улыбке. – Навостри уши и дай ему выговориться, дорогуша!
