Я видел, что Мехмет тоже находится в плену ее чар. Прежде чем он успел ответить ей что-нибудь, она уже распаковала мешки и стала готовить еду. Мехмет посмотрел на меня и пожал плечами. Решение было принято.

Но еще не было принято другое решение: кого она предпочтет – Мехмета или меня? В первую ночь она спала чуть в стороне от нас обоих. В подобной ситуации нам никогда не приходилось бывать. Мы не могли вдвоем обладать ею – мы слишком хорошо знали друг друга и понимали, что для нас обоих это недопустимо. Но мы оба были охвачены страстью. Раньше или позже ей придется выбирать одного из нас.

Между нами разгорелось соперничество. Мы стали вести себя гадко по отношению друг к другу. Я якобы в шутку издевался над его косоглазием, а он в ответ высмеивал мой большой нос. Я всячески демонстрировал свою физическую силу, он изощрялся в остроумии. Мы вели беспощадную борьбу, в которой ни один из нас не хотел открыто сознаться. Она жила с нами уже несколько недель, и каждый день тетива лука неумолимо все сильнее натягивалась.

Как-то вечером она поразила нас, начав танцевать, как дервиш. Думаю, я всегда знал, кто она такая, и этот вечер подтвердил мою догадку. Она крутилась и крутилась, и песок закручивался спиралью вслед за ее ногами. Юбка ее с каждым оборотом взлетала все выше, открывая ее сильные, гладкие, омытые потом бедра. Казалось, песок под ней вот-вот загорится. Глаза ее ярко сияли, подобно блестящим щиткам пустынного жука. Вожделение подняло голову, как кобра, в моих широких штанах. Никогда еще я не желал женщину так сильно. Но рядом был Мехмет, очарованный ею не меньше, чем я. Как избавиться от него?

Она остановилась, и пустыня начала шелестеть. Это был тот же звук сыпавшейся пыли, который я слышал раньше. Неожиданно я подумал, что мы, проведя уже много дней с нею, до сих пор не знаем ее имени. Она обладала удивительной способностью отвлекать наше внимание, как только мы собирались выяснить, как ее зовут, и мы забывали об этом.

Когда она кончила танцевать, мы с Мехметом стали бешено хлопать в ладоши, и я предложил ей сесть между нами. Она тяжело переводила дыхание. Запах ее пота сводил меня с ума, не говоря уже о том женском запахе, который исходил из ее живота. В этот момент я решил во что бы то ни стало выяснить ее имя – ни женщина, ни джинния не могли мне помешать. Я ласково заговорил с ней, успокаивая, гладя ее волосы и не сводя с нее глаз, пока ее веки не отяжелели. Она начинала впадать в гипнотическое состояние, и я уже собирался задать вопрос об ее имени, когда Мехмет вдруг нарушил транс, прочитав строчку из своего стихотворения:

– Покров на лице твоем скрывает черты твои в темноте, но ткань на груди твоей не скрывает твоей красоты!

Она вздрогнула и посмотрела на Мехмета. Он стоял перед нами, сжав кулаки. Лунный свет отражался от белков его глаз и от зубов, придавая ему демонический вид. Все мои старания пошли прахом, и я разозлился. С какой целью он встрял со своим дурацким стихом?

Она тоже поднялась – как мне показалось, она была раздосадована тем, что чуть не поддалась моему воздействию. Повернувшись к Мехмету, она нежно погладила его по щеке:

– Это ты сочинил, Мехмет? Да ты настоящий поэт! Пойдем погуляем по холмам – я хочу послушать и другие твои стихи. Ахмед, ты последишь пока за очагом?

Итак, я был лишний. Они ушли, а меня трясло, словно в лихорадке; я воображал, как они идут вместе под сияющей луной и Мехмет заливается соловьем, декламируя свои напыщенные стихи. Я не мог сидеть спокойно, потворствуя этому. Я должен был пойти за ними.

Вскоре я догнал их – они сидели, прислонившись спиной к скале. Я мог незаметно наблюдать за ними с довольно близкого расстояния. Луна висела низко, улыбаясь им, как довольная сводня. Руки их были переплетены. Она приблизила к нему лицо, и они поцеловались. Даже в темноте я различил, как его язык проскользнул в ее рот, а ее язык – в его, словно две совокупляющиеся змеи, и их жаждущие уста сомкнулись.

Я задыхался. Я разбил кулаки в кровь о скалу и бился о нее головой. Я больше не мог смотреть на это. Я отполз в сторону, заливаясь горькими слезами. Я вернулся к костру и сел возле него, дрожа от холода, не в силах согреться. Так я сидел долго.

– Ты плохо смотрел за костром, он погас.

Это был Мехмет. Он вернулся один. Я не имел представления, сколько прошло времени. Но утро еще не наступило, луна изливала на землю свой жемчужный свет.

– Где она? – спросил я.

– Пошла стелить брачное ложе, – ответил он.

– Стало быть, она сделала выбор.

– Да. Ты не сердишься на меня?

Я встал и обнял его.

– Мехмет, мой младший брат, – сказал я, – ты мне дороже всего на свете. Как я могу на тебя сердиться? Она выбрала лучшего из нас, моего брата. Такова воля Аллаха. Так тому и быть.

Мехмет с облегчением расплакался и прильнул ко мне. Он боялся, что нашей дружбе наступил конец. Он плакал и плакал и не мог остановиться; он благодарил Аллаха за то, что тот даровал ему любовь и этой женщины, и его замечательного брата.

Я с трудом усадил его.

– Нам нужно еще кое-что сделать, – сказал я. – Мы должны снова разжечь костер и приготовить свадебный пир, а также подготовить жениха к свадьбе. Когда она вернется?

– На рассвете.

– Тогда давай не будем терять время.

Я разжег костер, а Мехмет разложил в пещере все необходимое для свадебного пира. До рассвета оставался час. Я помог ему умыться и одеться и усадил его у входа в пещеру.

– Я прочту молитву за тебя.

– Правда?

– Это будет особая молитва. Давай вызовем силы, необходимые для свадебной ночи. Сделаем тебя достойным женихом. Я придам тебе силу льва, чтобы вы могли заниматься любовью до полного изнеможения. И крылья вдохновенной поэзии, которые позволят тебе шептать ей на ухо редкостные слова с каждым любовным движением.

Мехмет смущенно рассмеялся, а я очертил кругом то место, на котором он сидел на песке.

– Это для защиты, – объяснил я.

Я стал читать молитву успокаивающим, усыпляющим тоном. Когда Мехмет начал клевать носом, я вплел в молитву потаенные слова. Я уже не раз проводил гипноз с Мехметом, и он позволил мне закрепить в его памяти определенные слова, способствующие процессу усыпления. Дыхание его стало легким, поверхностным. Еще несколько секунд – и он впал в транс. Я осторожно дотронулся до него.

– Ты все видишь и слышишь, братишка. Ты видишь, как небо над вершинами гор светлеет, предвещая рассвет. Это очень красиво. Но ты не можешь выйти за пределы этого круга ни при каких обстоятельствах, даже если лев бросится на тебя. Ты не можешь двинуть рукой, поднять бровь, не можешь шевельнуть ни одним мускулом. И что еще важнее в данный момент, ты не можешь говорить. Ты не можешь произнести ни одного слова, не можешь издать ни малейшего звука. Даже если орел нападет на тебя. И это очень хорошо, потому что мне не придется слушать твои омерзительные стихи.

Глаза Мехмета были широко открыты, а взгляд, которым он смотрел на меня, был странным. Но даже моргнуть при этом он не мог. Однако в глубине его глаз я видел маленькую искорку, говорившую о том, что он сознает, как изменился мой тон, и всеми силами старается выйти из-под власти гипноза. Но я знал, что это ему не удастся.

– Дорогой Мехмет, вот уже несколько лет я терпеливо выслушиваю тарабарщину, которую ты выдаешь за поэзию. Но теперь терпение у меня лопнуло. Открой рот. Я хочу взглянуть на твой язык, доставлявший мне столько неприятностей.

Он открыл рот и медленно высунул язык. Все его тело было напряжено в попытке оказать сопротивление, но ощущалось оно только в его глазах.

– Ай-яй-яй, я вижу, твой язык почернел от твоей гнусной поэзии. Пусть это послужит тебе уроком.

У него перехватило горло, а розовый язык стал сначала фиолетовым, а затем черным.

– Убери его! – вскричал я. – Он так же отвратителен, как и стихи, которые он произносил!

Рот его закрылся, зубы сомкнулись, прикусив кончик языка.

– Язык твой греховен, Мехмет. Людям надо быть осмотрительнее, когда они говорят что-нибудь. Они обращаются со словами так, будто слова не реальны. Мы-то с тобой знаем, что они могут быть грехами. Живыми грехами – даже посссле того, как они перестали звучать. Но что я ссслышу? Что я ссслышу? Что-то очень странное. Мне кажется, что язык у тебя во рту ожил. Поиссстине, это воплощение греха!