– Тебе повезло, – сказала она. – Ты везучий молодой человек. – Она написала мне по-арабски на листке бумаги чье-то имя и адрес. – Сходи к этому человеку.
Я увидел, что человек этот живет в Багдаде.
– Багдад! – воскликнул я. – Зачем мне в Багдад? Я никогда там не был и не испытываю желания ехать в эту жестокую, воинственную страну.
– В таком случае не езжай, – сказала женщина, выпроваживая меня из дома.
Я вышел на улицу, качая головой.
Ехать в Ирак я не собирался, однако листок с адресом не выбросил. Спустя две недели я уже был в Иерусалиме и размышлял о своем будущем. Какое-то время я пытался найти работу, берясь то за одно, то за другое дело. Я даже повязывал лицо платком и бросал камни в израильских солдат. Но это развлечение перестало мне нравиться после того, как одна из пуль насквозь пробила мне бедро. Дюймом выше – и вы разговаривали бы сейчас с евнухом.
Мне нечего было делать в Иерусалиме. Я уже подумывал о том, чтобы вернуться в Англию, но тут вспомнил про листок бумаги и отправился в Багдад.
Это был семьдесят шестой год – спустя два года произошла исламская революция в соседнем Иране, а через год после этого Саддам Хусейн стал президентом Ирака. Я проделал кошмарный путь по Ираку на автобусе и прибыл в Багдад, чувствуя себя больным и несчастным. Когда я вышел из автобуса и на меня напала целая туча мух, мне захотелось тут же вернуться домой.
Но я не вернулся домой, а пошел по адресу, который мне дали в Англии. Там мне сказали, что этот человек уехал и увидеть его можно в маленькой деревушке возле поселка под названием Киркук. Два дня я рыдал и проклинал собственную глупость, затем сел в автобус и поехал обратно через пустыню. Я собирался доехать на нем до самой Палестины. Но представьте себе, что я почувствовал, когда автобус сломался в пятнадцати милях от Киркука.
Я пытался разузнать что-нибудь об этом человеке, однако его имя никому не было знакомо. Наконец пастух, гнавший мимо меня стадо коз, указал мне на какой-то дом. Я зашел туда. Это был богатый дом. Слуга с вежливыми манерами велел мне подождать на крыльце. Там я встретил еще одного молодого человека, иракца по имени Мехмет.
– Ты ждешь Абд аль-Кадира аль-Карима? – спросил я его.
– Это тот, кого зовут также Голосом Невидимого?
– Да-да. Пусть так. – Мне уже осточертело гоняться за этим человеком.
– Да, жду.
– А он Мастер? Один из Приближенных?
– Об этом не нам судить.
– Плевать я хотел на это. Мастер он или не Мастер? Мехмет пожал плечами.
Я плюнул и пошел через сонную деревню к автобусу. Но оказалось, что он уже ушел.
Я вернулся к дому и Мехмету. Слуга упаковывал дна больших тюка с одеялами и провизией. Он дал один тюк Мехмету, другой мне и велел идти вместе с ним в пустыню, где мы встретимся с Абд аль-Кадиром аль-Каримом. Мы протопали не меньше семи миль. Мехмет притих и замкнулся в себе. Я же честил этого Абд аль-Кадира на чем свет стоит за игру в прятки, которую он затеял.
Слуга не желал отвечать ни на какие вопросы и непреклонно шагал в двух метрах впереди нас. Наконец, устав от моей назойливости, он повернулся ко мне и сказал:
– Если он будет твоим учителем, то его свет примечет тебе благо, будешь ты сознавать это или нет. Он может намеренно привести тебя в замешательство, и, значит, так нужно. Он позволит тебе понемногу узнавать то, что ты хочешь узнать. При встрече с тобой он воздействует на тебя, будешь ты сознавать это или нет.
Сплошные загадки. Ничего, кроме них, мне не удалось выудить из упрямого слуги. Я обвинял его в тупости. Я обзывал его всеми оскорбительными именами, какие только мог вспомнить, а я их помню немало.
К ночи мы дошли до пещеры в пустыне. В пещере било пусто. Слуга велел нам разложить одеяла и приготовиться к ночевке. Вы, возможно, уже догадались, но до нас с Мехметом только на третий день дошло, что оборванный слуга – это и есть Абд аль-Кадир аль-Карим.
И в этой самой пещере Мехмет и я провели с ним три года. Рядом была вода, а за пропитанием мы с Мехметом ходили по очереди в деревню. Запросы у нас были скромные.
Мы многому научились у Абд аль-Кадира аль-Карима. Самым удивительным вещам. Мы молились и медитировали. Дисциплинируя свой ум, можно очиститься от грехов и слабостей души, продвигаясь вперед и поднимаясь все выше, все ближе к божественному. Я научился писать стихи. Наш учитель говорил, что Аллах поместил на небе луну для того, чтобы она вдохновляла людей на сочинение любовной лирики. Мехмет научился складывать звуки в ритмичные ряды и управлять с их помощью эмоциями людей. Я овладел искусством гипноза. Мы научились вызывать джиннов и управлять ими. Учитель объяснил нам, что небесные посланцы – это силы, спрятанные в способностях людей, и научил нас пробуждать их в себе.
А через три года, не закончив нашего обучения, учитель неожиданно исчез. Как-то утром мы проснулись, когда солнце уже всходило над сиреневыми вершинами гор, а луна еще была видна на утреннем небе, но Абд аль-Кадира аль-Карима с нами не было. Мы ждали его две недели, но он так и не вернулся. В конце концов мы пошли в деревню, чтобы справиться о нем в его доме.
Но в доме обитала какая-то семья, никогда не слышавшая ни о каком Абд аль-Кадире аль-Кариме. Они сказали, что в этом доме живет уже третье поколение их рода. Посмотрев на наши рубища, они добавили, что мы слишком долгое время пробыли в пустыне.
Мы были ошеломлены. Без учителя мы не знали, чем заняться. Нам пришлось попрошайничать, потому что до этого учитель добывал нам пропитание. Так мы проболтались там месяц или два, надеясь, что учитель вернется. Мы были подавлены и несчастны. В конце концов мы направились в Багдад. По пути мы зарабатывали на хлеб, показывая фокусы и декламируя стихи.
Политическая обстановка к тому времени изменилась. В Иране произошла революция, а Саддам Хусейн, новый президент Ирака, боялся, что и его страна пойдет по тому же пути, и намеренно спровоцировал ирано-иракский конфликт. Двое бродяг, скитающихся в пустыне, вызывали у всех подозрения. Я понимал, что, если мы в скором времени не уберемся оттуда, пас задержат и отправят на фронт.
– Наш учитель, – сказал мне Мехмет однажды, – был, наверно, не человеком, а духом. А может быть, джинном? Или ангелом? Или демоном?
Я схватил его за воротник и прорычал ему в лицо:
– Не смей говорить так об учителе! Чтобы я никогда больше этого не слышал!
Мы упросили шофера грузовика отвезти нас в Сирию, где было немало бездомных палестинцев. Мы кое-как перебивались с хлеба на воду. Однажды Мехмет расплакался. За эти годы я привязался к нему и полюбил его, как младшего брата. Он тосковал по тем дням, когда мы жили с нашим учителем, когда все было ясно и предопределено, как движение солнца и луны над пустыней, и когда все наши проблемы были связаны с учением.
– Мы сбились с пути, – говорил он, – мы пропали.
– Нет, – ответил я. – Наш учитель по-прежнему с нами. Приближенные не оставили нас. Это наше испытание. Помнишь, как часто действия учителя приводили нас в замешательство и мы понимали их смысл лишь через некоторое время? То же самое и сейчас, Мехмет. До сих пор мы плохо справлялись со своей задачей, мы забыли все, чему он нас учил, и жили, как бродячие псы. Мы должны вернуться.
– Но мы не можем вернуться в Ирак! – воскликнул он.
– Нет, не в Ирак. В Палестину.
С помощью Аллаха нам с Мехметом удалось добраться до моей родины. Он был поражен тем, что увидел в Иерусалиме. На Западном берегу нас гостеприимно встретили и оказали нам всяческую поддержку мои родные и друзья. Затем мы нашли место между Кумраном и Иерихоном, которое подходило нам как нельзя лучше. Там была маленькая пещера возле ручья, в которой мы могли жить точно так же, как прежде.
Мы жили очень скромно. Моя семья дала нам все необходимое. Да и другие люди были добры к нам. Мы проводили все время в молитвах и медитации под солнцем и под звездами. Насколько это было непохоже на мою беспутную жизнь в Лестерском университете, Том! Члены Исламского общества не поверили бы своим глазам.
