О время, почему помчалось ты стремглав,

Когда с любимой я обрел все счастье снова?

За что ты обошлось со мною так сурово?

В чем оказался я перед тобой неправ?

Ты, древнее, живешь, увы, не испытав

Той силы, что в себе любви скрывает слово.

Я плакать был готов, по ритму стука злого

Завистливых часов о гневе их узнав.

Ах, мастер, ты часы чинил нам аккуратно.

Но что сломалось в них той ночью, — непонятно.

Они решили бить три раза каждый час.

Когда же срок пришел расстаться нам с любимой,

Замедлили они свой бег неудержимый,

Пробив за целый день едва-едва шесть раз.

Когда светлейший бог за вожжи золотые

Хватается своей горячею рукой

И, желтый диск достав из глубины морской,

С людей срывает сны, тяжелые, густые,

Когда поля, луга и улицы пустые

Спешит наполнить вновь собою шум людской,

Все радуется дню. И радостью такой

Полны вершины гор и берега крутые.

Но прочим звездам днем на небе места нет.

За свой престиж боясь, их гасит солнца свет,

И ни одна звезда не смеет встретить Феба.

И ты, моя любовь, едва войдя в меня,

Поведала душе о наступленье дня,

Который всех других прогнать способен с неба.

Люблю, люблю, люблю — звучало в тишине,

Пока любимых губ касался я губами.

Не знаю, как тремя короткими словами

Все мысли спутала любимая во мне,

Которые, увы, пришедшего извне

Значения трех слов не понимали сами.

И то, что в этот миг возникло между нами,

Сумела лишь она расшифровать вполне.

О, сердца моего бесценная награда!

В ее душе моя была укрыться рада.

Но день от поздних звезд очистил небосклон.

И вместе с ними вдруг любовь исчезла тоже.

Но как же могут сны так быть на явь похожи

И как же может явь так походить на сон!

Сударыня, коль беречь

Рифмованные посланья

Вам негде, без колебанья

Швырните их прямо в печь.

Не страшно, что они снова

Встретятся там с огнем,

Ибо когда-то в нем

Рождалось каждое слово.

Могиле этой оказала честь Христина Хофт последним сном своим.

Всех больше счастье в жизни заслужив, она всех меньше наслаждалась им.

Любимая, простимся

В мгновенья перед тягостной разлукой

И к богу обратимся —

Да будет он опорой и порукой.

Храни, господь,

Душу и плоть

Той, что люблю я нежно.

Дай парусу щедро

Попутного ветра

В путь безбрежный.

Таинственные воды,

Бушующие с яростию темной,

Прошу, от непогоды

Челнок ее в пути щадите скромный.

Морская глубь,

Храни, голубь,

Злой Норд, не шли борея.

Будь с нею любезна,

Ревущая бездна Зюйдерзее.

На рейде Амстердама

Корабль стоит, других судов угрюмей.

Здесь нет богини храма,

Едва нашлась ей койка в грязном трюме.

Лишь грязный трюм

Да мрачный шум

Волны и пены клочья.

Я в страшной тревоге:

Смогу ли в дороге

Ей помочь я?

Пусть солнца блеск полдневный

Косматые громады туч разгонит.

Корабль с моей царевной —

Пусть он в пучине грозной не потонет.

Ах, сердце-лот

В груди скользнет,

Как в море, — в путь опасный.

Рассудка лишаюсь

И не притворяюсь —

Это ясно.

Ты знаешь ведь, ты знаешь,

Как дорога мне, как любима мною.

Зачем ты уезжаешь?

Зачем твое сердечко — ледяное?

Ты кладезь муз,

Твой тонок вкус,

Бесспорна добродетель.

Твое внимание —

Очарование,

Я свидетель.

И ты, кто над волнами

То огненные взоры молний мечешь,

То нежно с кораблями

Играешь и ни в чем им не перечишь,

Царица волн,

Веди сей челн

Туда, где нет ненастья.

Где боги ликуют,

Где людям даруют

Радость, счастье.

И все, что я помыслю,

К тебе перед разлукой обращаясь,—

Всего не перечислю,—

Твоим все это будет, я ручаюсь.

Лишь будь моей

И все сильней

Желай конца разлуки.

Ведь нету на свете,

Чем месяцы эти,

Горшей муки.

Арендт Питер Гейзен, друзья и кумовья

Затеяли пирушку в сторонке от жнивья —

На травке, у ручья.

Кому бутыль, чтоб лечь в ковыль,

А им — нужна бадья.

Арендт Питер Гейзен — на что уж пить мастак —

Знай льет из штофа в шляпу, да не нальет никак,

Чуть стоя на ногах.

Кончать пора, кто пьет с утра,

Лужайка не кабак!

Класьян, Клон и Лентьян — они пьяны давно.

На чистое, ворсистое, форсистое сукно,

Батисты и рядно

(Пусть шьет их швец — пропьет их жнец),

Не глядя, льют вино.

А рядом — деревушка, и проживают там

Веселые ребята: Кес, Тойнис, Франц и Шрам,

И Дирк ван Димердам,

И Симьян Слот, и Ян де Дод,

И Тим, и Баренд Бам.

Девицы из деревни, хоть самая страда,

Заслышав шум гулянки, а ну бегом туда

Без всякого стыда.

И парни враз пустились в пляс,

Крича: «Айда! Айда!»

Тут каша заварилась — аж коромыслом дым!

С штрафного зашатались Дирк, Баренд, Кес и Тим

Один вопит другим:

Болит живот! — Хлебни, пройдет.

Добавим, побратим!

Меж тем девица Тринти и пришлый парень Клон

Решили разобраться: кто тут в кого влюблен?

Она в него иль он?

В густом стогу на берегу

Был спор их разрешен.

Но Арендт Питер Гейзен, пунцов, как маков цвет.

Вдруг выхватил оружье, — да если бы стилет

Иль даже пистолет! —

А то — тесак, и вдарил так,

Что сам свалился вслед.

Девицы разбежались, вопя что было сил,

И колокол в деревне истошно завопил —

Но Кес уже почил.

«Ах, сучья рать, поймать, догнать,

Поднять на зубья вил!»

«Нет, лучше — за решетку, на дыбу и в щипцы

Убийц и бузотеров, — решили мудрецы.—

А кто отдал концы,

Запишет тех, коль вышел грех,

Наш пастор в мертвецы».

Так кончилась пирушка — ах, если б лишь одна

Вино отменно сладко, а кровь-то солона:

Не дремлет сатана!

Хоть сам люблю быть во хмелю

От доброго вина.