Два раза мне являлся лунный серп,

Два раза полная луна всходила,

И снова месяц плелся на ущерб,

Два раза полуденное светило

Напоминало, что в терпенье сила,

Что время разлучило нас давно,

Что с жизнью мне ужиться не дано.

Ведь умереть — но жить в тебе, о Дама

Погибнуть от разлуки — все равно

Что в ожиданье мучиться упрямо.

Любил я так, что только ею жил.

Так ею жил, что и люблю доныне.

Меня слепил души и чувства пыл,

Запутывая сердце в паутине.

Но вот и подошла любовь к вершине.

Неужто верность оскудеть могла?

Взаимной искра страсти в нас была,

И твой огонь во мне роиедает пламя.

Так пусть же два костра сгорят дотла,

Одновременно сгинув, вместе с нами.

Еще целуй меня, целуй и не жалей,

Прошу тебя, целуй и страстно и влюбленно.

Прошу тебя, целуй еще сильней, до стона,

В ответ целую я нежней и горячей.

А, ты устал? В моих объятиях сумей

Вновь целоваться так, как я — воспламененно.

Целуясь без конца, без отдыха, бессонно,

Мы наслаждаемся, не замечая дней.

Две жизни прежние объединив в одну,

Мы сохраним навек надежду и весну.

Жить без страстей, Амур, без муки не могу я.

Когда спокойна жизнь, моя душа больна.

Но стынет кровь, когда я ласки лишена,

И без безумств любви засохну я, тоскуя.

Согласно всем законам бытия

Душа уходит, покидая тело.

И я мертва, и я зову несмело:

Где ты, душа любимая моя?

Когда б ты знала, как страдаю я

И как от горьких слез окаменела,

Душа моя, ты, верно б, не посмела

Жестокой пытке подвергать меня.

Охвачена любовною мечтою,

Страшусь, мой друг, свидания с тобою.

Молю тебя: не хмурь тогда бровей,

Не мучь меня гордыней непреклонной

И красотою одари своей,

Жестокой прежде, ныне благосклонной.

Лишь только мной овладевает сон

И жажду я вкусить покой желанный,

Мучительные оживают раны:

К тебе мой дух печальный устремлен.

Огнем любовным дух мой опален,

Я вся во власти сладкого дурмана…

Меня рыданья душат непрестанно,

И в сердце тяжкий подавляю стон.

О день, молю тебя, ие приходи!

Пусть этот сон всю жизнь мне будет сниться,

Его вторженьем грубым не тревожь.

И если нет падежды впереди

И вдаль умчалась счастья колесница,

Пошли мне, ночь, свою святую ложь.

Что нас пленяет: ласковые руки?

Надменная осанка, цвет волос?

Иль бледность, нежность взгляда, скупость слез?

И кто виновник нестерпимой муки?

Кто выразит в стихах всю боль разлуки?

Чье пение с тоской переплелось?

В чьем сердце больше теплоты нашлось?

Чья лютня чнще извлекает звуки?

Я не могу сказать наверняка,

Пока Амура властная рука

Меня ведет, но вижу тем яснее,

Что все, чем наш подлунный мир богат,

И все, о чем искусства говорят,

Не сделает мою любовь сильнее.

Горд, что мы делаем? Когда ж конец войне?

Когда конец войне на стонущей планете?

Когда настанет мир на этом грешном свете,

Чтобы вздохнул народ в измученной стране?

Я вижу вновь убийц пешком и на коне,

Опять войска, войска, и гул, и крики эти,

И нас, как прежде, смерть заманивает в сети,

И только стоны, кровь и города в огне.

Так ставят короли на карту наши жизни.

Когда же мы падем, их жертвуя отчизне,

Какой король вернет нам жизнь и солнца свет?

Несчастен, кто рожден в кровавые минуты.

Кто путь земной прошел во дни народных бед!

Нам чашу поднесли, но полную цикуты…

Не следует пахать и сеять каждый год:

Пусть отдохнет земля, под паром набухая.

Тогда мы вправе ждать двойного урожая,

И поле нам его в урочный срок дает.

Следите, чтобы мог вздохнуть и ваш народ,

Чтоб воздуху набрал он, плечи расправляя.

И, тяготы свои на время забывая,

В другой раз легче он их бремя пронесет.

Что кесарево, сир, да служит вашей славе,

Но больше требовать, поверьте, вы не вправе

Умерьте сборщиков бессовестную рать,

Чтобы не смели те, кто алчны и жестоки,

Три шкуры драть с людей, высасывать их соки

Стригите подданных, — зачем нх обдирать?

Пой, лютня, не о жалобе напрасной,

Которою душа моя полна,—

Пой о моей владычице прекрасной.

Она не внемлет — но звучи, струна,

Как будто Сен-Желе тебя тревожит,

Как будто ты Альберу отдана.

Забудь про боль, что неустанно гложет

Меня, и пусть прекрасный голос твой

С моею нежной песнью звуки сложит.

Ее златые волосы воспой —

Признайся, эти волосы намного

Прекрасней диадемы золотой.

Воспой чело, откуда смотрит строго

С укором Добродетель в душу мне,

А там, в душе, — любовная тревога.

Пой мне об этой нежной белизне,

Подобной цвету розы, что раскрылась

В прекрасный день, в прекраснейшей стране.

Пой о бровях, где счастье преломилось,

Где чередуются добро и зло,

Мне принося немилость или милость.

Воспой ее прекрасных глаз тепло!

От этого божественного взора

На небе солнце пламень свой занггло.

Воспой улыбку, полную задора,

И щеки цвета ярко-алых роз,

Которым позавидует Аврора.

Еще воспой ее точеный нос,

И губы, меж которых ряд жемчужин,

Каких никто с Востока не привез.

И слух, который песнью не разбужен

Моей — для грешных звуков он закрыт,

С ним серафимов хор небесный дружен.

Сто милостей, которые хранит

Она в себе, воспой: я пламенею,

Сто факелов любви во мне горит.

Воспой и эту мраморную шею:

От этого кумира не спасти

Меня, склоняющегося пред нею.

Пой о красотах Млечного Пути,

О полюсах — о правом и о левом,—

Способных мне блаженство принести.

И пой мне о руках, что королевам

Под стать, когда их легкие персты

Тебя встревожат сладостным напевом.

Но о сокрытой доле красоты

Не пой мне, лютня, я прошу, не надо!

Не пой о том, к чему летят мечты.

Но пой мне, как бессмертная отрада

Стремится ввысь, раскрыв свои крыла,—

И не страшна ей ни одна преграда;

Как сердце у меня она взяла,

И как порой она меня терзала —

Лицом грустна, душою весела.

Но если песнь такую, как пристало,

Не сможешь ты найти в своей струне,

Тебя жалеть я буду столь же мало,

Сколь мало у нее любви ко мне.