С опаской пройдя пару метров вперед, он остановился, чтобы вновь прислушаться.

— Не может быть, чтобы я был здесь один, не верю, — громко сказал Васютин, стараясь не думать о такой вероятности.

«А что, если каждый пропавший, каждая жертва остается одна? И каждая в своей реальности?» — не оставляла настойчивая мысль. Закрыв глаза, он, как мог, сконцентрировался.

«Подумай-ка ты лучше вот о чем… — Кирилл нахмурился, потер лицо руками и продолжил дискутировать с самим собой. — Почему я потерял сознание? Сказался перенесенный стресс? Возможно, но… Нет, все-таки этот невероятный обморок связан с картошкой. И видение из детства связано с картошкой. Это значит… что… картошка стала чем-то вроде пароля. Некий ключ, отправивший меня в те годы. Ладно, допустим. И теперь самое важное… Почему это происходит? Еще раз, вся картина вместе: я беру в руки некий условный ключ, который вызывает у меня очень длительный обморок. Во время этого обморока сначала развивается галлюцинаторный бред. А затем я лишаюсь памяти и заново переживаю сильный стресс, который я уже переживал в шесть лет. И что?»

Васютин поправил заплечную кобуру с пистолетом. Сделал два шага так осторожно и медленно, будто он шел по краю обрыва. Вновь глянул на таймер в часах. Время шло в обычном темпе, точно так же, как и раньше.

«Есть в этом вообще хоть какой-нибудь смысл? Или это была случайность? Вдруг в этом месте просто находится какая-нибудь энергетическая воронка, а? Вроде выбоины в асфальте, на которой легко споткнуться? Можно проверить». От мысли, что надо вновь вернуться к холодильнику с картошкой и попробовать вновь пережить безумное приключение, стало не по себе. Он медленно повернулся и сделал несколько широких шагов к холодильнику. «Надо проверить, просто необходимо. Если я опять провалюсь в шесть лет, значит это что-то вроде ловушки. И тогда хоть что-то станет понятно», — уговаривал он себя, подойдя к рефрижератору.

Обнулив таймер, он запустил его снова, вздохнул, взял надорванный пакет и понюхал. Ничего не произошло. Он повторил попытку, вынув дольку картофеля и размяв ее в руках. Снова ничего. И хотя вопросов только прибавилось, он облегченно вздохнул. «Интересно, а здесь есть еще такие ловушки? И если есть, то сколько их? Если их много и все они разные, тогда это чей-то замысел. В чем его суть?»

Васютин снова остановился, чтобы как следует подумать. Гипотеза пришла к нему внезапно. «Пережив этот обморок… Этот провал, будем для простоты называть его так, я что-то отдал. Мне было больно и страшно. А если верить Малаеву, то в эти моменты я выбрасывал огромное количество психической энергии. И если допустить, что кто-то ее забрал… Тогда становится все понятно. Меня доят. Отжимают, словно фрукт, забирая у меня энергетику. Представим, что так происходит со всеми, кто пропал без вести в Останкине. А это несколько сот человек. Интересная версия, Васютин, очень интересная».

Он сделал еще несколько шагов и замер, проткнутый острой догадкой. «А получил ли я что-то взамен? Кажется, нет… Или получил, но просто не могу понять, что. Так, будем вспоминать детально». Он опустился на пол, усевшись поудобнее и почти беззвучно зашевелил губами. В вакуумной тишине супермаркета Кирилл прекрасно слышал свой еле уловимый шепот.

— Летел в темноте… потом… потом лампа. Она мне осветила этого, в сюртуке. Потом он превратился в гусеницу. А потом? Ах да, говорил, что он писатель и тем самым бессмертие себе обеспечил. Еще сказал, что какой-то мальчик отказался от машинки ради книжки. Что нам это дает? Отказ от материального ради духовного. Ну, предположим, что это может быть некой подсказкой. Потом… был шляпник. Этот нес бред про полковника и подполковника. Мораль — все относительно. Да, та еще мораль! Ладно, примем и это. А вот после шляпника была девочка, вроде как Алиса. Но она превратилась в кролика. И что-то говорила… а что? Не помню… Вспоминай, Васютин, вспоминай!

Вязкие минуты неторопливо плыли мимо него, пока он, обхватив голову руками и закрыв глаза, безрезультатно тыкался в темные углы своей памяти. Кирилл отчетливо помнил полудевочку-полуживотное. И точно знал, что она что-то говорила. Но ее слова были словно укрыты мутной пеленой. Лишь изредка в сознании Васютина появлялись какие-то несвязные обрывки ее речи. Уперев лоб в сжатые кулаки, он продолжал упорно напрягать свою память. Интуиция подсказывала ему, что в словах этих было что-то очень важное. «Кэрролл сказал, Кролик сказал… Вроде было что-то такое… Или кажется? Да нет, было…» Спустя еще несколько минут он уже был уверен, что после слов «кролик сказал» девочка стала превращаться в животное. Но дальше, как он ни пытался, дело не двигалось.

«Надо прерваться, а то нафантазирую с натуги то, чего не было, — решил он, поднимаясь с пола. — Здесь все более или менее ясно. Ряды с холодильниками, полки с продуктами. И никого. Надо двигаться к кассам. Если рассуждать логично, то у касс что-то должно происходить. Там должен быть персонал, в конце-то концов».

Кирилл обнулил таймер. Указатель утверждал, что кассы находятся в правом углу зала. Чтобы попасть туда, надо было пересечь зону, где располагались «товары для дома». Решив больше ничего не трогать руками, он двинулся к краю продуктовых рядов. Большой красный холодильник, возвышающийся на подставке в первой секции промтоварного отдела, служил ему маяком. До него было метров двести, не меньше. С опаской поглядывая по сторонам, Васютин пошел к нему, стараясь держаться как можно дальше от полок с продуктами.

«Кролик сказал, она стала шерстью обрастать, очень быстро, и потом что-то говорила… что-то говорила», — крутилось в голове у Кирилла. Вакуумная тишина и безлюдность магазина иезуитски нашептывала ему, что найти здесь хоть кого-нибудь просто невозможно. От этих мыслей бросало в паническую дрожь и перехватывало дыхание. «Собрать головоломку, увидеть суть происходящего. Это мой единственный шанс», — твердил себе Кирилл в ритм шагов.

До секции с хозяйственными товарами и бытовой техникой он добрался без приключений. Она была раза в три больше продуктовой зоны. Яркие сине-белые таблички, свисающие с потолка, делили ее на несколько отделов: «Все для дома», «Товары для дачи», «Электроника», «Бытовая техника» и «Одежда». «К кассам» — гласил указатель в виде стрелки, закрепленной на высоком шесте, вмонтированном в пол. «Так, значит, иду в товары для дачи, прохожу их насквозь — и я у касс».

Попросив у Господа защиты и помощи, он вошел в отдел. Двигаться решил ровно посередине ряда, чтобы быть как можно дальше от стеллажей и их содержимого.

— Ну, с Богом, — прогремели его слова в мертвенной тишине магазина. Он перекрестился и пошел, размеренно шагая и готовый к таким событиям, которые не укладываются в сознании здорового человека.

Когда Васютин миновал третий стеллаж, он неосознанно задержал взгляд на большом топоре с деревянной ручкой, который хищно скалился острым, как бритва, лезвием, стоя на полке с табличкой «Инструменты». Кирилл попытался отвести взгляд от топора. И вдруг с ужасом понял, что не может оторваться от сверкающего лезвия. Его глазные яблоки застыли, мгновенно налившись болезненной тяжестью.

«Не паникуй!» — приказал себе Кирилл. Сделав большой глубокий вдох, он решил сомкнуть веки. В следующее мгновение тяжесть, сковавшая глаза, стремительно разлилась по телу, парализуя каждую мышцу. Ноги стали подкашиваться, не выдерживая этого огромного веса. «Ловушка… и здесь тоже», — успел подумать Васютин, прежде чем разом потемнело в глазах, словно кто-то щелкнул выключателем света у него в голове. Он судорожно попытался вдохнуть, но смог лишь нелепо открыть рот, напрасно силясь втянуть в себя хоть немного воздуха. Не сумев сделать вдох, он стал падать назад.

На этот раз полета не было. Последним усилием угасающего сознания он почувствовал, что висит в тяжелой плотной тьме, давящей на него с неимоверной силой. От этого давления тело его стало сжиматься. Яростные вспышки неимоверной боли стали вспыхивать в мозгу с частотой бешеного стробоскопа… Вдруг боль внезапно исчезла, а на смену ей пришла гулкая ватная тишина. В этой тишине объемный, почти осязаемый, хлопок, рожденный взрывом, который был уже знаком Кириллу по прошлому путешествию, не просто оглушил его. Он разорвал его сознание на мелкие цветные лоскуты, из которых невозможно было составить единое полотно.