И еще. Васютин обладал колоссальным чувством уверенности в своих силах. Оно пронизывало его насквозь. Светилось в его серо-зеленых глазах и огненно-рыжей шевелюре, придавало значимости его размашистому породистому лицу, подчеркивало безупречную осанку и широкие атлетичные плечи. Эта уверенность передавалась и тем, кто доверял ему свои беды. Когда он брался за дело, людям было спокойно так, как бывает пациентам, ложащимся на операционный стол к состоявшемуся опытному хирургу.

Неудивительно, что, занявшись частной практикой, Кирилл Андреевич быстро сделал стремительную карьеру, прочно закрепившись в элите частного сыска. Довольно быстро он перестал нуждаться в рекламе. Люди приходили к нему со своими проблемами исключительно по рекомендации других клиентов. Внушительные расценки на его услуги надежно защищали Васютина от ревнивых супругов и прочей, дурно пахнущей мелочовки. Он брался преимущественно за расследования сложных случаев мошенничества, кражу частных коллекционеров, шантажей и исчезновений людей.

Так сложилось, что в течение пары последних лет он занимался проблемами своих клиентов, но не их бедами. Мошенничество, нечистые на руку партнеры по бизнесу, кражи антиквариата… Неприятно, обидно, но не беда. А вот настоящие беды давненько обходили его стороной. А когда Кирилл вытаскивал человека из беды, а не просто «решал проблемку», он переживал такой мощный моральный экстаз, рядом с которым модное слово «драйв» просто не имело право на существование. Временами он остро тосковал по этому забытому чувству. И теперь ждал встречи с ним.

Перед поездкой к Марии он созвонился со своим давним другом и бывшим коллегой Толиком. Когда Васютин ушел из органов, Толик остался. Испугавшись автономного плавания в суровых водах капиталистической Руси, он продолжал хоронить себя в могиле административной работы. Не зная другой жизни, он не жалел об этой, и в том было его простое ментовское счастье. Обменявшись скудными новостями из личной жизни, Толик выжидательно замолчал, как и требовал того многолетний ритуал.

— Дружище, выручай. Мне бы пообщаться с незаметным, но очень информированным человеком из Останкинского отдела. Реально?

— Из Останкинского, говоришь… Ты телевизор, что ли, смотрел?

— Да, есть за мной такой грешок.

— Ну, Кирюха… гарантировать не возьмусь. Сейчас туда большие люди понаехали. Маленькие могут на такое и не пойти. А вот я могу… получить, что тебя интересует, совершенно легально. Идет?

— Как скажешь, дружище! Когда ждать?

— Может, сегодня, а может, и завтра, — задумчиво ответил милиционер.

— Я твой должник, как всегда, — произнес Кирилл фразу, которая была в этом разговоре главной, но традиционно произносилась в конце.

— Согласен, — ответил Толик с такой интонацией, с которой говорят «Аминь». На том и распрощались.

Увидев Марию воочию, Васютин переосмыслил выражение «убитый горем». Издалека — невысокая хрупкая девушка южного типа, лет тридцати, с мелкими чертами лица и большими карими глазами. Но вблизи… Это была тень от женщины. Серое обвисшее лицо, опухшее и безжизненное, губы, обметанные лихорадкой… Ненастоящие, совершенно пустые глаза. И ужас был в том, что, глядя на эту тень, можно было с легкостью увидеть, какой Маша была всего несколько дней назад, когда беда уже спешила к ней, но они еще не были представлены. Те дни, когда она была счастлива и жила будущим, еще отчетливо проступали в ее внешности. Теперь она жила прошлым, мечтая вернуть его любой ценой. Смотреть на это было тяжело.

Врач давал ей успокоительное, это очевидно. Говорила она вполне сносно, так что свидетельские показания Кирилл добыл без особого труда. Еле слышно поздоровавшись, лучший в мире финансовый консультант Маша Ленберг уселась на переднее пассажирское сиденье с грацией деревянного солдатика.

— Вот, тут всё, — сказала она сипловатым равнодушным голосом и протянула Кириллу конверт.

— Мария, вы готовы мне рассказать то, что знаете про день исчезновения?

— Да, это недолго. Все очень просто. Вчера утром мы с Лешей… Леша — мой муж. Мы с Лешей с утра съездили в магазин. В универмаг «Крестовский». Купили продуктов, сока… И пива еще купили.

— В котором часу вы были в магазине? — уточнил Васютин, карябая записи ручкой в блокноте.

— В начале одиннадцатого. Он выпил пива две бутылки, где-то в половине первого. И они пошли с Алисой гулять.

— Простите за вопрос, он был трезвый?

— Да, абсолютно.

— Когда они ушли?

— В начале второго. Пошли в Останкинский парк. Хотели посмотреть, работают карусели или нет. Я им позвонила.

— Когда именно?

— Минут через двадцать, после того как ушли.

— То есть в половине второго.

— Да, примерно. Они были на Калибровской улице.

— О чем вы говорили?

— Я спросила, не холодно ли Алисе. Мне всегда кажется, что она легко одета. Он сказал, что все нормально, ей не холодно и что они меня любят. Потом я вспомнила, что мы забыли купить масло.

— Какое масло?

— Сливочное. Ну, вот… И я позвонила опять минут через десять. Они были на Звездном. Я попросила Лешу купить масла.

Она замолчала, закрыла глаза. Спустя несколько секунд рывком очнулась.

— А он что сказал? — вернул ее к разговору Кирилл.

— Сказал, что на обратном пути у дома купит.

— И всё?

— Всё.

— Сказал, что купит и просто положил трубку?

— Нет… Сказал, что уже соскучился и целует.

— Ясно. И что дальше?

— Потом я принялась за уборку. У меня разболелась голова, я выпила таблетку. И уснула. Проснулась, посмотрела на часы — без десяти пять. А их нет. Я звоню — у Леши телефон выключен. Я звонила много раз. Потом села в машину и поехала их искать.

— Понятно. Простой прямой вопрос. Есть люди, которые могут хотеть вашей семье зла?

— Я постоянно думаю об этом. Я уже год не работаю. Леша… Он занимается дизайном помещений, но фирма принадлежит только ему. Леша никогда ничего от меня не скрывал. Если бы у него были конфликты, он бы сказал, это точно.

— Как называется фирма?

— «Малиса дизайн».

— Хоть что-нибудь необычное происходило в последнее время? Подумайте хорошенько. Звонили и бросали трубку, ошибались номером, незнакомцы звонили в дверь, случались инциденты на дороге… Может быть, кто-то на улице к вам подходил, пытался заговорить? Вот такие события меня интересуют.

— Нет, не было. Я бы запомнила.

— Может быть, новые соседи въезжали?

— Нет, мы своих соседей прекрасно знаем. Новых людей в доме не было.

— Старые знакомые, которых давно не видели, неожиданно не возникали?

— Нет.

— Сколько Алисе лет? Она ходит в детский сад?

— Шесть. Я сама занимаюсь ребенком.

— Домработница у вас есть?

— Нет. Не люблю чужих людей в доме.

— Как я понимаю, вы в милицию не обращались.

— Не обращалась. Они заявление принимают только через три дня. Какой смысл к ним идти? Я обратилась к вам. Вы моя милиция.

Кирилл внимательно посмотрел на свои записи и что-то в них подчеркнул.

— И знаете, что самое страшное, — вдруг сказала Ленберг. — Что я сама ему это пиво выбирала.

— А почему это страшно? — удивленно спросил Кирилл, оторвавшись от блокнота.

— Если бы не пиво, они бы поехали на машине. И не пропали бы…

Кирилл ничего не сказал ей на это, но задал еще несколько уточняющих вопросов и детально выяснил традиционный маршрут прогулки в парк.

А потом сделал то, чего не делал никогда. Переступив через профессиональное табу, сказал:

— Мария, я найду Лешу и Алису живыми и здоровыми, обещаю вам.

В тот момент ей это было очень нужно. Отказать женщине он не мог. Договорившись созвониться завтра, они расстались.

«Останкино, значит. Пятьдесят три пропажи за семьдесят пять часов. А на самом деле — пятьдесят пять. Надеюсь, Толик не подведет», — думал он, выезжая на проспект Мира. Не прошло и минуты, как ему позвонила Мария.

— Кирилл, я вспомнила. Когда я второй раз звонила мужу, чтобы про масло сказать, он произнес кое-что еще, правда, не мне, — скандировала она в трубку, стараясь говорить четче и громче. — Он сказал Алисе что-то вроде «да, сейчас обязательно зайдем». Я думаю, она пить захотела и они зашли в магазин за соком.