— Вот уж не думала, что можно так устать, ничего не делая, — проворчала она.

— Хочешь, я принесу тебе что-нибудь пожевать? — предложила Ноэль. — Чаю с тостами?

Дорис покачала головой:

— Нет, лучше я полежу с закрытыми глазами и немного отдохну. — Сквозь мокрые волосы просвечивало ее розовое темя. Почему-то это придавало ей совсем беспомощный вид.

Помедлив, Ноэль вышла. Мэри собиралась последовать за ней, но мать негромко окликнула ее:

— Мэри Кэтрин, ты не могла бы почитать мне?

Мэри застыла, взявшись за дверную ручку из граненого стекла. Пока с Ноэль не случилась беда, мать ни о чем никогда ее не просила — разве что передать соль или купить пакет молока. Мэри медленно обернулась и подошла к кровати. Устроившись рядом на стуле, она нерешительно спросила:

— Что ты хочешь послушать?

— Библия на тумбочке.

«Ну конечно, — подумала Мэри. — А что еще она может читать? «Любовника леди Чаттерлей»?» Она потянулась за потрепанной Библией в кожаном переплете. Спальня матери, где раньше спал и отец, представляла собой склад старой мебели, перенесенной из других комнат, и фарфоровых безделушек — таких же, что заполняли полки внизу, но тем не менее здесь Мэри охватило умиротворение. Солнечный свет пробивался сквозь жалюзи и длинными полосами падал на потертый синий ковер и стеганое одеяло в цветочек. Снизу доносились шаги Ноэль и звон посуды.

Библия открылась на странице, заложенной выцветшей красной ленточкой, но, прежде чем Мэри начала читать, ее мать вдруг произнесла:

— Знаешь, тебе не удалось провести меня. Вчера ночью ты звонила не из города. Я знаю, где ты была. У Чарли.

Мэри была слишком потрясена, чтобы отрицать ее правоту.

— Как ты узнала?

— Я же видела, как вы смотрели друг на друга. И потом, — хитро добавила Дорис, — ты приехала в той же одежде.

Мэри рассердилась, поняв, что ее поймали на лжи, от которой ей следовало бы отказаться сразу. Она глубоко вздохнула.

— Мы с Чарли взрослые люди, мама. Мы сами знаем, что нам делать.

— Думаешь, я в чем-то упрекаю тебя? О, дорогая… — Дорис коснулась ее руки. На ощупь ее кожа казалась слишком свободной, как перчатка не по размеру. — В моем возрасте уже не до упреков.

От неожиданности Мэри не сразу нашлась с ответом. Когда ее мать успела измениться? И еще: когда мать в последний раз называла ее дорогой? Так давно, что Мэри не могла припомнить. Ей вновь показалось, что ее лишили уверенности в себе. Ласковое обращение матери звучало так знакомо. Но что же дальше?

— Я не подозревала, что это так заметно… — наконец пробормотала она.

— Этого не заметит только слепой. — Дорис усмехнулась. — Вы настроены серьезно?

— Не знаю.

— А если бы знала, сказала бы мне?

— Наверное, нет.

В комнате повисло напряженное молчание. И вдруг Дорис удивила дочь, признавшись:

— Я не всегда была справедлива к тебе и твоей сестре.

«Не к нам обоим, а только ко мне», — мысленно поправила Мэри. Она перевела взгляд на окно, за которым по веткам тиса прыгала белка. Минувшей ночью Мэри спала всего четыре часа, боясь потерять хотя бы минуту, проведенную в объятиях Чарли, и теперь с удовольствием прилегла бы вздремнуть. Она не нуждалась в этой исповеди, вызывающей у нее неловкость. Мать опять заставила ее почувствовать свое превосходство.

— Но с нами же ничего не случилось, — наконец выговорила Мэри.

— Это еще как посмотреть. Жаль только… — Дорис сделала паузу, и на ее лице появилось незнакомое Мэри выражение. Раскаяние? Способна ли мать на такие чувства? Затем ее лицо вновь стало строгим. — Впрочем, не важно. Так или иначе, я уверена, вы с Чарли во всем разберетесь. — Она смежила веки, откинула голову на подушку в старой розовой наволочке. Постепенно ее пальцы, сжимающие руку Мэри, ослабели и разжались.

Мэри открыла Библию. «Значит, вот как полагается поступать взрослым дочерям, — думала она. — Забывать о прошлом. Прощать». Проглотив ком в горле, она начала читать:

— «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих…»

Дорис быстро уснула. Мэри на цыпочках вышла из комнаты и спустилась в кухню, принюхиваясь к аромату свежесваренного кофе. Заметив, что Ноэль уже поставила для нее прибор, Мэри села за стол.

Ноэль подала ей на тарелке яичницу из двух яиц и треугольнички поджаренного пшеничного хлеба с маслом.

— Выглядит аппетитно, — заметила Мэри, вдруг почувствовав, что проголодалась.

— Бабушка уснула? — Ноэль наполнила кружки, перенесла на стол свою тарелку и села напротив матери.

Мэри кивнула, прихлебывая кофе.

— Чтобы убедиться, я прочла ей о Содоме и Гоморре. Никакой реакции. — Она посмотрела на дочь поверх края кружки. — А теперь расскажи, что случилось вчера. Я хочу знать все.

Ноэль устало вздохнула.

— Это длинная история. Может, оставим ее на потом? — Солнечный свет, льющийся в окно, падал на ее темные кудри, зажигая в них красноватые блики.

Мэри вдруг почувствовала себя уязвленной.

— Хорошо.

Ноэль примирительно коснулась ее руки.

— Я только хотела попросить тебя немного подождать.

Тепло расплылось по руке Мэри, достигло ее груди и согрело изнутри. Она задумалась о недавнем разговоре в спальне матери и принялась гадать, сумела бы она еще много лет назад расслабиться в присутствии Дорис.

— Почему бы и нет? — беспечно отозвалась она.

За завтраком они поговорили о другом — о саде соседки, миссис Инклпо, о новых шторах, которые Ноэль собиралась сшить для кухни, о котятах Элис Хеншоу, о покупке мульчи — словом, о том, что не волнует и не задевает душу. Вскоре они перешли к более важным темам, и к тому времени, как завтрак завершился, Ноэль рассказала матери, как прошел вчерашний день. Даже про встречу с Джуди Паттерсон.

Мэри недоверчиво покачала головой:

— По-моему, она еще легко отделалась. Я задушила бы ее голыми руками!

— Знаешь, забавно, но Джуди помогла мне прозреть. Я поняла, что многое должно измениться. В том числе и я сама. Мне опротивела роль жертвы.

Мэри поняла, что даже без ее помощи Ноэль найдет в себе силы, чтобы преодолеть испытание.

— Что же будет дальше?

— Дождемся, когда доктор Хокинс представит суду свой отчет.

— И долго понадобится ждать?

— По словам Лейси, пару недель, но, надеюсь, не больше. А тем временем я буду продолжать видеться с Эммой. Это лучше, чем ничего.

Мэри вновь поразилась перемене, свершившейся в дочери, спокойной решимости, которая сквозила в каждом ее жесте и слове.

Она взглянула на стенные часы. Была только половина двенадцатого, а ей казалось, что с тех пор, как она вынырнула из теплой постели Чарли, прошел уже целый день.

— У тебя есть планы на сегодня? — вдруг спросила она.

— Никаких, — отозвалась Ноэль. — А что?

— Просто я хотела нанести визит одной давней подруге. И я не прочь взять тебя с собой.

— Я ее знаю?

Мэри покачала головой, грустно улыбаясь воспоминаниям, налетевшим подобно метели.

— Нет, но она тебе понравится.

Лютеранское кладбище, на котором похоронили Коринну, было самым старым в Бернс-Лейк — оно появилось в конце XVII века, когда в этих краях обосновались переселенцы из Голландии и Германии. Старинную церковь давным-давно смыло наводнением, вместо нее выстроили новую, более современную, но не у кладбища, а в городе. А кладбище уцелело. Оно располагалось на склоне холма, обращенном к реке Шохари-Крик. Громадные вековые деревья местами росли так густо, что образовывали над могилами живую беседку, острые углы могильных плит стерлись от времени и непогоды, надписи на них местами стали совсем неразборчивыми. Надгробия казались Мэри стариками, ищущими утешения друг у друга.

Ржавые ворота открылись, протестующе скрипя. Недавно пробило час дня, вокруг не было ни души. Мэри задумалась: была ли Коринна последней, кого похоронили здесь? Даже в то время кладбище казалось древним и заброшенным. Она помнила, что родители Коринны выбрали его только потому, что здесь у них был свой участок.