В результате земли, которыми гордились наши предки, теперь заняты жилыми комплексами с такими вычурными названиями, как Херитидж-Парк, Траут-Бейсин и Мохаук-Виллидж. Замусорены берега некогда чистого озера, а воды, некогда изобиловавшие форелью и полосатым окунем, ныне превращены в подобие рыбного отдела супермаркета.
Кому это выгодно? Ясно одно: только не горожанам. И даже не владельцам новеньких домов, которые платят бешеные деньги за возможность отдохнуть в якобы тихом местечке. Справедливости ради предлагаю проголосовать. Допустимо ли, чтобы алчный хозяин строительной компании и его привилегированные друзья и впредь наживались за счет города? Большинство — «против»!»
Вскоре после полудня, когда Чарли зашел в парикмахерскую, где бывал каждую неделю, Гас Холперн встретил его с опасливым радушием.
— Не знаю, стоит ли рисковать приближаться к вам с бритвой в руке, — пошутил парикмахер. — Иначе за каждый порез вы отплатите мне гневной отповедью в газете!
— Под названием «Месть кровожадного цирюльника», — шутливо отозвался Чарли. — Если вам мало чаевых, Гас, так и скажите.
Он уселся в кресло. Близился обеденный час, в парикмахерской он был единственным клиентом. Такое время Чарли выбрал не случайно. Потратив целое утро на телефонные разговоры, Чарли меньше всего нуждался в комментариях завсегдатаев парикмахерской.
Гас набросил на него накидку — ту же самую бежевую нейлоновую накидку, которой пользовался со времен администрации Эйзенхауэра. За это Чарли и любил его, потому и не посещал новомодные салоны, выросшие как грибы после дождя во всех загородных клубах. У Гаса все было предсказуемым. Парикмахерская могла бы послужить фоном для знаменитой обложки «Сатердей ивнинг пост» Нормана Рокуэлла, за исключением разве что иллюстрированного спортивного календаря с красотками в купальниках на стене. По Гасу Холперну можно было сверять часы. Чарли знал: обслужив его, Гас тут же вывесит табличку «Закрыто», запрет парикмахерскую и заспешит через улицу, к Мерфи, где закажет сандвич с ветчиной и банку «Доктора Пеппера».
Откинувшись на спинку кресла, Чарли облегченно вздохнул.
— Ну, что слышно в городе, Гас? Меня уже решено извалять в смоле и перьях?
Пару минут парикмахер обдумывал ответ, в глубокой морщине на его мясистом лбу можно было бы спрятать монетку. Крупный мужчина под шестьдесят, с лицом, напоминающим морду английского бульдога, он научился своему ремеслу у отца, Пита, которому недавно минуло восемьдесят девять лет. Для Чарли Гас был надежным неофициальным источником информации. Гас однажды сообщил ему, что у всех, кто сидит в кресле парикмахера с горячим полотенцем на лице, не только расширяются поры, но и развязывается язык. Лично ему доводилось выслушивать истории, каких удостаиваются разве что священники и бармены, И хотя успехом Гас был отчасти обязан своей скрытности, из бесед с ним Чарли извлекал немалую пользу. Гас стал для него чем-то вроде одушевленного итога опросов института Гэллапа.
— Скажем так: кое-кто открыто обрадовался тому, что вы сняли стружку со старого демагога, — сообщил Гас. — А вообще многие не прочь поддержать вас — только не спрашивайте кто. Слишком уж на большую шишку вы замахнулись.
— А на кого же еще здесь замахиваться?
— Ваш легко говорить. А многие горожане зарабатывают на хлеб благодаря приезжим. — К счастью, благосостояние самого Гаса никак не зависело от компании «Ван Дорен и сыновья».
— Кажется, я начинаю кое-что понимать. Уже три компании отказались от публикаций рекламных объявлений. — Чарли грустно усмехнулся. — А о том, насколько сократится число подписчиков, лучше и не думать.
На самом деле снижение доходов не слишком беспокоило его. Подобные спады газета переживала и раньше. И даже если газету в конце концов придется закрыть, что значит это по сравнению с благополучием его близких? Чарли тревожила только степень влияния, которым Роберт пользовался в городе. Для Чарли не было секретом то, что его бывший одноклассник — нечестный делец, много лет Чарли с трудом сдерживал желание вывести его на чистую воду, и делал это только из уважения к дочери. Однако большинство горожан изумилось, узнав о том, что городской совет подкуплен компанией «Ван Дорен и сыновья». Чарли рассчитал: если ему повезет, еще пара подобных взрывов разоблачит негодяя.
Он закрыл глаза, убаюканный кругообразным скольжением кисти по подбородку. И правда, конфликт интересов, библейское «колесо в колесе», думал он. В эпицентре этого конфликта очутилась его старшая дочь, ведущая борьбу за своего ребенка. Эта борьба и привела в движение остальные колеса. Одним из последствий стало то, что случилось между ним и Мэри. У Чарли вдруг сжалось сердце, он задумался о том, что они натворили вчера ночью, и о том, что ему следовало бы сделать еще тридцать лет назад.
Давние воспоминания воскресли. Восемнадцатый день рождения он отпраздновал бутылкой дешевого вина в компании соседей по дому. К тому времени он перебрался в ветхий викторианский особняк, где уже жили трое парней и две девушки. Прошло несколько месяцев с тех пор, как Мэри переселилась к родителям, а он все продолжал цепляться за надежду на то, что в один прекрасный день она вернется. Но, как это часто бывает, надежду уничтожило не внезапное прозрение, а единственное бездумное замечание. Чарли и его соседи сидели кружком на полу гостиной, скрестив ноги, и уверенно шли прямиком к завтрашнему похмелью, когда Салли Гэрон (девушка, с которой он потом переспал) подняла бумажный стаканчик с красным вином и с пьяной многозначительностью провозгласила: «За жену Чарли, которая развязала ему руки!»
В этот момент до него наконец дошло: Мэри не вернется.
Последовавшие годы были отмечены не обычной круговертью дней рождений и годовщин, а упорной работой. Постепенно Чарли преодолел все ступени служебной лестницы, прошел путь от курьера до ведущего и наконец — до главного редактора. Его единственным утешением с примесью горечи было наблюдать, как растет Ноэль, превращаясь из младенца в серьезную девочку со смоляными волосами и материнскими серовато-голубыми глазами. В тот день, когда она покинула город, упорядоченный мирок Чарли вновь утратил безмятежность. Поцеловав десятилетнюю дочь в щеку на прощание и дождавшись ответного, чуть укоризненного поцелуя, Чарли сел в машину и поехал куда глаза глядят. Он знал лишь, что направляется на север, и больше ни о чем не задумывался. Всю ночь и почти весь следующий день он провел в пути, останавливаясь только у заправочных станций. На канадской границе ему пришлось повернуть обратно — он не взял с собой паспорт, и это было даже к лучшему. Иначе он очутился бы где-нибудь в Саскачеване.
Домой он направился по самой длинной дороге, вдоль скалистого, обдуваемого ветрами побережья Новой Англии. К северу от Кейп-Кода, близ городка Эллисвилл, безжалостный норд-ост и изнеможение в едином порыве обрушились на него, и он остановился в первой попавшейся гостинице, очаровательном заведении, где постояльцам предлагала завтрак еще более очаровательная девушка уэльского происхождения по имени Виктория. Чарли проспал двадцать четыре часа кряду, а когда проснулся, Вики приготовила ему сытный завтрак — бекон, яйца и вафли. В этой гостинице он провел три дня.
«Колесо в колесе»… Если бы Мэри не бросила его, спровоцировав неожиданную цепь событий, он так и не встретился бы с Вики, у них не родилась бы Бронуин. За это он мог быть только благодарен первой жене. Но с тех пор он уже успел описать полный круг и вернуться в исходную точку. Эта ночь с Мэри… Господи, она ничем не отличалась от тех ночей, когда оба они были пылкими подростками, не способными обуздать свои желания. Пожалуй, на этот раз все было даже лучше — наверное, потому, что они повзрослели и оценили то, что им было даровано. Каждое прикосновение, которое раньше они воспринимали только как ласку, теперь было по-новому окрашено давней любовью и прежними прикосновениями. Каждое слово, произнесенное шепотом, становилось драгоценным — потому, что они уже знали, как легко потерять любовь и любимых.
