— Мы собирались иметь детей, но после нескольких лет супружеской жизни моя жена передумала. Поэтому мы и развелись. — На этот раз его лицо осталось грустным. — Кэтрин — профессор Нью-Йоркского университета, специалист по социальным женским проблемам. Незачем говорить, что она живо интересуется политикой. В какой-то момент она твердо уверовала, что дети — не что иное, как средство порабощения женщин мужчинами.

— Ужасная точка зрения. — Так, значит, он разведен… От этой мысли Ноэль стало легче.

— И я так считаю. — Хэнк поднялся, прошел к столу и начал рыться в ящике. — Вскоре с ногой все будет в порядке, — продолжал он. — Я просто перевяжу ее эластичным бинтом. Дома приложите к опухоли лед, и к завтрашнему утру она спадет. А если нет, снова приезжайте ко мне. И еще… — Он помедлил, поблескивая глазами. — Пока постарайтесь больше не пинать двери.

Ноэль с трудом подавила желание излить ему душу. Ей было больно думать, что для Хэнка она не более чем очередная пациентка, плачущая ему в жилетку. С принужденной улыбкой она пообещала:

— Постараюсь.

После того как щиколотка была туго перевязана, она соскользнула со стола, стараясь не ступать на пострадавшую ногу. Она уже похромала к двери, когда Хэнк сунулся в шкаф и вытащил оттуда крепкую деревянную трость, которую и вручил ей, задорно подмигнув.

— Эта штука вам пригодится. Патентованное средство для укрощения бывших мужей!

К тому времени как они подъехали к дому, пульсирующая боль в ступне Ноэль постепенно утихла. Она так и не поняла, что было причиной — перевязка или сочувствие Хэнка. Мысленно Ноэль вновь и вновь повторяла их разговор. Что это — попытка врача быть любезным и отвлечь ее от боли или неподдельный интерес к ней? Ноэль не помешал бы новый друг. Особенно теперь. Но если он захочет большего, придется сказать ему, что ни за что на свете она…

Ноэль повернула на Ларкспер-лейн, и все мысли о Хэнке Рейнолдсе улетучились из ее головы при виде темно-синего «лексуса» матери на дорожке возле дома.

Мэри, одетая в облегающие джинсы и простую белую блузку, вытаскивала из багажника машины большую картонную коробку. Услышав шум подъехавшей машины, Мэри выпрямилась и обернулась.

Ноэль бросилась к ней и поморщилась, неосторожно наступив на перевязанную ногу.

— Мама, что ты здесь делаешь? Что все это значит? — Она указала на гору сумок и коробок на газоне.

Должно быть, вопрос прозвучал слишком резко, потому что мать слегка нахмурилась.

— А ты как думаешь? Я переезжаю к вам. — Но ее беспечный тон не обманул бы даже ребенка. — Конечно, не навсегда. Только на время.

Ноэль была слишком ошеломлена, чтобы ответить. Неужели ради нее мать готова пожертвовать карьерой? Забыть о разногласиях с бабушкой? Это было невероятно. Поразительно. Слишком хорошо, чтобы выглядеть правдоподобно.

Ликование Ноэль сменилось шквалом знакомых сомнений. Наверняка Мэри движима лучшими побуждениями, но надолго ли? До первого кризиса в офисе? До первого капризного клиента? Наступила неловкая пауза. Когда же Ноэль наконец заговорила, ее слова прозвучали неискренне и фальшиво:

— Вот это да! Замечательно!

Мэри ответила столь же фальшивой улыбкой.

— Я уже установила компьютер в комнате для гостей. Там я и буду работать, а в город ездить, когда понадобится.

Ноэль кивнула в сторону коробок.

— Я помогла бы тебе перенести вещи в дом, но я растянула ногу.

Мэри торопливо взглянула на ступню дочери и сразу встревожилась.

— Дорогая, как это случилось? Кости целы?

— Конечно, — коротко отозвалась Ноэль.

Она оглянулась на бабушку. Если Дорис и знала об этом громе среди ясного неба, то не подавала виду. Подойдя к дочери, Дорис чмокнула ее в щеку.

— Пожалуй, тебе не повредит чай со льдом. В пробку не попала?

— К счастью, ненадолго. — Мэри заметно успокоилась. — И от чая со льдом не откажусь.

Мэри принялась переносить в дом остальные вещи, а Ноэль на веранде тяжело прислонилась к перилам. Ее мать заняла комнату напротив ее собственной, бывшую детскую, в которой выросла. Ноэль поднялась наверх, опустилась на кровать и стала молча наблюдать, как мать с почти армейской четкостью развешивает одежду: платья слева, брюки посредине, блузки — по оттенкам. Через несколько минут напряженное молчание в комнате стало невыносимым.

— Прости, что я не сумела лучше выразить радость, — наконец выпалила Ноэль. — Просто ты застала меня врасплох. Когда ты пообещала помочь, мне и в голову не приходило… — Она осеклась, боясь высказать вслух свои мысли. Пройдет несколько дней, а может, и недель, прежде чем все решится. Продержится ли Мэри так долго?

— Я здесь, а все остальное не важно, правда? — Мэри вынула из большой коробки темно-синюю, обувную, с отчетливой эмблемой «Поло». Из кожаного чемодана, лежащего на постели рядом с Ноэль, веяло слабым ароматом масла для загара. Напоминание о недавнем отпуске, который Мэри провела в Сент-Мартене.

Ноэль окинула взглядом ситцевые занавески на окнах и стеганое одеяло на кровати, встроенные полки, заставленные старыми номерами «Ридерз дайджест» и журнала Национального географического общества. На туалетном столике, отражаясь в зеркале, выстроились флакончики духов — по одному на каждое Рождество, когда тете Триш так и не удалось придумать более оригинальный подарок.

Ее изысканной, утонченной матери эта комната и этот дом наверняка кажутся чем-то вроде туфель, вышедших из моды. Если не считать кафе «Завиток», полной противоположности стильным столичным заведениям, в Бернс-Лейк нет ни единого приличного ресторана. Даже чтобы выпить кофе с молоком, придется двадцать минут тащиться до кафе «Бешеные деньги» в Скенектади. Сколько времени пройдет, прежде чем мать не выдержит и сбежит?

— Спасибо, что приехала, — неловко выговорила Ноэль.

— Я сделала это не ради благодарности. — Тон Мэри был любезным, но взгляд остался отчужденным. Она сновала между чемоданом и шкафом в ровном ритме, напоминая в эту минуту бабушку.

— Но пока нам остается только сидеть и ждать известий от Лейси.

— Одной тебе не справиться с работой по дому. И с бабушкой. Тем более теперь, с больной ногой, — напомнила Мэри.

— Опухоль спадет через несколько дней.

Мэри медленно обернулась к дочери. В этот миг она выглядела старшей, более эффектной сестрой Ноэль. Вдруг Ноэль заметила крохотные морщинки вокруг ее глаз и рта, как складки на тонкой бумаге, и серебристые нити, мерцающие в каштановых волосах. Мать была печальна.

— Дорогая, я знаю, что мне не всегда удавалось быть рядом в трудную минуту, — с запинкой выговорила Мэри. — Но теперь я хочу быть здесь. Ты дашь мне этот шанс?

Ноэль захотелось снова стать ребенком, чтобы забраться к матери на колени, почувствовать прикосновение ее руки ко лбу и услышать мелодичный голос, читающий вечернюю сказку. Мать действительно любила ее, но краткими порывами, напоминающими бутоны цветов, которые распускаются только для того, чтобы вскоре увянуть. Может быть, хорошо, что она все-таки приехала. Наверное, она сумеет помочь. Глаза Ноэль наполнились слезами, и она порывисто опустила голову, чтобы мать не заметила их.

— Пожалуй, да, — тихо выговорила она и обрадовалась тому, что мать не попыталась обнять ее. Достаточно было сидеть вместе в этой комнате, по обе стороны от открытого чемодана.

Внизу зазвонил телефон. Ноэль схватила трость и тяжело поднялась на ноги. Звонила Лейси.

— Дата назначена. — Она говорила торопливо, ее голос тонул в море статических помех. «Чертовы сотовые телефоны! Следовало бы издать закон, чтобы в важных случаях все звонили только по обычным», — подумала Ноэль. — Слушание состоится утром в четверг. Мы встретимся у меня в среду днем и все обсудим.

— Лейси, я… — Ноэль хотела было рассказать о сегодняшнем скандале с Робертом, но сумела только пробормотать: — Спасибо.

У нее путались мысли и стучало сердце. Два дня. Еще два дня без Эммы. Выдержит ли она?