С трудом поднявшись на ноги, я принялась шарить по снегу, но не успела сделать и нескольких шагов, как в ушах у меня зазвенело, ноги стали ватными и я мешком свалилась на землю. Я еще успела услышать испуганный голос Лайама… перед глазами у меня все поплыло, а потом я вдруг снова почувствовала, как он, подхватив меня, помогает подняться на ноги.

— Куда ты, Калли?

— Хм… забыла кое-что в машине. Нужно вернуться.

— Ты бредишь, девочка. Кстати, глюки — один из признаков переохлаждения. Иди-ка в дом — никуда твоя машина не денется.

Не слушая моих сбивчивых возражений, Лайам не столько отвел, сколько затащил меня в дом. Махнув на все рукой, я рассказала ему о Ральфе. Оставалось только надеяться, что он не отвезет меня в психушку.

— Ручной мышонок?! Вот это да! Ты не перестаешь меня удивлять! Не волнуйся. Дикие животные способны сами позаботиться о себе. Вот увидишь, он забьется в какую-нибудь норку и будет сидеть там, пока снег не сойдет, а потом вернется домой.

Лайам усадил меня на диван в библиотеке и кинулся к камину, где уже лежали заранее приготовленные дрова. Не переставая говорить, он поднес к ним спичку. Монотонно журчавший голос его действовал успокаивающе, словно шорох дождя по стеклу, а я все плакала и не никак не могла остановиться. И даже не из-за Ральфа, вернее — не только из-за него. Все как-то разом навалилось на меня: разрыв с Полом, признание тетки, оказавшейся ведьмой, правда о Фрэнке Дельмарко, разбитая и брошенная где-то в лесу машина и эта жуткая птица, едва не выцарапавшая мне глаза, я как будто сломалась. Судорожные рыдания сотрясали меня, из глаз непрерывным потоком лились слезы. Заикаясь и всхлипывая, я рассказала Лайаму… ну, не обо всем, конечно, — только о Поле и о том, как я едва не разбилась.

— Все в порядке, — пробормотал он, заботливо укутав меня в одеяло. — Все уже позади — ты дома.

Опустившись передо мной на колени, он стащил с меня промокшие насквозь ботинки вместе с носками и принялся растирать ноги. По сравнению с моей ледяной кожей его руки казались горячими как печка.

— Все хорошо, — приговаривал он. — Ты изрядно натерпелась в последнее время, но теперь все в порядке, ты уже дома.

Просунув руки под джинсы, он принялся растирать мне бедра, и я почувствовала, как кровь снова заструилась по жилам. До этого дня я как-то не обращала внимания, какие у Лайама большие и сильные руки. Мои озябшие ступни утонули в его ладонях, и я почувствовала, как по всему телу растекается блаженное тепло.

Осторожно опустив мои ноги на ковер, Лайам уселся рядом, убрал с моего лба мокрые пряди и ласково утер катившиеся по щекам слезы. Глаза его, карие с золотистыми искорками, напоминали по цвету теплый бренди. Заглянув в них, я вдруг почувствовала, как у меня слегка закружилась голова. Нагнувшись ко мне, он нежно коснулся губами моей щеки. Когда Лайам отодвинулся, губы его были еще влажными от моих слез. Потом он снова нагнулся ко мне — я почувствовала, как его горячее дыхание обожгло мне ухо, губы его легко скользнули по моей щеке, и я замерла. Дыхание Лайама защекотало мне шею, губы проложили цепочку поцелуев вниз, к самым ключицам, а я так и сидела, не в силах пошевелиться. Расстегнув верхние пуговицы у меня на блузке, он припал поцелуем к груди. И вдруг меня снова стала бить дрожь. Лайам поднял голову и внимательно посмотрел мне в глаза.

— Все хорошо, — повторил он, обхватив ладонями мое лицо. — Ты дома, Калли!

А потом его губы вновь прижались к моим губам. Я почувствовала, как кончик его языка, осторожно раздвинув их, ворвался внутрь… его горячее дыхание и жар его тела, придавившего меня к полу. Почувствовала, как его ноги раздвигают мои — так же осторожно, как он до этого раздвинул мои губы. Вот что напомнил мне его поцелуй, пронеслось у меня в голове, он как будто открывал меня! Руки Лайама забрались под мою блузку, спустились вниз, скользнули под пояс джинсов, и не прошло и минуты, как я ощутила его пальцы между своими бедрами.

— Лайам… — задыхаясь, простонала я.

Он слегка откатился в сторону, но рука осталась лежать у меня на бедре.

— Да, Калли? — невозмутимо проговорил он с таким видом, как будто мы просто непринужденно болтали о чем-то… и знали друг друга целую вечность.

— Я боюсь… — хрипло выдохнула я. — Все происходит… слишком быстро…

Вместо ответа он нагнулся и кончиком языка пощекотал меня за ухом — дразняще, томительно-медленно, — и так же медленно его рука вновь скользнула мне под джинсы.

Глава 30

Верные данному слову, в первый раз мы занимались любовью не спеша, словно смакуя изысканное вино. Под конец я могла бы поклясться, что на моем теле не осталось ни единого уголка, к которому бы не прикоснулись руки — или губы — Лайама. Ночь прошла как в тумане. Зато отчетливо помню, как внезапно проснулась и обнаружила, что Лайам тоже не спит. Вытянувшись рядом, он смотрел на меня не отрывая глаз. Залитое лунным светом, его обнаженное тело казалось высеченным из мрамора, глаза отливали серебром. Заметив, что я проснулась, он одним рывком ворвался в меня и мгновенно излился, как будто так и не насытился мной и только и ждал, когда я открою глаза.

Больше он никогда так не делал. Лайам оказался удивительно нежным любовником, всегда заботился о том, чтобы доставить мне наслаждение, терпеливо ждал, пока я достигну вершины экстаза, и только потом давал волю собственной страсти. И все равно, стоило мне только вспомнить это торопливое, лихорадочное совокупление — где бы я в этот момент ни была: стояла ли у доски или бродила по супермаркету, толкая перед собой тележку, — как у меня мгновенно подгибались колени, столько в нем было безумного желания. Этот миг будто поставил в наших отношениях точку, хотя это был первый и единственный раз, когда он не подумал о том, чтобы доставить мне наслаждение.

Едва успев открыть наутро глаза, он уже старался придумать, чем бы порадовать меня. Пока я спала, Лайам сбегал в гостиницу «Харт-Брейк» — единственным обитателем которой он был, поскольку Диана переехала к Лиз, чтобы ухаживать за ней, — и вернулся, едва не падая под тяжестью огромной корзины. Ее содержимого с лихвой хватило для плотного завтрака — оладьи с бананами, свежие фрукты, яйца и даже кофе. Все это он принес мне на подносе прямо в постель. Увидев лежавшую рядом розу, я удивленно моргнула.

— Розу тоже украл? — ехидно спросила я.

— Нет-нет, я нашел ее в очарованном лесу… единственная роза, которая осталась цвести в саду среди руин замка.

— Ммм, — промычала я, вдыхая аромат.

Розы из оранжереи пахнут не так… эта пахла летом.

— Прямо как в «Красавице и Чудовище»! Кстати, мне тоже нравится фильм Жана Кокто…

Я испуганно прикусила язык, сообразив, что выдала себя. Теперь Лайам наверняка догадается, что я залезла на его страницу в Инете.

— Знаю, — ухмыльнулся он. — Прочел на твоей страничке. Можем вместе посмотреть. Потом, попозже.

Даже мысли не допуская о каком-то «позже», тем более совместном, я бы ни за что не решилась это предложить. А вот Лайам всем своим видом показывал, что был бы счастлив вообще не расставаться со мной. В итоге этот день мы провели в постели — благо бушевавшая за окном метель была отличным предлогом, чтобы поваляться подольше. Хотя, по правде говоря, я сильно подозревала, что даже если бы солнце в этот день светило вовсю, мы и это сочли бы предлогом, чтобы не вылезать из постели. Однако на следующее утро, проснувшись, я обнаружила, что постель пуста — только длинные полосы холодного дневного света запутались в простынях. Чувство одиночества, такое же острое, как сосульки за окном, кольнуло сердце. Может, я просто спала и видела чудесный сон? Да, это казалось сном — даже еще более невероятным, чем воспоминания о тех ночах, которые я провела в объятиях инкуба. Может, как раз инкуб-то и был настоящим, а Лайам мне только приснился…

Но потом во дворе дома послышался какой-то скребущий звук. Я бросилась к окну и увидела Лайама с лопатой в руках. Ловко орудуя ею, он чистил от снега дорожку. Услышав, как открылось окно, он поднял голову и помахал мне рукой — от мороза и работы щеки у него раскраснелись, а изо рта вырывался пар.