Странно, что она не обращалась к машинистке. Может, живя затворницей, просто отвыкла видеться с людьми? Но, с другой стороны, по словам Брока, она любила общаться с соседями, с удовольствием слушала рассказы старожилов. Если Дэлия записывала их, было бы интересно сравнить элементы местного фольклора — всех этих «барабашек», ведьмочек, фей и демонов — с теми персонажами, на которых то и дело натыкаешься в ее романах.

Только составив подробный список всех блокнотов, и проставив на каждом дату и название романа, над которыми, она работала — то же самое относилось и к рукописям, — я позволила себе заглянуть в один из них. Нетрудно догадаться, что мой выбор пал на «Таинственного незнакомца» — самый известный из ее романов, который я когда-то читала запоем. Я пробежала глазами первые строчки и почувствовала, как меня охватывает знакомое возбуждение.

«Едва переступив порог Лайонс-Кип, я догадалась, что моя судьба предрешена. Мне уже случалось бывать здесь — в мечтах и лихорадочных фантазиях, — я всегда знала, что именно здесь меня ждет ловушка, в которую он заманит меня — мужчина моей мечты, инкуб, [2]являвшийся мне в моих ночных кошмарах. Таинственный незнакомец, мой демон-любовник…»

Внезапно я остановилась. Я не помнила, чтобы, читая роман в первый раз, встречала там слова «инкуб» или «демон-любовник». Хотя героиням Дэлии Ла Мотт, обожавшей все сверхъестественное, не раз приходилось видеть призрачные фигуры или слышать загробные голоса, однако в конце каждого романа подобным явлениям неизменно находилось разумное объяснение. Своих злодеев она обычно наделяла внешностью байронических героев, что также считалось непременным условием для любого уважающего себя писателя, работающего в жанре готического романа. Но при этом все ее герои были живые люди, а не инкубы, не демоны и не вампиры. Может, она иногда немного увлекалась, придавая своим героям демоническое обаяние, однако этим все и ограничивалось. Тогда откуда здесь это? Может, более ранняя редакция?

Я перевернула первую страницу машинописной копии «Таинственного незнакомца», поспешно пробежала глазами первый абзац. Страницы слегка пожелтели от времени. Начало слово в слово совпадало с рукописью. За исключением последней строчки.

«… мужчина моей мечты, являвшийся мне в моих ночных кошмарах. Таинственный незнакомец…»

Интересно.

Выходит, перепечатывая рукопись на машинке, Дэлия Ла Мотт вычеркнула слова «инкуб» и «демон-любовник». Возможно, она внесла и другие поправки? Хорошо бы выяснить, какие именно, — может, все они носили один и тот же характер? Не исключено, что, выяснив это, мне удастся взглянуть на творчество Дэлии Ла Мотт под совершенно другим углом.

Я обвела взглядом гору рукописей и блокнотов и обреченно вздохнула — судя по их количеству, мне предстоит копаться в них до скончания века.

Я уже потянулась к одной из рукописей… и вздрогнула, услышав за спиной знакомый голос:

— Они никуда не денутся.

Я обернулась — в коридоре, держа в руках куртку и неизменный ящик с инструментами, стоял Брок.

— Вы откуда? — удивилась я.

— А я думал, у вас сегодня на факультете фуршет по случаю начала семестра.

Спохватившись, я бросила взгляд на часы: без четверти пять, — а фуршет начинался в шесть. Увлеченная рукописями, совершенно забыла о времени.

— Спасибо, что напомнили, Брок. Уже бегу.

Я попытаюсь было встать, и едва не шлепнулась на пол. Я отсидела ноги с такой степени, что они отказывались меня держать. К счастью, Брок успел меня подхватить. Едва его грубая, мозолистая ладонь коснулась моей руки, как меня охватило уже знакомое чувство покоя и защищенности. Я покосилась на стопки рукописей, придавленных сверху фигурками мышат.

— Вы правы, — кивнула я. — Они никуда не денутся.

Глава 8

Факультетский фуршет должен был проходить в Бриггс-Холле, еще одном здании в тюдоровском стиле, только выглядело оно куда внушительнее, чем Фрейзер. Мэтью Бриггс, один из прославленных фольклористов, в свое время тоже преподавал в Фейрвике — питая страстную любовь к подобного рода архитектуре, он завещал свой дом колледжу. Если не считать библиотеки, которую можно было принять за готический замок, и пристроенных к главному корпусу общежитий, остальная часть дома была выдержана в строгом тюдоровском стиле. Ощущение было такое, словно вы попали в средневековую английскую деревушку — правда, его слегка портили слонявшиеся повсюду толпы молодых людей в джинсах, с неизменными мобильниками в руках.

Однако стоило мне только пройти через парадный вход в виде сводчатой арки и оказаться в главном зале, как на меня вновь нахлынуло ощущение, что я вдруг перенеслась в Средневековье. Одну из стен от пола до потолка покрывали гобелены. Балочный потолок, казалось, уходил в поднебесье. Задрав вверх голову, я заметила, что вдоль каждой балки тянется узор в виде золоченых букв и кельтских рун, повторяющийся в резьбе, которой были украшены тяжелые дубовые стенные панели. Над огромным каменным камином в самой дальней части комнаты висела картина с изображением каких-то фигур в средневековых костюмах. Комната производила столь внушительное впечатление, что я застыла в дверях, с безмолвным восторгом пожирая ее глазами, и даже не сразу заметила, что за мной незаметно наблюдают. Элизабет Бук. Одетая в костюм из узорчатого штофа и с неизменной ниткой жемчуга на шее, она указывала на меня высокой женщине в зеленом, сразу обратившей на себя мое внимание. Перехватив мой взгляд, декан Бук махнула рукой, подзывая меня к себе. Я послушно направилась к ним — у меня было такое ощущение, что королева сделала мне знак приблизиться.

Несмотря на царственную осанку и достоинство, с которым держалась Элизабет Бук, стоявшая рядом с ней женщина до такой степени затмевала ее, что декан вдруг как будто стала меньше ростом. Я незаметно окинула незнакомку взглядом — высокая, не меньше шести футов, травянисто-зеленый костюм плотно облегает худощавую, гибкую фигуру. Длинные платиновые волосы женщины доходили до талии. Сначала мне показалось, что она совсем еще молода, но, подойдя поближе, я забила серебрившиеся в волосах пряди и тонкие морщинки в уголках глаз и поняла, что ошибалась. Зеленые глаза незнакомки смахивали на изумруды. От ее немигающего взгляда мне стало неуютно. Направляясь к ним, я почувствовала, что я разглядывает меня, и зябко поежилась — ощущение было такое, что меня поджидает пума.

— А, Каллех, вот и вы! — Элизабет Бук протянула мне обе руки. — Прекрасно выглядите!

— Спасибо.

Я надела свое любимое платье для коктейля «Дольче и Габбаны», переливчато-синего цвета, облегавшее меня как перчатка и придававшее моим волосам медный, а глазам — зеленовато-синий оттенок. Однако рядом с этой величавой женщиной я вдруг почувствовала себя замарашкой.

— Каллех Макфэй, позвольте представить вам Фиону Элдрич, она изучает «елизаветинцев».

Зеленые глаза Фионы Элдрич сузились как у кошки.

— Лиз как раз рассказывала мне о вас, Каллех… могу я называть вас Каллех? Обожаю старинные кельтские имена! Такие романтичные!

— Конечно, — кивнула я, пытаясь угадать, что ей рассказывала обо мне декан Бук. — Только, боюсь, в моем имени нет чего романтичного. В переводе оно означает «старая карга».

Фиона, покачав головой, негромко рассмеялась — мне показалось, я услышала звон серебряных колокольчиков. Вероятно, это звенели ее сережки в виде крохотных серебряных шариков на изящной серебряной цепочке.

— Это более поздний, искаженный вариант, — возразила она. — А Каллех… так древние кельты называли одну из своих наиболее почитаемых богинь. Кстати, Лиз упоминала о вашем маленьком подвиге в лесу.

— Пустяки, — буркнула я, слегка удивленная тем, что они обсуждали не мою научную подготовку, а, в общем, ничем не примечательный случай. — Я всего лишь выпустила запутавшуюся в ветвях птицу. Ничего особенного.