Бек рупором приложил ладони ко рту, и даже в доме я отчетливо слышала каждое его слово.

— Сэм! Сэм! — повторил он еще раз. — Я знаю, что ты там! Сэм! Сэм! Помнишь, кто ты такой? Сэм!

Бека била дрожь, но он продолжал звать Сэма из пустого заледенелого леса, пока не споткнулся и едва не упал.

Я зажала рот руками; по щекам у меня текли слезы.

Бек успел прокричать имя Сэма еще раз, а потом плечи его сгорбились, по ним пробежала волна, руки и ноги заскребли по земле, оставляя следы на тонком белом снегу. Одежда повисла на нем спутанным ворохом, он затряс головой и выпутался из нее.

Посреди двора стоял серый волк и смотрел на стеклянную дверь, глядя, как мы смотрим на него. Он отступил в сторону от одежды, надеть которую вновь ему никогда больше не было суждено, и замер, повернув голову в сторону леса.

Из-за высоких черных сосен появился еще один волк, низко опустив голову и настороженно принюхиваясь. Загривок его был припорошен снегом. Его глаза безошибочно отыскали за стеклом меня.

Сэм.

Вечер был свинцово-серым, бескрайнее небо застилали мерзлые облака, предвещавшие ночной снегопад. За окном джипа шуршали по присыпанной солью дороге шины и царапал лобовое стекло мокрый снег. В салоне, сидя за рулем, Изабел без умолку жаловалась на запах мокрой псины, но на мой вкус пахло сосновой хвоей и землей, мускусом и дождем. А сквозь них пробивался острый, прилипчивый запах тревоги. На пассажирском сиденье негромко поскуливал Джек, застрявший где-то посередине между волком и человеком. Оливия сидела рядом со мной на заднем сиденье и так стискивала мои пальцы, что мне было больно.

Сэм лежал в багажнике. Мы взгромоздили его, отяжелевшего от наркотического сна, в джип. Во сне он дышал глубоко и неровно, и я напрягала слух, пытаясь уловить шелест его дыхания, заглушаемый хлюпаньем дорожной грязи под колесами, чтобы сохранить хоть какую-то связь между нами, если нельзя было к нему прикоснуться. Он сейчас был под воздействием лекарства, и я могла бы сесть рядом с ним и запустить руки в его мех, но для него это было бы мучением.

Он теперь был диким зверем. Он вернулся в свой мир, не имеющий ничего общего со мной.

Изабел затормозила перед небольшой больницей. В этот час на неосвещенной парковке было темно; прямоугольное здание больницы серело чуть поодаль. Оно совсем не походило на место, где совершаются чудеса. Если оно на что и походило, то на место, куда идут лечиться те, у кого нет денег. Я выбросила эту мысль из головы.

— Я стащила у мамы ключи, — сказала Изабел. Надо отдать ей должное, голос ее прозвучал совершенно спокойно. — Идемте. Джек, сделай одолжение, постарайся никого не загрызть по дороге.

Джек пробормотал что-то нечленораздельное. Я оглянулась назад: Сэм, покачиваясь, стоял на четырех лапах.

— Изабел, скорее. Действие бенадрила заканчивается.

Изабел дернула рычаг стояночного тормоза.

— Если нас арестуют, я скажу, что вы меня похитили.

— Вперед, — рявкнула я и открыла дверь. Оливия с Джеком поморщились от холода. — Вам двоим придется бежать.

— Я вернусь и помогу тебе отвести его, — сказала Изабел и выскочила из джипа.

Я оглянулась на Сэма, и он вскинул на меня глаза. Вид у него был ошалелый, заторможенный.

На миг я застыла под его взглядом, вспомнив, как мы с ним лежали в постели, нос к носу, глядя друг к другу в глаза.

Он издал негромкий тревожный звук.

— Прости меня, — попросила я его.

Вернулась Изабел, и я вышла из машины, чтобы помочь ей. Она сняла ремень и ловко перетянула им морду Сэма. Я вздрогнула, но права запретить ей делать это у меня не было. Ее, в отличие от меня, волки не кусали, а предсказать, как поведет себя Сэм, не мог никто.

Мы с двух сторон подняли его и вперевалку потащили к больнице. Изабел ногой распахнула дверь, которая уже была слегка приоткрыта.

— Смотровые в той стороне. Запри его пока в какой-нибудь из них, сначала разберемся с Оливией и Джеком. Может быть, он превратится обратно в человека, если достаточно долго пробудет в тепле.

Изабел проявила невиданное милосердие; мы обе с ней прекрасно знали, что снова обратить его в человека способно разве что чудо. Самое большее, на что я могла надеяться, это что Сэм ошибался и противоядие не убьет его, несмотря на волчье обличье. Я двинулась за Изабел в небольшую кладовку, заваленную разнообразными вещами и пропахшую каким-то медицинским резиновым запахом. Оливия и Джек уже ждали нас там, склонив друг к другу головы, как будто о чем-то разговаривали. Меня это удивило. Когда мы вошли, Джек поднял голову.

— Я больше не могу выносить ожидание, — сказал он. — Можно наконец покончить с этим делом?

Я взглянула на лоток с дезинфицирующими салфетками.

— Я пока протру ему руку?

Изабел закатила глаза.

— Мы собираемся сознательно заразить его менингитом. По-моему, глупо беспокоиться, как бы не занести грязь в место укола.

Но я все равно протерла ему руку, пока Изабел вытаскивала из холодильника наполненный кровью шприц.

— О боже, — прошептала Оливия, не сводя глаз со шприца.

Времени утешать ее у нас не было. Я взяла холодную руку Джека и развернула ее ладонью вверх. Так делала медсестра, перед тем как вколоть нам прививку от бешенства.

Изабел взглянула на Джека.

— Ты точно этого хочешь?

Он ощерился. От него исходил резкий запах страха.

— Давай уже, коли.

Изабел заколебалась; я не сразу сообразила, в чем дело.

— Дай я сделаю, — сказала я ей. — Мне он не повредит.

Изабел передала мне шприц и отошла в сторонку. Я заняла ее место.

— Смотри в другую сторону, — велела я Джеку.

Он отвернулся. Я воткнула иглу и шлепнула его по лицу свободной рукой, когда он дернулся обратно ко мне.

— Держи себя в руках! — рявкнула я. — Ты же не животное.

— Прости, — прошептал он.

Я опорожнила шприц, стараясь не думать о его кровавом содержимом, и выдернула иглу. На месте укола осталось красное пятнышко; я не знала, что это за кровь — Джека или зараженная кровь из шприца. Изабел продолжала стоять столбом, так что я обернулась, схватила лейкопластырь и наклеила его поверх пятна. Оливия негромко простонала.

— Спасибо, — сказал Джек и обхватил себя руками.

У Изабел стал такой вид, как будто ее вот-вот стошнит.

— Давай сюда второй, — скомандовала я ей. Она протянула мне шприц, и мы обернулись к Оливии. Она была так бледна, что я видела, как на виске у нее бьется жилка. От страха у нее тряслись руки. На этот раз руку спиртом протерла Изабел, словно исполняя молчаливый уговор, по которому мы обе должны были чувствовать себя полезными, чтобы исполнить нашу тягостную задачу стало возможным.

— Я не хочу! — закричала Оливия. — Я передумала! Будь что будет!

Я взяла ее за руку.

— Оливия. Олив. Успокойся.

— Я не могу. — Взгляд Оливии был прикован к темно-красной колбе шприца. — Я не могу сказать, что лучше умру, чем останусь такой.

Я не знала, что сказать. Я не хотела убеждать ее сделать то, что могло ее убить, но не хотела и чтобы она отказывалась от этого из страха.

— Но у тебя ведь вся жизнь... Оливия.

Оливия покачала головой.

— Нет. Нет, оно того не стоит. Пусть Джек попробует. А я посмотрю. Если у него получится, тогда я тоже рискну. А сейчас... я не могу.

— Ты же знаешь, что на носу ноябрь? — осведомилась Изабел. — На улице холодина! Скоро ты превратишься в волчицу на зиму, и следующего шанса раньше весны у нас не будет.

— Пусть подождет, — процедил Джек. — Вреда от этого никому не будет. Пусть лучше ее родители несколько месяцев будут считать, что она пропала, чем выяснят, что она стала оборотнем.

— Пожалуйста!

В глазах Оливии стояли слезы.

Я беспомощно пожала плечами и положила шприц. Мне было известно не больше, чем ей. И, положа руку на сердце, на ее месте я сделала бы точно такой же выбор: лучше жить с ее любимыми волками, чем умереть от менингита.