Я попыталась вывернуться из пальцев Кенига, он автоматически усилил хватку, но отпустил меня, когда осознал, что делает.

— Я видел тебя в школе. Как тебя зовут?

— Грейс Брисбен.

Охотник нахмурился, припоминая что-то.

— Дочка Льюиса Брисбена?

Кениг покосился на него.

— Брисбены живут тут неподалеку. У опушки леса.

Охотник махнул в направлении нашего дома. За черной массой деревьев его было не различить.

Кениг немедленно ухватился за эту информацию.

— Я провожу тебя домой, а потом вернусь и выясню, что с твоей подругой. Ральф, передайте им, чтобы прекратили отстреливать этих тварей.

— Мне не нужен провожатый, — заявила я, но Кениг все равно зашагал рядом со мной, оставив Ральфа разговаривать по рации.

Как только зашло солнце, резко похолодало, и щеки у меня начало пощипывать. Я чувствовала себя заледеневшей не только снаружи, но и изнутри. Перед глазами до сих пор стояла красная пелена, в ушах звенели выстрелы.

Я всей кожей чувствовала, что мой волк был там.

На опушке леса я остановилась и посмотрела на темную террасу. Весь дом казался мрачным, необитаемым, и Кениг неуверенно предложил:

— Может, тебя нужно...

— Я доберусь сама. Спасибо.

Он переминался с ноги на ногу, пока я не очутилась во дворе, а потом я услышала, как он бросился обратно в лес. Я долго стояла в тихих сумерках, прислушиваясь к далеким голосам в лесу и шороху сухой листвы на ветру.

Стояла я так, пока до меня вдруг не начало доходить, что тишина на самом деле не тишина, и я начала различать множество звуков. Я слышала, как крадутся в лесу звери и хрусткая палая листва переворачивается под их лапами. Слышала, как вдалеке на шоссе ревут грузовики.

И как кто-то часто и прерывисто дышит.

Я замерла. И перестала дышать сама.

Но судорожные вздохи не прекратились.

Я двинулась на этот звук, осторожно поднялась на крыльцо, болезненно морщась про себя, когда под моей тяжестью скрипела очередная ступенька.

Я почуяла его еще до того, как увидела, и сердце у меня оглушительно заколотилось. Мой волк. Тут сработал детектор движения, и террасу залил желтый электрический свет. Он действительно оказался там: не то полусидел, не то полулежал у стеклянной задней двери.

Я нерешительно приблизилась; у меня болезненно перехватило горло. На нем не было его роскошной шкуры, и он был обнажен, но я поняла, что это МОЙ волк, еще до того, как он открыл глаза. Эти желтые глаза, такие знакомые, распахнулись при звуке моих шагов, однако он не сдвинулся с места. Всю его шею от уха до отчаянно человеческих плеч покрывало что-то красное — жестокая боевая раскраска.

Не знаю, как я поняла, что это он, но у меня не возникло ни минутного сомнения.

Оборотней не существует.

Хотя я и сказала Оливии, что видела Джека, на самом деле я в это не верила. Не верила до конца.

Порыв ветра донес до меня знакомый запах, и я опустилась на землю. Это была кровь. Я попусту тратила драгоценное время.

Я вытащила ключи и, потянувшись через него, отперла заднюю дверь. И запоздало заметила его протянутую руку, цепляющуюся за воздух. Он завалился в дверной проем, оставив на двери красный след.

— Прости, — сказала я.

Не знаю, слышал ли он меня. Я переступила через него и бросилась в кухню, на ходу включив свет. Я вытащила из ящика стопку кухонных полотенец и тут заметила на столе ключи от отцовской машины, в спешке брошенные поверх кипы рабочих бумаг. Значит, если понадобится, можно будет взять папину машину.

Я бросилась обратно к двери. Мне было страшно, что парень исчез и все это было лишь плодом моего воображения, однако он лежал на том же самом месте, на пороге, и его била крупная дрожь.

Не думая, я подхватила его под мышки и втащила в дом, чтобы можно было закрыть дверь. В свете, льющемся из кухни и освещавшем кровавый след на полу, он казался пугающе реальным.

Я быстро присела рядом с ним.

— Что случилось? — шепнула я еле слышно. Я знала ответ, но мне хотелось услышать его голос.

Костяшки его руки, зажимавшей рану в шее, побелели, между пальцев струилась ослепительная алая кровь.

— Меня подстрелили.

У меня засосало под ложечкой — не от того, что он сказал, а от голоса, которым это было сказано. Это был человеческий язык, не волчий вой, но тембр — тот самый. Это был он.

— Позволь мне взглянуть.

Мне пришлось оторвать его руки от шеи. Кровь мешала разглядеть рану, поэтому я просто прижала к зияющей от подбородка до ключицы алой дыре полотенце. Этим мои познания по части оказания первой медицинской помощи исчерпывались.

— Держи.

Я почувствовала на себе взгляд его глаз, таких знакомых и все же еле уловимо изменившихся. В них мерцало осмысленное выражение, которого не было прежде.

— Я не хочу обратно. — В его словах прозвучала такая боль, что в мозгу у меня мгновенно всплыло воспоминание: волк, в безмолвном горе стоящий передо мной. Тело его дернулось; движение было странным, неестественным, об этом больно было даже думать. — Не давай... не давай мне превратиться.

Я принесла еще одно полотенце, побольше, и тщательно укутала парня, всего покрытого гусиной кожей. При любых других обстоятельствах его нагота смутила бы меня, но здесь, весь грязный и окровавленный, он вызывал у меня лишь огромную жалость.

— Как тебя зовут? — спросила я тихо, как будто он мог вскочить на ноги и убежать.

Он негромко простонал; рука, которой он прижимал к шее полотенце, еле заметно тряслась. Плотная ткань уже насквозь пропиталась кровью, тонкая красная струйка тянулась у него по щеке и капала на пол. Он медленно опустился на пол, прижался щекой к половицам, от его дыхания полированное дерево затуманилось.

— Сэм.

Он прикрыл глаза.

— Сэм, — повторила я. — А меня — Грейс. Я схожу заведу папину машину. Тебе нужно в больницу.

Он передернулся. Мне пришлось наклониться совсем близко к нему, чтобы расслышать, что он говорит.

— Грейс... Грейс... я...

Всего секунду я ждала, когда он закончит. Так и не дождавшись, я вскочила и схватила со стола ключи. Мне до сих пор не верилось до конца, что он не моя выдумка, моя многолетняя ожившая мечта. Впрочем, как бы там ни было, он находился рядом со мной, и я не намерена была его потерять.

Я перестал быть волком, но и Сэмом тоже пока не стал.

Я был утробой, готовой вот-вот исторгнуть на свет предвестие сознательных мыслей: промерзший лес далеко позади, девочка на качелях из старой покрышки, пальцы, цепляющиеся за железную цепь. Прошлое и будущее, сплавленные воедино, снег, лето и снова снег.

Обрывки разноцветной паутины, вмерзшей в лед, невыразимая печаль.

— Сэм, — повторила девчонка. — Сэм.

Она была прошлое, настоящее и будущее в одном лице. Я хотел ответить, но был не в силах.

Глазеть на людей невежливо, но, когда глазеешь на человека под наркозом, прелесть в том, что он ни о чем не узнает. Да, по правде говоря, я и не могла перестать разглядывать Сэма. Если бы он ходил в нашу школу, его, наверное, принимали бы за эмо или за давно потерянного участника «Битлз». У него были черные взлохмаченные волосы и нос той своеобразной формы, которую никогда бы не простили девчонке. В нем не было ничего волчьего, и одновременно в каждой его черте сквозил мой волк. Даже сейчас, когда его желтые глаза были закрыты, я не могла опомниться от иррациональной радости, снова и снова повторяя про себя: это он!

— Ой, детка, ты еще здесь? Я думала, ты уже ушла.

Я обернулась; перед кроватью, раздвинув зеленые шторки, появилась широкоплечая медсестра. На груди у нее висел значок с именем «Санни».

— Я останусь, пока он не очнется.

Я вцепилась в край больничной кровати, как будто кто-то собирался меня выгнать и мне необходимо было продемонстрировать свою решимость остаться.