Сестра, в свою очередь, завидовала ему — он жил в столице, часто бывал в Европе, жизнь его была насыщена событиями, встречами, общением. Каждый день был нов и непохож на другие, не то что ее монотонное провинциальное бытие.

В этот раз Сашенька приготовила ему в Каменке отдельное жилье — чистенькую уютную хатку с видом на речку. Объяснила свое решение многолюдьем Большого дома, но он понял, что ей хотелось разместить брата как можно лучше, как можно приятнее.

Жилище свое он осмотрел сразу по прибытии, еще до завтрака, и нашел его превосходным. Милый садик, удобная мебель, заботливая сестра даже об инструменте позаботилась, выписала специально для него новое фортепиано, которое стояло в маленькой комнатке, рядом со спальней.

—

Я старалась, чтобы тебе здесь было хорошо не только отдыхать, но и заниматься.

—

Спасибо, — поблагодарил он и даже прослезился на радостях.

Деятельный Алеша от завтрака отказался — сразу же начал обустраивать жилье, где и для него Сашенька предусмотрела отдельную комнату.

«Надо попросить, чтобы ему отнесли поесть, а то так и останется голодным до обеда», — подумал Чайковский.

Пора было покинуть уютное, утопающее в зелени, убежище. Тем более что он совершенно позабыл спросить Сашеньку, нет ли ему писем.

Письмо ждало его в его спальне. Он с нетерпением вскрыл его и не садясь стал читать:

«Меня чрезвычайно радуют успехи Ваших сочинений, дорогой мой друг. Вы говорите мне, что Вы не желаете кланяться для распространения Ваших сочинений за границею.

Да разве я этого могу желать в Вас, которого я так люблю, — сохрани бог. Как артиста, как человека я ставлю Вас неизмеримо выше таких мер, но я желала бы, чтобы Ваши сочинения побольше пускались в ход издателем…»

Как она заботится о нем! Милая, славная Надежда Филаретовна. Что бы он делал, не будь на свете ее?

Перечитав ее письмо, по обыкновению, несколько раз, он сразу же сел писать ответ, но докончить не успел — прибежал любимый племянник Володя с известием о том, что получена телеграмма от Анатолия.

—

Ты будешь здесь жить? — семилетний мальчик с интересом разглядывал обстановку.

Фортепиано привело его в восторг.

—

Ты будешь здесь работать? А долго ты пробудешь у нас? А почему ты ничего не сочиняешь для детей? — вопросам не было конца.

—

В этот раз я непременно напишу что-нибудь для тебя, Бобик, — пообещал Петр Ильич.

Отец и мать называли мальчика «бэби» на английский манер, но он переделал это слово в «боб», и это прозвище навсегда прилипло к нему.

Здесь же, в Каменке, чуть позже Чайковский сочинит «Детский альбом», состоящий из двадцати четырех небольших фортепианных пьес, и посвятит его Володе Давыдову.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ «БЛАГИМИ НАМЕРЕНИЯМИ…»

Вечером, после долгого шумного ужина, два брата и сестра устроили в обезлюдевшей гостиной семейный совет в узком кругу. Модест, сославшись на усталость, ушел к себе.

—

Я узнал все досконально, — начал Анатолий Ильич. — Само по себе дело не представляет никакой сложности, но требует времени и согласия обеих сторон.

—

А сколько времени? — спросил Петр Ильич.

—

Три-четыре месяца.

—

Дело будет вестись в Москве?

—

Нет, лучше в Петербурге. Разницы никакой, где разводиться, а мне удобнее наблюдать за твоим делом, не покидая при этом дома. Твоей жене придется обратиться в Петербургскую духовную консисторию с просьбой расторгнуть ваш брак по… ну, мотивы мы подберем. Я уже отправил ей письмо с окончательными условиями развода и попросил приготовить ответ к моему приезду в Москву в понедельник Фоминой недели.

Возможный мотив был один — супружеская неверность Петра Ильича.

—

Ты сам станешь вести дело? — вступила в беседу Сашенька.

—

Нет, у меня нет права ходатайствовать по делам, — ответил Анатолий Ильич, — но я уже подыскал толкового специалиста по части бракоразводных дел, который будет действовать под моим руководством, почему, собственно говоря, я и настаиваю на том, чтобы все делалось в Петербурге. Пете придется среди лета съездить туда недели на две.

—

Терпеть не могу Петербурга, а летом в особенности! — вырвалось у Петра Ильича.

—

Что поделать? — развел руками Анатолий Ильич. — Дело того стоит.

—

Я и не спорю…

—

А сколько она просит отступного? — встревожилась сестра.

—

Десять тысяч, — ответил Петр Ильич.

—

Безумная сумма! Как ей не совестно?! Она же знает, что у тебя нет таких средств. Я завтра же поговорю с Левушкой, и мы примем посильное участие…

—

Я благодарен вам за все, что вы сделали и продолжаете делать для меня, — перебил ее Петр Ильич. — Но о деньгах, пожалуйста, не беспокойся.

—

Откуда же ты их возьмешь? — удивилась Сашенька.

—

По протекции известного тебе Юргенсона я получу эту сумму из Русского музыкального общества.

—

Слава богу!

Сашенька истово перекрестилась.

Кроме Анатолия, никто не знал о том, что деньги, необходимые для развода, дает Чайковскому баронесса фон Мекк. Так были уговорено между ними по просьбе самой баронессы.

«Вообще, друг мой, прошу Вас верить, что я сделаю все возможное, чтобы имя Ваше ни разу не было упомянуто в течение всей процедуры, и что даже самым близким мне людям не будет раскрыто, кто та невидимая благодетельная рука, помощь которой дает мне свободу и покой», — писал ей Чайковский.

В том же письме он напишет и о Сашеньке: «Бедная сестра моя никак не может утешиться, что она была невольной виной многих очень тяжелых минут, пережитых мною в начале моего пребывания за границей. Она увлеклась своим необычайно добрым сердцем и была ко мне не совсем справедлива. Зато нет меры ее желанию доказать мне теперь, что она сознает свою ошибку. Что касается меня, то я никогда не сердился на нее, ибо знал, что она может ошибаться только по неведению и вследствие незнания людей. Она почти всю жизнь провела в деревне, среди людей самого высокого нравственного достоинства и не может знать, до чего иногда простирается низость и пошлость человеческой души. В сущности же, вся вина этого трагикомического дела лежит на мне исключительно, и если что меня оправдывает, так это то, что я положительно был в состоянии невменяемости».

«Ничего, — в мыслях утешает он себя. — Через какие- то месяцы все закончится. Последствия моего опрометчивого поступка будут исправлены, и все станет, как прежде. Только больше уж я никогда не женюсь».

Ах, Петр Ильич, дорогой Петр Ильич! Вы действительно, никогда больше не женитесь, потому что Антонина Ивановна так и не даст вам развода! Она будет тянуть время, изображать непонимание, говорить, что передумала… Разве не ясно, что Антонина Ивановна, мягко говоря, не в ладах с логикой и здравым смыслом?

Она вдруг решит, что «Петичка хороший», а его родственники злы и ненавидят ее. Александра Ильинична получит от нее глупое пустое письмо, полное беспочвенных упреков. Сашеньки ли выслушивать подобные упреки после всех тех усилий, которые приложила она для сохранения семьи брата…

Она будет преследовать его всю жизнь. Клянчить денег сверх уговоренного содержания, угрожать «разоблачением», писать глупые слезливые письма. Например, вот такие: «Дорогой мой Петичка! Что с тобой, что ни тебя, никакой весточки от тебя нет? Уж не нездоров ли ты? Приходи, мой хороший, навести меня. Мне, впрочем, было бы очень грустно, если бы ты пришел только для того, чтобы отделаться от меня, сделав бы как будто церемонный визит. Я знаю, что ты меня не любишь, что меня мучает, терзает и не дает покоя никогда. Так ты, по крайней мере, убедись твердо в том, что ты для меня составляешь все в мире. Никакие силы не заставят меня разлюбить тебя, относись же ко мне хотя бы с сожалением. Я принадлежу тебе душой и телом — делай со мной что хочешь… Поговорим хоть как настоящие муж и жена. До сих пор Бог знает, какие у нас были отношения… Целую тебя бессчетное множество раз, хотя заочно. Я знаю, что ты не очень-то любишь, когда это делается на самом деле… В Знаменской гостинице очень дорого, и потому мы переехали в тот же дом. где и ты, но совершенно нечаянно. Не пугайся же, что я тебя преследую».