— Надо просто спросить меня.

— Ладно… ты будешь встречаться со мной?

Наконец-то она улыбнулась.

Лео воспрянул духом и вознесся выше облаков. Конечно, он ей нравится. Это все игра.

— Я подумаю, — ответила она.

— Подумаешь?

— Через неделю дам ответ.

Через целых семь дней? О чем тут думать? Гордость Лео была уязвлена. Наверное, он ей безразличен, вот и все, иначе не тянула бы так. Наверное, будет убеждать себя, пытаться склонить чашу весов в ту или другую сторону. Лео прокручивал в голове тысячу вариантов, составлял речи, стараясь найти достойный ответ, пытался предвидеть направления ударов и разрабатывал оборонительную стратегию, словно мальчик с армией игрушечных солдатиков, возомнивший себя полководцем.

Дни шли, и раздражение в нем нарастало. Девчонка вертит им как хочет. Его голос не в счет, она все решает сама. А его загнала в угол. Это такая пытка. Нет, пора стряхнуть с себя наваждение.

И Лео решил про себя: она меня не интересует, какой бы ответ ни последовал. Сама виновата.

А для вида напустил на себя бодрость. Пусть удивляется.

Элени не очень-то верила в любовь и в то, что интересна парням. Печальный опыт учил: попадется девушка поинтереснее — и любимого поминай как звали. Хотя, конечно, лестно выслушать такое признание от красавца-третьекурсника, вечно окруженного красотками, которым она не чета…

Элени встала перед зеркалом и тщательно обследовала свою внешность. Чем она ему глянулась? Пухлые щеки, широкий нос, густые черные брови, невыразительные глаза, тоненькие ножки. Да еще дар не выделяться, вечно обретаться «не в фокусе». На школьных фотографиях ее одноклассницы неизменно выходили четко, с улыбками на губах, она одна была серьезная и тем не менее умудрялась оставаться где-то сбоку, чуть ли не за кадром. Длинные густые курчавые волосы — красивая обертка для невзрачного подарка, больше ей нечем похвастаться.

К тому же Элени была убеждена, что отмечена некоей темной печатью, заметной для любого, кто присмотрится к ней повнимательнее. Ведь ее произвели на свет, чтобы сохранить семью: мать настрадалась из-за похождений ловеласа-отца. Однако рождение девочки родителей не сблизило. Маленький греческий остров Китос обратился в поле битвы между ними, а оружием служили взаимные обвинения. Когда Элени исполнилось четыре, Георгиос не выдержал и сбежал от Александрии на материк с другой женщиной. Первое время папа старался напоминать дочке о себе: дважды в год приезжал повидаться, раз в месяц звонил, присылал по праздникам открытки, а на день рождения дарил подарки (хоть и с опозданием). Но к тому времени, когда ей стукнуло восемь, о папочке уже не было ни слуху ни духу.

В припадке тоски Александрия отправила дочку в Англию, едва той исполнилось четырнадцать, — чтобы девочка почувствовала себя свободной, вырвалась из замкнутого мирка острова, перестала зависеть от маминых переменчивых настроений. Получилось не совсем так — Элени стало казаться, что ее никто не любит, она никому не нужна.

Вот и Лео представлялся ей поначалу обычным бабником, поматросит и бросит. Но этот лохматый парень с зелеными глазами ей нравился — внимательный, веселый и совершенно не высокомерный, он отличался непринужденным обаянием, хоть и ходил вечно в старье.

Элени долго боролась с собой — и решилась. Правда, она допускала, что их связи отпущен месяц-другой… и, конечно же, думать не думала, что через целых два года, сидя как-то у зеркала в квартире у Лео в Кэмдене, посмотрит на себя — и не найдет никакой темной печати, и удивится собственной красоте.

Откуда ей было знать, что Лео — ее последняя любовь и что проживет она на этой земле всего двадцать два года.

Ровно через неделю она повстречала Лео в баре и официальным тоном сообщила:

— Я всесторонне рассмотрела вопрос и приняла положительное решение.

У Лео камень свалился с души, он обнял Элени и поцеловал.

— Ненавижу тебя всем сердцем, — нежно сказал Лео, мысленно посылая ко всем чертям заранее заготовленные речи.

От радости ему хотелось прыгать.

И еще хотелось погладить ее по волосам.

Шаркающей походкой Лео вышел из палаты, протащился по коридору в холл к телефону, замер с трубкой в руках, потом решил начать с чего полегче и набрал номер гостиницы в Кито, где они остановились и где, планируя восхождение на Котопакси, оставили половину своего багажа. Хозяйку гостиницы, Селесту, они успели искренне полюбить. Пикантная дама за сорок, к своим постояльцам-рюкзачникам она относилась душевно, по-матерински, — даже обучила Элени эквадорским любовным песенкам (чем расширила ее репертуар).

Лео почему-то был уверен, что Селеста обязательно поможет в трудную минуту.

И оказался прав: та пообещала прибыть в Латакунгу к утру.

Потом Лео позвонил родителям. Автоответчик. Неудивительно, в Англии пять утра.

Лео набрал номер своего друга Чарли. Голос у Чарли заспанный, он явно мало что соображал. Чарли слушал Лео и спрашивал себя, уж не снится ли ему один из тех ночных кошмаров, настолько правдоподобных, что ты убежден в реальности происходящего.

— Это шутка? — повторил он несколько раз. — Ты хоть знаешь, который теперь час?

Он обошел кровать, чтобы включить лампу, споткнулся и чуть не упал. И только боль вкупе с гравитацией и вспыхнувшим светом убедили его, что происходящее — не сон.

— Лео, что стряслось? — спросил он после затянувшегося молчания.

— Мы попали в автобусную аварию, но я ничего не помню.

— Ты как, в порядке?

— Синяки и порезы, переломов нет. Со мной-то все нормально.

Чарли облегченно вздохнул, чувствуя себя виноватым в том, что сам он жив-здоров.

— Слушай, Чарли, я никак не могу дозвониться до родителей. И еще надо известить маму Элени, а отсюда нет прямой связи. Позвони ей, пожалуйста. Скажи, пусть свяжется со мной.

— О… ну… Я не знаю, получится ли у меня, я ведь ее почти не знаю.

Сообщать такого рода вести Александрии — все равно что широко распахнуть дверь навстречу потопу: тебя захлестнет водопад горя, сметающий все на своем пути.

— Попробую связаться с твоими родителями, пусть они ей передадут.

Через десять минут Лео позвонил отец — Чарли все-таки поднял его с кровати. Отец был явно в шоке, голос его дрожал и был до странности тонким. Фрэнк — мягкий человек, в детстве и юности ему довелось немало пережить. Родители умерли, когда Фрэнку не исполнилось еще тринадцати, и его усыновила семья бедняков из Лидса. Спать ему приходилось на чердаке… Фрэнк не любит говорить о прошлом и давать волю чувствам. Порой в кино или в театре какая-нибудь мелочь вдруг заденет за живое — и большая часть жизни, прожитая в относительном благополучии, куда-то улетучится, годы юности так и встанут перед ним во всей своей невыразимой скорби, и на глаза навернутся слезы.

Вот и сейчас Фрэнка охватило привычное чувство сиротства и рыдания стиснули горло. Заветный уголок его души был отведен Элени — с самой их первой встречи, когда она горячо обняла его, словно родственника после долгой разлуки.

Фрэнк понимал, что сейчас творится с Лео, но не знал, как утешить сына. Так уж повелось. Фрэнк и всегда был молчалив и немногословен. С детства Лео знал, что делиться чувствами с отцом бессмысленно. Если что случится, отец просто беспомощно окаменеет, и только, и рассчитывать можно лишь на Еву — мать всегда вмешается и придет на выручку. Лео считал, что причина — тяжелые детство и юность отца, хотя мало что знал про то время. Этот холодок между ними был всегда — и ничего здесь не менялось.

— Папа, я хочу вернуться вместе с Элени. Как можно быстрее. Мне нужна твоя помощь. Расписание авиарейсов, организация похорон… Но прежде всего мне надо переговорить с Александрией.

— Так она еще ничего не знает?

— Отсюда в Грецию невозможно позвонить — не понимаю почему. Элени звонила с центрального переговорного пункта. Можешь связаться с Александрией и попросить ее позвонить мне в гостиницу?