Герцог Бофор даже не стал ждать «разрешения», исчез мгновенно, как любая жертва пристального внимания.
Эйта рухнула на диванчик и прикрыла одной рукой морщинистое лицо, а вторая жилистая рука с шишковатыми пальцами беспомощно лежала на коленях.
– Ну-ну, любовь моя, возьми-ка вот. – Мистер Браун предложил ей свой носовой платок и присел на стул рядом.
– Подобное когда-нибудь прекратится в этом доме? – Люк бросил многозначительный взгляд на Грейс, потом направился к стеклянной витрине, в которой стояла большая греческая ваза, и, открыв стекло, извлек из вазы бутылку арманьяка.
– Люк, – фыркнула Эйта, – мне, пожалуйста, бокал побольше. И кстати, не надо обвинять в этом Грейс, она не виновата.
В оглушительной тишине Куин, сдержанно покашливая, наливал арманьяк.
Люк беспокойно ходил по комнате. Потом остановился и повернулся к Грейс. Он смотрел на нее, поглощая содержимое своего бокала.
– Эйта абсолютно права, – сказал он, осушив бокал. – В том, что касается Грейс, винить надо только меня. Я подвел тебя, дорогая. Мне надо было послушаться моей интуиции и убить этого человека, когда у меня был шанс.
– Убить его? – переспросила Эйта. – Ну, это всё-таки немного жестоко. Я думаю, Джон просто выстрелил бы в ногу его светлости в качестве наказания. Хотя…
– Да я сейчас не о том идиоте Бофоре. Я говорю о Раньере, или о де Пейстере, или об Уоллесе. Называйте этого преступника как хотите.
Рука Грейс непроизвольно прижалась к сердцу, когда Люк достал из кармана письмо.
– Грейс, пожалуйста, скажи мне, что это шокирующее письмо, взывающее к моей помощи, хотя теперь уже слишком поздно… Так вот, это письмо от мистера… – Люк посмотрел внизу страницы, – Уильямсона – всего лишь розыгрыш. Боже милостивый, здесь, должно быть, какая-то ошибка. Ты не могла спустить семьдесят пять тысяч фунтов, почти все свое состояние, чтобы спасти от виселицы этого кузнеца-убийцу.
Грейс никогда не видела Люка в таком потрясении. Эйта застонала, и мистер Браун с тревогой в глазах посмотрел в ее сторону.
– Сегодня мы промахнулись, Грейс, – пробормотал Куин. – Если бы мы не поехали сегодня в приют перед поездкой в тюрьму, у нас был бы шанс перехватить тебя у Мэннинга и остановить это безумие. Но ты – часть нашей семьи. Мы защищаем то, что принадлежит нам, и мы возьмем это на себя как…
– Стоп! – настойчиво перебила его Грейс. – Здесь нет смысла спорить. Что сделано, то сделано, и переделать невозможно. Да я и не собиралась поступать иначе. Другими словами, я пришла сюда, чтобы просить вас обоих об услуге. Это будет самая последняя просьба, поскольку я хорошо понимаю, что уже и так безмерно пользовалась вашей добротой, хотя никто из вас ничего мне не должен.
– Дорогая моя, – в голосе Куина чувствовалось искреннее желание угодить ей, – что требуется? Что мы можем сделать для тебя?
– Ты не мог бы на рассвете лично доставить в центральный уголовный суд это письмо? В нем Роуленд Мэннинг официально снимает все обвинения против Майкла. Я попрошу тебя довести это дело до конца для меня, проследить, чтобы его действительно освободили.
– Ну конечно, я сделаю это. Ньюгейтская тюрьма и уголовный суд – места не для леди.
– Дело не в этом. Я приехала туда часа два назад, но охрана сказала, что уже слишком поздно, что все вопросы будут рассматриваться завтра. И потом… Мы с мистером Брауном уезжаем незамедлительно, вот. – Грейс повернулась к своему пожилому другу. – То есть если вы все еще намерены уехать сегодня, сэр.
В напряженной тишине мистер Браун лишь кивнул головой.
– Что? – Эйта резко выпрямилась и перевела взгляд с мистера Брауна на Грейс. – Опять эта чушь! Нет, только не это. Но если Майкла освободят и его титул, несомненно, в конце концов, будет восстановлен, нет никакой нужды… – Она с тревогой посмотрела на мистера Брауна: – Куда вы едете?
– В Шотландию, – твердым голосом ответил мистер Браун, пока Грейс нервно откашливалась.
– Это правда? – сердито фыркнула Эйта.
– Мы еще не определились до конца, – призналась Грейс. – Послушай, я всем говорила, что уезжаю, и не передумала. Если уж на то пошло, у меня нет выбора после той колонки сплетен в газете. Я должна немедленно начать экономить, если у меня есть шанс жить независимо.
Кроме того, у меня нет желания оставаться и изображать из себя страдалицу, пока вы все опять пытаетесь восстановить мое несуществующее положение в обществе. Это пустая трата времени и сил. Элизабет с Сарой любезно согласились присмотреть за закрытием Шеффилд-Хауса. А мистер Уильямсон проследит, чтобы все было продано. Меня огорчает лишь одно, что вы все будете убиваться по этому поводу. Я прошу вас, не надо.
– Но, Грейс, не успокаивалась Эйта, – а как же мистер Раньер… или как там? Лорд Уоллес? Он станет искать тебя… Он женится на тебе. Почему ты не хочешь дождаться его?
– Эйта, в душе я знаю, что лучше. Лорд Уоллес сам говорил мне, что мужчины обосновывают собственную значимость своим финансовым состоянием и положением в обществе. И он, когда освободится, конечно, захочет восстановить и то и другое. Кроме того, есть еще Бринлоу… Ему там предстоит много чего сделать. А я должна подумать о своих делах. Если бы у нас с ним было достаточно времени, чтобы обсудить наши желания на будущее, возможно, мы поняли бы, что не подходим друг другу. Когда мы первый раз говорили об отъезде, то собирались сделать это, чтобы спрятаться. Но теперь у него нет повода уезжать. Наоборот, теперь у него есть все причины, чтобы остаться и занять свое место здесь.
– Грейс Шеффи, – раздраженно засопел Люк, – ты решила уничтожить мою спокойную старость? Ты точно сошла с ума!
– Да, – улыбнулась Грейс.
– Самое главное, что даже я не могу решить, кого было бы лучше задушить: Уоллеса, Мэннинга или тебя. Но ни один из этих вариантов не спасет твое состояние. Может, действительно будет приятно видеть, как ты с этим парнем Уоллесом живешь в бедности, растишь цыплят и всякую живность.
– О, пожалуйста, больше никаких упреков! – обратилась к внуку Эйта, – Мы все знаем, откуда у тебя такое мрачное настроение. Тебе надо было воспользоваться моей идеей и написать о нас – вместо старо-модного сочинения о морской войне. Продолжаю твердить тебе, что ты должен писать о настоящем, а не о прошлом. Тогда творческий процесс будет идти легко, любовь моя.
– Я требую вашей торжественной клятвы, мадам, – Люк уставился на свою сварливую бабушку, и левое веко у него стало подергиваться, – что вы никогда, слышите, никогда не создадите другое тайное общество без моего специального разрешения.
– Можно я прерву ваш разговор? – Улыбка исчезла с лица Грейс. – Я хотела попытаться объяснить это вам всем, чтобы уменьшить вашу тревогу. Во время поездки назад в Шеффилд-Хаус я наконец поняла, что должна быть благодарна за все, что случилось.
– Но почему? – не удержалась Эйта.
– Потому, что случившееся отмело почти все, что мешало ощутить легкость свободы от прежних обязательств и церемоний. От вины, что столько людей живут в грязи и нищете, когда я живу как принцесса, что надо поддерживать необходимый внешний вид: ужасающие расходы на моду, легкомысленность, балы, мебель, экипажи, десятки и десятки слуг. Довольно! С меня хватит! Теперь, когда скоро большая часть этого исчезнет, я чувствую себя намного смелее. Я рада, что потратила деньги именно так, как я их потратила. Я горжусь собой. У меня было моральное обязательство победить несправедливость. Раньше я всегда уходила от столкновений. На этот раз – нет.
– Я никогда никем так не гордилась, как тобой, Грейс. – Эйта встала и сжала руку Грейс. – Но разве ты не позволишь мне поехать с тобой?
Услышав эти слова, мистер Браун прикрыл карие глаза.
– Спасибо, Эйта, – ответила Грейс, – но нет. Ты будешь слишком скучать по своим правнукам. Тебя ведь даже пребывание не в этом доме, а рядом в моем не слишком радовало. Да и Джорджиане скоро понадобится твоя помощь после родов. А Саре с Элизабет – твой добрый совет. Они собирают твои и свои вещи в Шеффилд-Хаусе, пока мы здесь разговариваем.
