Она постучала.

Тишина.

– Грейс? Грейс, можно мне войти?

Тишина.

Она постучала еще раз и, снова не получив ответа, открыла дверь.

Комната была в полном беспорядке, простыни валялись кучей на полу. Распахнутый сундук с бельем стоял перед кроватью. На столике, на боку лежала ваза с цветами, вода стекала с края мраморной столешницы на ковер. Одинокая желтая роза лежала на подушке посередине кровати.

Из-под нее выглядывала записка.

Джорджиана заглянула в примыкающую гостиную и пересекла комнату. Вода со стебля розы попала на чернила, и она с трудом разобрала свое имя. Сердце бешено застучало в груди. Она быстро смахнула капли, перед тем как сломать печать.

«Моя дорогая Джорджиана. Когда мы говорили о любви и браке в Литтл-Роуз, я, как выяснилось, многого не понимала. Мы согласились, что брак, в котором один супруг пылает любовью, а другой – нет, недопустим. Человек, однажды испытавший безответную любовь, очень ясно осознает это. Мы разошлись только в одном – в отношении к разумному браку, заключенному двумя людьми, ищущими просто спутника жизни. Ты говорила, тебя ничто не заставит снова выйти замуж, кроме взаимной любви. Я осознала, что существует нечто худшее, нежели безответная любовь. Когда мужчина утверждает, будто ищет разумного брака, но отказывается даже сам себе признаться в том, что любит кого-то другого. Брак с таким человеком будет абсолютно невыносим. Поэтому я вынуждена уехать. Мистер Браун был так добр, что предложил мне место в его экипаже. Я знаю: ты, Ата и остальные – вы все будете горевать обо мне. Пожалуйста, не надо. Мое сердце не занято, и потому я не страдаю. И пожалуйста, не считай, будто ты должна передо мной извиниться. Джорджиана, он любит тебя. Я не знаю, почему он не может признаться себе в этом. Но, полагаю, если ты наберешься смелости и признаешься ему в своих чувствах, которые, как я теперь понимаю, ты все еще к нему испытываешь, все закончится благополучно. И я желаю счастья вам обоим. Мой дорогой друг, я не грущу. И ни на кого не сержусь. Мне просто неудобно оставаться в месте, которому я не принадлежу. Твоя преданная сестра по сердцу, Грейс».

Джорджиана перечитала письмо еще три раза, пока буквы не расплылись до такой степени, что она больше не могла ничего видеть. В какой-то момент колени ее подогнулись, и теперь она сидела на ковре.

Что она наделала?

Ей не следовало рисовать его глаз. Ей не следовало возвращаться сюда. Ей не следовало доверять брошь Фэрли. Она больше не будет гордиться своим мнимым здравым смыслом.

Она скомкала записку и прислонилась к столбику кровати. Если бы Грейс была рядом. Джорджиана рассказала бы ей, как она не права, что она ошибается относительно сердечных склонностей Куинна и он действительно жаждет разумного брака с Грейс.

Звук знакомой походки послышался из коридора. Джорджиана подняла глаза и увидела Ату, стоявшую в дверях с тростью. Джорджиана еще никогда не была так рада видеть ее.

– В чем дело? – Брови вдовствующей герцогини были обеспокоенно подняты. – Что здесь творится? Я только приехала из Эмберли. Между прочим, малыши поправились. Внизу царит полная неразбериха, ни от кого не могу добиться ясного ответа, даже от миссис Киллен.

– Грейс покинула нас, – сказала Джорджиана.

– Что? Извини, что ты сказала? Обычно я все отлично слышу.

– Грейс уехала, – повторила она громче.

– А… значит, я опоздала? Хм. Я думала, они подождут до утра. Жаль, но я не могла раньше оставить детей. О, я так хотела поцеловать Куинна и мою красивую девочку на прощание и дать ей специальный свадебный подарок. Я бы хотела… – Ата замолчала, и Джорджиана почувствовала ее внимательный взгляд. – Почему комната в таком ужасном состоянии? Выглядит так, как будто здесь недавно прошла французская армия… Что это у тебя?

Джорджиана отрешенно посмотрела на свою руку, как если бы та не была частью ее тела. Она все еще держала смятое послание.

– Я все испортила, – слабо произнесла она.

– Чепуха, – твердо ответила Ата, развернулась и закрыла дверь, затем подошла к ней и, наклонившись, взяла записку из ее рук.

Джорджиана не остановила ее. Она просто закрыла глаза, не чувствуя в себе сил наблюдать, как грусть овладеет вдовствующей герцогиней, которую она любила как бабушку. Ей не хотелось расстраивать ее. Неловкость и чувство вины окутали Джорджиану, и она совершенно оцепенела.

Вдруг она поняла – Ата встала на колени рядом с ней, и что-то теплое коснулось ее холодных пальцев. Это была иссохшая рука Аты.

– О Боже. Она уехала с мистером Брауном? Я не знала, что он так скоро уезжает. – В печальном голосе Аты было нечто большее, чем беспокойство. – А все остальное – правда? Между вами и Куинном что-то есть?

– Нет. Хотела бы я, чтобы она была здесь, и я могла рассказать ей, как она не права. Она бы нашла счастье с Куинном, а он – с ней. Я уверена. Я же буду, несчастной с ним и буду постоянно напоминать ему о его жутком прошлом.

– Ты отдаешь мужчину, которого любишь?

– Вы не понимаете.

– Значит, ты все-таки любишь его, – произнесла Ата, с легким удивлением.

– Ата, дело не в этом. Он не любит меня.

– Правда?

– Правда.

– Знаешь, Джорджиана, ты лишаешь меня присутствия духа.

– Почему?

– Потому что я припоминаю похожую беседу с моей крестной матерью пятьдесят лет назад. – Ата попыталась погладить Джорджиану, но ее поврежденная рука была согнута в неестественном положении. – И теперь, дорогая, я понимаю, почему моя крестная так быстро теряла терпение, разговаривая со мной. Хотя я постараюсь – очень постараюсь, заметь – не повторить ее ошибку. Видишь ли, я недавно поняла я всегда не права в делах сердечных. Нет, я запрещаю тебе со мной не соглашаться. Возможно, больше ты никогда не услышишь, как я признаю свою неправоту хоть в чем-то, так что наслаждайся этим моментом. Но, прежде чем мы покинем эту комнату, тебе придется поклясться, никому не рассказывать об этом.

Джорджиана не могла не улыбнуться от таких слов. Она обняла Ату и расплакалась.

– Ну, хватит, хватит, – проговорила герцогиня. – Я никогда не видела тебя плачущей. Мы с тобой слишком практичные, чтобы ударяться в слезы. Возьми мой платок.

Джорджиана снова улыбнулась при виде немыслимого и абсолютно непрактичного бледно-зеленого кружевного платочка Аты.

– А теперь давай подумаем, что нам со всем этим делать. У меня есть идея. Давай поступим совершенно не так, как поступила бы я. Давай последуем совету Грейс.

Джорджиана промокнула глаза и аккуратно сложила платок:

– Ты же не предлагаешь мне…

– Именно предлагаю.

– Я уже так поступила. Два раза. В некотором роде.

– А именно?

– Я сказала ему, что люблю его… после бала, а сегодня он понял, что на моей броши был изображен его глаз, а не глаз моего мужа.

– И он ничего не сказал?

– Ничего.

– Я подвешу его за пальцы. Ног.

Джорджиана издала истерический булькающий звук.

– Если бы вы с Розамундой не были уже связаны родственными узами, я готова была бы поклясться, что вы родственники. Ата, мне страшно жаль. Я все испортила и разрушила счастье стольких людей. А ведь можно было бы подумать, что человек, планирующий каждый свой шаг, умеет избегать катастроф.

На лице Аты появился намек на улыбку:

– Возможно. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Знаешь ли, именно так случилось с Люком и Розамундой – впрочем, в моем случае поговорка оказалась неверной. – Она взглянула на свою иссохшую руку и положила ее на увечное колено Джорджианы. – Нам обеим приходилось терпеть боль и испытывать на себе особенную жестокость жизни – не так, как большинству людей. Я уже слишком стара, чтобы вернуться назад и все изменить. Но, Джорджиана, пожалуйста, умоляю тебя, не повторяй моей ошибки. Последуй совету Грейс и доверь ему снова свое сердце. Хотя ты и самая храбрая женщина из всех, кого я знаю, думаю, ты все равно струсила и не выразила свои чувства абсолютно ясно. И помни, самоотверженность – замечательная черта для матери, но совершенно не годится здесь. Возьми этого чертова Куинна Фортескью за ворот рубашки и скажи, что любишь его, будешь любить его всегда и не позволишь ему уйти, хочет он того или нет. А потом поцелуй его, да так, чтобы у него душа ушла в пятки. Ты ведь знаешь, как правильно целоваться?